Встретимся в декабре

— Андрюш, ну давай тогда сразу возьмём ипотеку. Зачем платить чужим людям, когда можно сразу за своё? Ты работаешь, я тоже работаю и деток пока нет.

— Я жить хочу, Саша, а не овсянку есть, — заводился с пол оборота супруг, — К тому же нужен первый взнос. Вот если бы твой отец, наконец, уступил и согласился продать свою никому не нужную однушку в центре, то нам бы хватило и на новую квартиру для него и на первый взнос.

— Ты не понимаешь! — это жестокое предложение всегда било меня наотмашь. Знал ли он? Конечно знал. Просто циничность лезла наружу уже тогда, — Больше никогда не смей ему это предлагать! — чуть громче, чем надо ставлю перед мужем на стол тарелку с салатом, — Папе эту квартиру после детдома дали, он с мамой там жил. Счастливо, почти тридцать лет…И все, понимаешь, все сделал своими руками! Там его вдохновение, его баночки, колбочки, тетрадки. Ты же знаешь, что как мамы не стало, он с головой в науку ушёл…Эти стены лечат его, он дышит родным запахом, а предлагаешь его поместить в бездушную панельную коробку?

— Да это же паранойя, Саша! Жить призраками, когда рядом есть живые люди и не хотеть им помочь!

— Мы с тобой сами можем заработать, Андрюш. Я же не говорю, что твоя мама плохая лишь потому, что в одной из комнат ее квартиры стоит рояль!

— Так квартира твоего отца стоит, как две квартиры моей матери! А в ней живут пробирки и тараканы в закрытом мусоропроводе! — с психом отшвыривает от себя вилку и отодвигает ужин, — Спасибо, женушка, я сыт.

— Прошу тебя, милый, давай закончим этот разговор и не будем ссориться, — я устало опускаюсь на кухонный табурет, пытаясь справиться с чувством вины. Мне всегда очень плохо, когда мы в ссоре.

Андрей пыхтит, злится и, скорее всего, снова подбирает у себя в голове определяющее прилагательное для меня. Недалёкая, непрактичная, блаженная фантазёрка и ещё куча других слов, которые я уже не раз слышала в свой адрес.

— Чай будешь? — пытаюсь улыбнуться и разрядить обстановку, — Я твои любимые пряники с апельсином купила. Вот, — облегченно выдыхаю. Вроде потеплел, — А ещё, мы с Аленкой сегодня в магазине были. Сейчас. Я покажу тебе, — убегаю в комнату и везу на кухню свою «желтую прелесть» на колесиках, — Ты только не сердись, милый, он по распродаже был и так мне понравился, — кручу перед Андреем пластиковый модный чемодан и радуюсь ему, как ребёнок, — Мы же все равно хотели к отпуску покупать…

— Блин! Саша, пряники с абрикосом! — ох… Ну приплыли! Муж брезгливо отшвыривает сладость в сторону, — Неужели так трудно запомнить, что я ненавижу абрикос! — с грохотом встаёт из-за стола, а я долго рыдаю рядом с желтым чемоданом.

Прям как сейчас. Только теперь у него ещё и крышка плохо закрывается, приходится прижимать коленками.

—

А ещё это «пластиковое безобразие» упорно и никаким боком не желает помещаться в багажник Hyundai Getz, который приехал исполнять роль моего такси.

— Придется в салон брать, — задумчиво выносит вердикт водитель в засаленной кепке, — Только там ещё кресло детское стоит, поэтому, сначала садитесь сами, а я вам его на колени подам.

— Я могу просто сесть на переднее сиденье, а вещи положить сзади, — пляски с чемоданом на морозе начинают меня напрягать, хочется уехать от съемной квартиры подальше и побыстрее.

Но побыстрее — это точно не про сегодня. Сумма на таксометре растёт в геометрической прогрессии, пока мы с переменным успехом доезжаем до центра и попадаем в очередную бесконечную снежную пробку.

— Остановите мне, пожалуйста, при первой возможности. Я дальше дойду пешком, — больше всего на свете мне сейчас хочется выбраться из удушающего запаха выхлопных труб, растечься по дивану на кухне у Аленки, забрать себе на колени засыпающего Тошку и говорить, говорить…

Чувствовать, как теплеют кончики пальцев, сжимающие чашку, вылавливать чайной ложкой кусочки печенья, упавшие в какао, и ковырять сушками сливочное масло. О! Как же трясло моего мужа, когда я забывала скрыть следы преступления, и он обнаруживал за завтраком рваные дорожки на масляном брикете. У каждого свои деликатесы, что поделать.

— Возьмите, пожалуйста, — отдаю деньги таксисту, — Спасибо вам, сдачи не надо, — говорю это, скорее, для собственного успокоения, потому что понимаю, что никто и не собирается отдавать мне законные сто рублей. «Разменять негде. А у вас мелкие купюры будут?» Все, как всегда.

Перебравшись через снежные сугробы высотой по колено, перехожу на другую сторону улицы. Ну вот, ещё один квартал и я на родной, уютной, старенькой улочке. Не Арбат, конечно, но зато там всегда тепло, светят желтые фонари и никогда нет ветра, поэтому все деревья стоят с пушистыми «белыми шапками», в которых любят греться красные снегири. Снег начинает валить крупными влажными хлопьями и за несколько минут окончательно прячет от глаз заледеневшие грязевые бугры на тротуарах. Дорога отражает ночное освещение так красиво, мягко, почти невинно. Закрываю глаза и подставляю лицо под снежинки. Хлопья падают на веки, губы и, тая на горячих щеках, оставляют тайной происхождение двух соленых дорожек.

Вдруг, справа от меня раздаётся хлопок петарды. Характерный свист, запах пороха и ещё один хлопок. Едкий дым проникает в лёгкие, «режет» глаза, громкие взрывы дезориентируют, заставляют паниковать и бездумно двигаться. Эти дурацкие подростковые шуточки! Накидываю на голову капюшон, потому что больше всего боюсь, что словлю представителя пиротехники в него.

— Девушка! Осторожно! — вздрагиваю от резкого мужского крика и вижу несущиеся на себя фары.

Успеваю отпрыгнуть в сугроб за пару секунд до столкновения, а автомобиль задевает крылом мой чемодан и, даже не подумав остановиться, уносится прочь. Многострадальная крышка не выдерживает удара, открывается, и все мои скромные пожитки разлетаются на дорогу.

Ну что за день! Не успев отойти от шока, присаживаюсь на корточки, сгребаю вещи в кучку и сваливаю в чемодан, даже не пытаясь отряхнуть от снега. Просто бесполезно. Как курица-наседка снова прыгаю по крышке, стараясь придавить ее до уровня замка, но соскальзываю и плюхаюсь попой на дорогу.

— Я знаю, как вам помочь, — справа от меня раздаётся мягкий баритон мужчины, предупредившего об опасности.

Первое, что я вижу перед собой — это лакированные туфли, поднимаюсь взглядом вверх по стрелкам строгих брюк, отмечаю идеальное графитовое кашемировое пальто, шарф «Burberry» в классическую клетку, а дальше — залипаю на полные губы, ямочку на подбородке и глаза цвета ирландского виски. Ух!

— Очень странные у вас способы развлечения! — прихожу в себя и сверлю мужчину недобрым взглядом, хотя сама уже понимаю, что хулиганство — это не к нему.

— Это не я, — он отвечает ровно, без единой эмоции, — Несколько молодых парней мимо проходили.

— О! — задыхаюсь я от возмущения, — Так вы все видели и даже не подумали им помешать! — взмахиваю какой-то вещью, которая попалась в руки, — Спасибо, что хоть от аварии спасли!

— Красивый, — явно различая в мужском голосе сарказм, слежу за его взглядом и понимаю, что размахиваю перед ним красным лифчиком из эротического комплекта.

— Спасибо, — не могу ничего лучше придумать для ответа, краснею густым румянцем и прячу кружевную вещицу в чемодан, — Вы, кажется, хотели помочь?

— Да, — он спокойно меня рассматривает, — Сорвите с доски объявлений на остановке афишу, сверните в небольшой квадратик и подложите под пели замка. У меня был точно такой же чемодан, работники аэропорта посоветовали.

— Вы сейчас надо мной издеваетесь? — да, я злюсь. В моём понимании помощь от человека выглядит совсем иначе, но природная вежливость берет верх, — Я, наверно, должна вас ещё раз поблагодарить за своё спасение и больше не смею вас задерживать, — подхватываю чемодан в обнимку и гордо топаю мимо задумчивого мужчины.

Ну франт! Белоручка! Сноб! Пошляк! Эротоман! И тонна непробиваемого зазнайства! От возмущения на весь род мужской даже плакать расхотелось и к подруге я попала уже почти в стабильном моральном состоянии. Морозная прогулка явно пошла мне на пользу.