Строки ценою в жизнь

Наталья Барикова

Строки ценою в жизнь

Глава 1

– Лера, так есть хочется, – ковыряя пальчиками в кастрюле из-под каши тихонько произнесла моя сестра и жалобно посмотрела на меня.

Отведя взгляд от окна, за которым яростно выла вьюга, я подошла к своей десятилетней сестренке и усевшись на стул посадила ее к себе на колени.

– Завтра на работе зарплату дадут, тогда и будет еда, а пока потерпи, – доставая из кармана небольшую сушку я протянула ее Вере.

Сестра быстро схватила ее и медленно, словно растягивая удовольствие, начала грызть. Зарывшись носом в ее светлые волосы, я закрыла глаза, чувствуя, как безысходность начинает вновь тянуть ко мне свои мерзкие лапы. В соседней комнате послышался тихий стон. Поставив Веру на ноги, я тихонько подошла к приоткрытой двери и заглянула в комнату. Худенькое лицо мамы мирно покоилось на белоснежной подушке и было практически такого же цвета, что и наволочка. Сколько ей еще осталось, я не знала, но молила бога, чтобы он подольше не забирал самого родного человека, который был у нас в этом жестоком и безразличном мире.

Словно почувствовав, что я смотрю на нее, мама открыла глаза и улыбнулась.

– Лерочка, все хорошо, не переживай, – тихо проговорила она. – Вова еще не приехал?

Я, едва сдержав слезы, улыбнулась и сказала:

– Нет, мамочка. Он еще на работе.

Мама улыбнулась мне и закрыв глаза сова провалилась в пелену, которой укутывала ее болезнь. Она снова бредила, вспоминая отца, которого не было с нами уже несколько лет. Отец, мой самый лучший в мире отец, умный, добрый, прекрасный человек и храбрый офицер. Только эти слова теперь я могла сказать в память о нем. Нет, он не умер простой смертью и не погиб смертью храбрых, как сказала бы моя бабушка. Его расстреляли. Обвинили в том, что он передал секретные документы в Европу, поскольку только у него в тот день был доступ к информации, как говорил следователь по делу. Но я была уверена, что его подставили. Я даже предполагала, кто это сделал. Уж очень часто рядом с ним крутился его друг, тоже офицер, но из другого отдела, вместе со своей невестой, как он ее называл, которая сразу же исчезла после того, как отца арестовали. Но доказательств никаких не было, а предположения папы никто в расчет не принимал. Поэтому отца попросту расстреляли и дело с концом. Мало кто хотел вести длинные расследования в то время, а так, нет человека–нет и проблемы. Поговаривали, что не особо церемонились с отцом еще потому, что он с руководящей верхушкой не нашел общих точек соприкосновения в каком-то вопросе, что и стало спусковым крючком для его падения.

Поправив на матери одеяло, я вышла тихонько и закрыла дверь в спальню. В этот момент во входную дверь кто-то постучался, и открыв ее я впустила в квартиру немолодую, интеллигентную женщину, Антонину Петровну, нашу соседку, которая была единственной в доме, кто по-человечески относился к нам. Ведь для всех мы были этакими изгоями, семьей предателя и не более.

– Здравствуй, Лерочка, – улыбнулась Антонина Петровна, ставя в угол свою трость и смешно ковыляя в зал.

Своей хромотой она была обязана взрыву во время гражданской войны, но этот изъян ни в коей мере не уменьшал привлекательности этой красивой женщины.

– Я тут вам немного продуктов принесла, – она выложила на стол булку хлеба, банку тушенки и несколько яиц.

– Антонина Петровна, ну сын ведь ваш ругаться может будет, – проведя рукой по таким нужным для нас продуктам сказала я. – Он ведь вам все это привозит, а вы сюда все несете. У нас же проблемы будут так с ним, – едва не плача сказала я.

– Ой, – строго отмахнулась женщина. – Сколько мне там надо, одной. Ем как цыпленок. Вам нужнее. У вас ведь и мать больная, ей питание хорошее надобно. Я ведь знаю, что твоей зарплаты едва на питание впроголодь хватает. А насчет сына не переживай, он у меня может и понимает все, да говорить ничего не будет, а вас трогать так уж подавно, он ведь знает, как я к вам отношусь.

– Спасибо вам большое, – заплакала я и взяв в руки ладошки женщины быстро приложила их к своим губам.

– Да что ты! – быстро отдернула она руки. – Не делай больше так! Я от чистого сердца, ты ж знаешь, не надо мне кланяться за это.

– Может чая попьем? – спросила я, сменив тему и ставя на стол самовар.

– С удовольствием, дочка, – ответила Антонина Петровна, садясь за стол и проведя ладонью по вышитой скатерти. – Золотые руки у твоей матери. Какую красоту делала ведь. У меня до сих пор шаль висит, которую она мне пять лет назад подарила, своими руками вязала. Я только по праздникам ее надеваю и налюбоваться не могу.

– Да, мама у нас рукодельница. Я не в нее пошла, – грустно ответила я и протянула женщине чашку с чаем. – Я больше в отца. Это Верка вон, – кивнула я в сторону сестры, которая сидела на полу под лампой и сосредоточенно выводила крючком очередное произведение искусства, – она в маму. Такая маленькая, а вон какие вещи уже делает. На прошлой неделе связала такую красивую салфетку, и пошла на базаре ее на чай выменяла. Тоже помогает мне. А я вот умею все то, чему отец учил. Я ведь на него очень похожа, вот и переняла все его замашки. Да куда только женщине с таким набором.

– Ой, не скажи, дочка, – улыбнулась Антонина Петровна, посмотрев на висящие на сене грамоты и награды. – Отец-то у тебя невероятный человек был. Да и ты вся в него. Помню, как мой муж рассказывал, как в гражданскую отец твой спас ему жизнь, на скаку попав из пистолета в нож, приставленный к горлу. Это дар, дочка, так стрелять.

– Да не буду я уже никогда стрелять, – поставила я на стол чашку и сжала в кулак трясущиеся пальцы. – После смерти отца больше не брала в руки винтовку и не возьму. Отец всегда учил меня, что оружие в руках надо держать уметь, чтобы родину защищать, а только вот родина его защитила? Он столько сделал и чем ему отплатили? Даже толком не разобрались и под расстрел. Я до сих пор помню звук выстрелов в тот черный день. Они эхом звучат в моей голове, как только глаза закрываю. Ненавижу теперь все, что связано со словом «оружие», – нервно проговорила я.

– Ох, был бы Витенька мой живой, он бы не допустил, чтобы вот так произошло. Он бы до последнего за твоего отца, ты ж знаешь, – опустила глаза Антонина Петровна, которая всегда поддерживала меня в том, что отец был невиноват.

– Я знаю, – улыбнулась я и пожала руку женщины. – Давайте не будем о былом, так тяжело об этом говорить.

– Да, давай, – смахнув с щеки слезу ответила Антонина Петровна и осторожно добавила. – Лера, я с тобой поговорить хочу серьезно.

– Говорите, – удивленно сказала я.

– Тебе бы в Москву к тетке вашей поехать. Она там устроилась я знаю очень хорошо. Муж у нее обеспеченный человек. Глядишь и пристроит тебя где. Что тебе здесь делать, в этом городишке захудалом? Я еще тогда ругала твою мать за то, что увезла вас сюда. А она все твердила только, что не может ходить по улицам Москвы, поскольку они ей об отце напоминают. Горе горем, но здесь ведь все всех знают. А тебе вон, замуж надо выходить. Сколько ты так еще будешь жизнь свою губить в этом месте? Ты веди институт бросила, а могла бы закончить учебу. Двадцать два года это тебе не шутки. А в Москве все проще с этим, может познакомишься с кем, да замуж выйдешь. А здесь-то что? Завод вон на ладан дышит, не сегодня, так завтра закроют. Что тогда делать будешь?

Я встала, подошла к окну и нервно барабаня по стеклу сказала:

– Я все прекрасно понимаю, что вы говорите. Но Веру куда? А мама?

– Дочка, – подошла Антонина Петровна ко мне. – Я уже долго об этом думала. Давай Верочка будет жить у меня, да и маму я тоже к себе заберу, сиделку ей найму. Ты меня прости за эти слова, но она в таком состоянии еще может будет невесть сколько времени. А ты тем временем поезжай к Людмиле, устройся там, да будешь приезжать по возможности.

– А как же ваш сын? Не думаю, что он обрадуется такому решению, – посмотрела я на женщину.