Страница 14 из 38
Бесцельность науки, не озаренной светом религии, не смутит его; даже в том сравнительно редком случае, когда сознание он ставит выше ощущения, он успокоится на ходячем мнении, что вне религии есть стройные философские мировоззрения, которых он, по молодости, понять не может или еще не успел усвоить, но которые когда-то в будущем уяснят ему и абсолютную истину бытия, и смысл земной жизни человека, и разумный смысл научных занятий; когда, что бывает гораздо чаще среди грешных детей земли, гармония духа извращена до положительного преобладания ощущений над высшими свойствами духа, он найдет вполне разумным, совершенно игнорируя потребности духа любить Бога и ближнего и познавать абсолютную правду, избрать целью всех своих стремлений обеспечить себе возможность приятных ощущений и, сделав сознание рабом ощущений, найдет вполне разумным заставить науку служить его личным выгодам, забывая при этом, что ни наука, ни переживание ощущений не сообщили никакого разумного смысла его жизни и не делают из бесцельного прозябания ничего, кроме бесцельного прозябания, украшенного забавою приятных ощущений при содействии науки.
Наконец, окончив свое образование, молодой человек официально погружается в хаос жизни. Родители, когда они понимали свою ответственность исключительно с точки зрения условного обычая и неизбежного приличия, в восторге, самодовольно заявляют, что исполнили свои родительские обязанности и торжественно умывают себе руки, с наслаждением слагая с себя всякие дальнейшие заботы. Оно и понятно. Когда искренно любишь, забота о счастье и благе любимого существа, для христианина забота о христианском настроении духа и честной жизни по вере не может быть временною обязанностью: это насущная потребность любящего сердца, и сложить ее с себя можно, только потушив огонь любви в сердце. Отец, который бесстыдно заявляет, что пришел конец его заботам о сыне и что он слагает с себя нравственное руководство его жизнью, мать, которая радуется тому, что сбыла с рук взрослую дочь и тоже слагает с себя заботы и ответственность, выдавая ее замуж, никогда не любили своих детей и просто решали педагогическую задачу или, еще вернее, раскладывали скучный для них педагогический пасьянс, в котором есть условные правила, есть в конце удача или неудача, только нет одного глубокого жизненного смысла.
Верующий христианин, мировоззрение которого сужено от безбрежного хаоса лживых гипотез до познания единой абсолютной истины, симпатии которого сужены от широкого безразличия к добру и злу до исключительной любви к добру, не может принять за широкий взгляд на вещи равнодушие к мыслям и чувствам сына; по самой сути христианства он не может насиловать свободу воли его, но не может, любя его, не трепетать, пока сердце бьется в груди, за участь любимого сына, не может равнодушно взирать на то, как ум его, сойдя с узкого, прямого пути абсолютной истины, блуждает в дебрях лживых гипотез, как сердце его, изменив добру и правде, благодушно уживается и со злобою, и с пошлостью, и с ложью.
Когда родители сами не имеют ни веры, ни твердых убеждений, когда любовь не озарила их сознания до понимания абсолютной необходимости для блага сына упорядочить хаос собственных мыслей, чувств и жизни, чтобы иметь возможность и ему облегчить удовлетворение насущных потребностей его ума и сердца, конечно, весьма естественно сознавать, что руководить нельзя и что притворяться руководителем – тягостная условная ложь, от которой приятно и разумно отделаться при первой возможности. Имея хаос мыслей в голове и хаос необузданных похотей в сердце, нет разумного основания предпочитать собственный хаос мыслей и похотей хаосу мыслей и похотей сына. Лучшее, что может сделать отец при таких обстоятельствах, не навязывая сыну ни своих мыслей, ни своих симпатий, – предоставить ему свободу блуждать в дебрях хаоса жизни, упорно отказывая ему в руководстве даже в случае его доброй воли принять это руководство, рассчитывая, что, авось, блуждая самостоятельно, он случайно набредет на истину и правду и поймет их лучше своих родителей, которые эту истину и правду или не признали, или проглядели на своем пути.
Вот это сознание неразумности навязывать другому хаос своего ума люди называют широким взглядом на вещи, просвещенною терпимостью, уменьем уважать всякие чужие убеждения и считают за высокую добродетель. В применении к отношениям родителей к детям дошли до предоставления этим последним возможности свободно развивать свои порочные наклонности с самой колыбели, причем, конечно, нельзя не почувствовать облегчение, когда после бессмысленного пассивного наблюдения над свободным развитием естественных наклонностей ребенка можно, наконец, покончить с этой жестокой ролью равнодушного наблюдателя, которая и при наличии и при отсутствии любви одинаково нелепа и лжива.
Подавляющее большинство родителей, одни сознательно, другие бессознательно, именно так думают, чувствуют и поступают. На свои родительские обязанности они смотрят как на тягостную повинность и при первой возможности умывают руки, предоставляя сыну самостоятельно блуждать во тьме хаоса жизни по обычаю мира сего.
Если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?[19]. Когда в уме свет абсолютной истины вечной правды Божией, не страшен бурный хаос окружающей жизни. Когда сознание покоится во тьме противоречивых гипотез, обманывая себя пустыми забавами умственных калейдосскопов, какова же тьма жизни, основанной на решающем значении властных ощущений, среди непроглядной тьмы хаоса зверской борьбы за существование по заповедям человеческим и обычаю мира сего.
Начиная самостоятельную жизнь, немногие имеют в себе свет, большинство наивно принимает за свет в себе тьму, которая не стала светом, оттого что родители умыли руки.
Посмотрим, что дает эта новая, самостоятельная жизнь этому полноправному гражданину человечества, сообразно с тем, насколько свет его тьма, насколько нарушена святая гармония духа.
Когда гармония духа извращена до преобладающего значения ощущений, человеку дышится свободно в родственной ему атмосфере жизни по обычаю мира сего. Все тут направлено именно на удовлетворение физических потребностей и на ограждение материальных средств, нужных для того.
Подчиняя сознание ощущениям, он будет смотреть на науки как на средство обставить жизнь возможно лучше и, не требуя от них удовлетворения высшей потребности сознания познать абсолютную истину, без чего нельзя понять смысла жизни, нельзя и жить сознательно, может даже сделать из них кумиров, видя в них источник дорогого для него комфорта современной цивилизации. Ставя физические и подчиненные им умственные потребности гораздо выше нравственных, он не будет тяготиться грубою жестокостью борьбы на пользу карману и, не затрудняясь выбором средств для достижения намеченных целей, будет тем легче успевать в жизни, чем более в нем нравственной неразборчивости, умственной односторонности и энергии алчности.
Все в окружающей жизни будет потакать его наклонностям, на каждом шагу он встретит человека, которому понятно и дорого именно то, что и как он думает и чувствует; все живущие по обычаю мира сего признают его своим человеком и будут любить в нем все свое, до первой кости, конечно, при дележе которой обязательно вспомнят излюбленную свою пословицу о собственной рубашке. Для него жизнь упрощена до минимума, возможного для друзей мира сего среди современной осложненности капиталистической цивилизации.
Вы, может быть, думаете, что счастье его обеспечено? Не будем говорить о том аде ежеминутного злобного скрежета зубов, который неизбежен для него здесь, в этой земной жизни, если ошибочные расчеты или неудача в борьбе с более счастливым соперником повергли его в жизнь лишений, для избежания которых он жертвовал всем сонмом потребностей ума и сердца.
Предположим, что он один из тех редких баловней капитализма, которые по головам своих соперников дошли до финального апофеоза, и может ласкать свои ощущения по прихоти своих похотей, не испытывая отравы желчной зависти к кому бы то ни было и, что бывает еще реже, без непрерывной пытки подозрительной недоверчивости ко всему окружающему. Широко удовлетворяя свои физические потребности, он легко может купить себе и всякие умственные и нравственные калейдоскопики; убедить себя, что он очень умен, играя в науку, и что он очень добр, играя в благотворительность, может даже найти выгодным для себя за сходную цену купить титул мецената и филантропа. Даже и при этих обстоятельствах он будет вполне счастлив только в том случае, если он очень зол.
19
Мф. 6, 23.