Страница 4 из 183
Мойра промолчала. Неужели призрак и о чипе знает? Она обещала папе - и Маске - никогда никому не говорить, что носит в своей корзинке помимо рассады.
Впрочем, она понимала, о чем он говорит. Маска ей объяснил, что ДатаНетом теперь никому пользоваться не разрешают, кроме как по делу, и что гаки читают все. Поэтому секретные послания - вроде тех, что они с папой пытаются передать маме, которая, может быть, прячется на другой стороне планеты вместе с другими флотскими, сумевшими скрыться в первые дни оккупации, - передаются на чипах из рук в руки. А для их прочтения используются электронные блокноты или портативные проекторы наподобие тех, с которыми дети работают в школе. Некоторые и правда взяли из школы, и это порядком забавляло Мойру и ее друзей.
- Ты хочешь сказать, - осторожно спросила она, - что, если я не доставлю эту рассаду куда надо, кто-нибудь может пострадать?
- Именно так, Мойра.
Значит, он полагает, что она поступила нехорошо, пойдя этим путем, а не по служебным трубам, как велел ей Маска.
- Я пробралась сюда, чтобы тебя увидеть, - выпалила она, - посмотреть, настоящий ты или нет.
- Зачем? - уже без улыбки спросил старик.
Чувства, обуревавшие Мойру, как-то не укладывались в слова. Потому что я надеюсь, что моя мама жива. Потому что папа пьет по ночам, пока у него глаза не покраснеют. Потому что у многих из нас нет родителей и никогда уже не будет. Потому что гаки сильнее нас и такие подлые. Потому что на нашей стороне должен быть кто-нибудь посильнее должарианцев.
Но этого она почему-то не смогла выговорить и сказала:
- Наши Крысы говорят, что Маска тебя видел. Что гаки тебя боятся, а Маска - нет и что он всю ночь с тобой разговаривал. Я просто хотела проверить, правда это или нет.
- Это правда, - сказал старик. Мойра перевела дыхание, а он опять улыбнулся и спросил: - А кто такие Крысы?
- Мои друзья, - гордо ответила она. - Мы называем себя Крысами, как ребята на Рифтхавене. У нас даже свои знаки есть... - Тут она почувствовала, что говорит лишнее, и умолкла.
- Ты молодец, Мойра, - одобрительно сказал призрак. - Можешь сказать своим Крысам, что я здесь и что я помогаю Маске. Но ты должна обещать мне, что больше не станешь ходить этой дорогой. - Он повернул голову, и Мойра с замиранием сердца убедилась, что может видеть сквозь его череп. Но он улыбнулся и снова взглянул прямо ей в глаза. - Мужайся, дитя мое, - сказал он, и в этот миг большие двери, через которые она вошла, распахнулись.
Когда двери начали открываться, пенташ Синаран сделал одной из гвардейцев знак пройти вперед. У тарканки напряглись плечи, и она, побледнев, оглянулась на него с порога.
- Девочка стоит перед троном. Но оно... тоже там, с ней.
Взводный тихо выругался, употребив слово, за которое альташ Джессериан запросто мог бы назначить ему сто плетей. "Никакой это не карра, - говорил им Джессериан. - Это голограмма, компьютерный фокус".
Но сам альташ, командующий Должарскими силами в Мандале, ни разу не видал этого панархистского карра. Даже если он вылез из компьютера, все равно он порождение злой воли мертвого врага. Как же его еще называть?
Двери раскрылись пошире, и Синаран его тоже увидел. Он послал свой взвод вперед, и тарканцы, преодолевая страх, рассредоточились и бегом устремились к трону, чтобы охватить его с флангов. Коммуникатор уведомил Синарана, что взвод Джустуана прошел во Врата Алеф-Нуль за троном.
Давя в себе суеверный ужас и держа бластер наготове, пенташ, тарканец с двадцатипятилетним стажем, четкой и быстрой походкой двинулся к трону. В зале забрезжил мертвенный свет, приобретающий яркий зеленовато-желтый оттенок гангренозной раны. Дышать стало трудно, и Синаран стиснул челюсти при виде тумана, зловеще медленно клубящегося над троном.
Но страх не мог победить двадцати пяти лет жестокой муштры и боевого опыта, и пенташ не замедлил шаг. Фигурка девочки, съежившейся у самого трона, выдавала не менее сильный страх. Почти что доросла до своего первого Каруш-на Рахали. При этой мысли Синаран испытал легкое возбуждение - он, как и все должарианцы, никогда не терял связи с лунным ритмом далекой родной планеты.
Но он сурово подавил этот позыв. Панархисты вообще под запретом, а эта и вовсе маленькая и хилая, даже если созрела уже, в чем он сомневался. Ему отдан четкий приказ, и эта девчонка не доживет до Схватки, даже если у панархистов имеется что-то подобное.
Он дошел до помоста, и его правая нога напряглась для следующего шага.
- Если ты ценишь свою волю и душу, не подходи ближе, - на безупречном Должарском сказал тогда карра.
При этих словах Синаран замер, словно наткнувшись на стену, и покачнулся, на миг потеряв равновесие. Его никто не предупреждал, что призрак умеет говорить!
Карра смотрел на него, не отводя глаз, и в зале стало темнеть. Волны почти неслышных звуков пронизывали тело тарканца. Весь оставшийся свет сосредоточился вокруг карра и толчками потек с высоты трона прямо к Синарану. Ужас сковал пенташа, когда он увидел позади глаз призрака тьму с пляшущими языками пламени.
- Меня зовут Джаспар, - оказал карра, и Синаран понял, что пропал. Карра называют свои имена только тем, кого собираются пожрать. - Я не спрашиваю, как зовут тебя, ибо это уже не имеет значения. Ты вошел в мои владения по собственной воле, и теперь ты мой.
Карра помолчал, как бы в раздумье. Синаран метнул взгляд вправо и влево - его взвод занял позицию по бокам трона.
- Вопрос только в том, проглотить мне тебя теперь или после. С решимостью отчаяния Синаран вскинул бластер, но боль окатила его расплавленным металлом и погрузила во тьму.
Мойра так напугалась, что почти уже не чувствовала страха. Она стояла у трона, глядя на приближающихся тарканцев, а над ней клубились тучи, словно в грозу.
Призрак заговорил на жестком языке захватчиков, и солдат остановился. Мойра слышала тихий рокот грома. Жуткие зеленые тучи пускали струйки пара, похожие на юрких змей.
Солдат внезапно навел на призрака свой бластер. В тот же миг сверкнул свет, ударил гром, Мойре заложило уши, а из туч хлестнули синевато-белые бичи молний. Одна из них обрушилась па тарканца перед троном - тот весь передернулся и упал без сознания. Сквозь раскаты грома послышались вопли, а по том настала тишина.