Ладожский ярл

Прошуршав в сухой траве змеями, ведомые мерянином воины выбрались к реке – неширокой, с черной торфяной водою. На середине реки двое парней, сидя в долбленом челне, вытаскивали сети. Спрятавшийся за кустом Лютша махнул рукою. Лучшие стрелки подползли ближе, натянули тетиву луков. Миг – и пропели стрелы, каждая из которых нашла свою цель. Было двое парней – стало два трупа с торчащим из груди опереньем. Черная вода реки окрасилась кровью. Ни звука не издали бедняги, погибли одновременно, не почувствовав даже, что с ними. Лютша довольно улыбнулся, кивнул головой. Двое воинов быстро скинули кольчуги, зашли в реку, оттащили к прибрежным кустам лодку с убитыми. И только ветер теперь играл речной рябью, словно и не было здесь никого. А воины поползли берегом дальше. Вот и мостки. Две женщины, утомившись, присели на тяжелые деревянные ведра. У одной плотно подогнанные бруски были стянуты лыком, у другой – сплетенными прутьями ивы.

– А лыковые-то обручи лучше, – похвалилась одна баба другой. Пропели стрелы…

Воины Лейва – молодые проворные парни – едва успели утащить мертвых женщин в кусты, как сверху, с холма, послышался стук копыт. Вихрем промчался по мостику черноволосый парень на сером поджаром коне, мелькнул молнией – не успели и выцелить.

– Леший с ним, – махнул рукой Лютша. – Идем шале!

А черноголовый Муст, пьяный от счастья, скакал вперед, отдавшись воле коня и ветра. Что-то не так было на мостике, неправильно что-то… Парень вспомнил об этом, уже подъезжая к покосу. А, ведра. Четыре полных ведра стояли на мостике, а где ж были женщины? Купались? Да нет, их было бы видно. Ну да ладно, выясним на обратном пути.

Спрыгнув с коня, отрок скинул с плеч котомку с большим, плетенным из лыка жбаном:

– Квасок вам, косари.

– Вот хорошо-то! Холодный?

– С погреба! Змеян прислал.

Косари, утирая пот, расселись под липами, шумно пили, бережно передавая жбан друг другу. Тут были почти все мужчины селения, кроме кузнеца с помощником – Мустом – и тех, что помогал достраивать избу. Да двое ребят с утра отпросились у старосты проверить на челне сети.

– Хорошее солнце, – посмотрев на небо, прищурился один из косарей – длиннобородый мужик, небольшого роста, но приземистый, широкий, словно сундук, с сильными мускулистыми руками. – Постояло б вёдро – за неделю покос бы закончили.

– Да, не пошли бы дожди, – поддержали его другие.

Надоевшие за прошедший месяц дожди косари не ругали, боялись осложнить отношения с дождевыми духами, уж больно те обидчивы, услышат нехорошиеслова в свой адрес, рассердятся, зальют землю водою.

Нет уж, лучше жить мирно.

– Осталось еще в баклаге? – облокотившись на липу, спросил молодой парень.

Кто-то протянул ему жбан:

– На, Бажьян, пей.

Бажьян задрал голову, на худом горле заходил кадык… тут же пронзенный стрелою!

– Что такое, робята?!

А стрелы свистели уже вовсю, не давая пощады! Мало того – выскочили из-за лип одетые в кольчуги воины в остроконечных, надвинутых на глаза шлемах. Их мечи быстро окрасились кровью. Не ожидавшие нападения косари бестолково бегали по лугу, мешая друг другу – они были хорошей мишенью. Те же, что пытались оказать сопротивление косами, становились легкой добычей мечей и копий. Впрочем, нет, приземистый мужик все ж таки успел зацепить косой одного из чужаков – словно подкошенный серпом сноп, тот рухнул в траву… а мужик уже ощетинился стрелами, словно еж, и, падая, закричал Мусту: – В деревню! Гони в деревню… Гони… Муст наконец добрался до коня, вскочил. Серый, заржав, встал на дыбы, затем стремительно помчался прочь. Низко пригнувшись к гриве, отрок слышал, как засвистели над самой головой стрелы. Ничего, выбрался! Вот уже и мостик, и ведра. Муст выпрямился, подогнал коня, оглянулся… И почувствовал дикую боль в правом боку, чуть ниже лопатки. Пощупал рукой – стрела! Еще две стрелы, пущенные от мостков, пронзили широкую грудь Серого. Конь захрипел, заваливаясь набок, и всадник, кубарем прокатившись по мостику, подняв тучу брызг, упал в реку.

– Молодец, – похвалил меткого стрелка Лютша. – Воевода будет доволен нами.

Змеян с Олельком и мужиками не смогли и опомниться, как вся деревня была заполнена вооруженными до зубов чужаками. Они шли отовсюду – от ручья, с покоса, от пастбища, даже с дальних полей, неотвратимые, как смерть. Да эти злобные, не знавшие пощады воины и были смертью. Убивали всех, кто попадался на пути. Схватившийся за оглоблю Олельк был пронзен стрелами, кузницу сожгли вместе с кузнецом, а на сруб водрузили длинный шест с отрубленной головой Змеяна. Шест покачивался на ветру, и глаза старосты строго смотрели на творившиеся вокруг злодеяния. Крики раненых, мычанье скота и визг насилуемых женщин – все стихло к полудню. Лишь кое-где воины Лейва добивали еще живых да по очереди развлекались с обреченными на смерть девами. Для вожака же, зная его вкусы, закрыли в сарае двух связанных мальчиков. Солнце, палящее июльское солнце, все так же стояло над головами, освещая луга, лес и трупы.

– Хорошо! – Выйдя из сарая, Копытная Лужа обтер об траву дымящийся свежей кровью кинжал. Обернулся к подошедшему Вельмунду: – Никто не ушел?

Тот горделиво кивнул седеющей головой.

– А у тебя, Лютша? – Лейв подозрительно посмотрел на мерянина.

– Ни один, – поспешно заверил тот.

– Разве? А тот парень, что свалился с коня в воду?

– Двое воинов ныряли за ним, вождь.

– И что?

– Тело унесло в омут.

– Что ж, пусть так, – кивнул Лейв. Глаза его сияли от удовольствия, лоснились щеки, а походка сделалась медленной, важной. Он имел право гордиться собой – порученное ему задание выполнено без сучка и задоринки, будет о чем доложить Повелителю.

– Собираемся, – приказал Лейв. – С собой брать мясо и лошадей. Кстати, Лютша, я что-то не видел близ селения метки богов?

– Плохо смотрел, вождь, – улыбнулся мерянин. – Во-он, видишь ту сосну на холме?

– Где стога?

– Да. Там и метка. Руна «Т» – как нужно богам.

– Устройте там схрон, – распорядился Лейв.

– Сделаем, как прикажешь, вождь.

Нагруженные добычей победители возвращались в лес. Спустившись с холма, они перешли по мосткам речку и пошли дальше лугом, где кружились над трупами косцов жирные зеленые мухи.

Солнце уже скрылось за стволами деревьев, когда Дивьян, встав с мягкого мха, потянулся, проверяя, на месте ли добыча – пара подстреленных уток да заяц. Умаялся за утро, вот и решил отдохнуть, улегся на берегу ручья, укрывшись от палящих лучей под орешником. Выспался и теперь готов был идти дальше. Пора было возвращаться. Хотя если б попалась еще какая-нибудь достойная внимания дичь, можно было б и погодить, заночевав в лесу, а вернуться домой лишь утром, как иногда и поступал Дивьян, если была к тому охота. А может, и вправду погодить с возвращением? Коли уж оказался здесь, так пойти дальше, проверить старые угодья у реки Черной, а что – давно уже в той стороне не был. Так, видно, и нужно сделать. Правда, придется переправиться через Пашу-реку, а есть ли в тех местах сейчас брод? Ведь первая половина лета стояла дождливой, эта теперь вот жарит. Ну, в крайнем случае можно переправиться вплавь, не особо-то и широка речка, да и вода сейчас теплая, искупаться – одно удовольствие. Дивьян вдруг покраснел, вспомнив купавшуюся в озере Ладу, сестрицу-Ладу – Ладу-чижу, как он ее называл. Какая она все-таки красивая, Лада, какая гладкая у нее кожа, а грудь… Отрок покраснел еще гуще, подумал, что пора бы уже на следующий год подыскивать себе жену. Да и Ладу-чижу выдать замуж неплохо бы. Приданого, чай, хватит, зря, что ль, охотились оба всю зиму. Настреляли и куниц, и белок, и лис – хватит меха купцам! Размечтавшись, Дивьян и не заметил, как дошел до реки, сильно забрав вправо, – да и как иначе выйдешь к старым угодьям? Темнело уже, но не так, чтобы очень, хотя и близилась ночь. И солнце скрылось, оставив на память о себе лишь золотисто-оранжевые лучи, бьющие в край неба. Никаких облаков там видно не было – знать, и завтра день выдастся славный. Спустившись к реке, отрок принялся выбирать место для переправы – как он и предполагал, вода стояла высоко, и брод был затоплен. Вырубив ножом несколько ольховых палок, Дивьян соорудил из них небольшой плот для одежды и добычи, разделся и, толкая перед собой плот, вошел в зеку. Вода оказалась теплой, приятной, сделав несколько шагов, отрок оттолкнулся ногами от дна, поплыл, в несколько взмахов рук достигнув противоположного берега. Вытащил плот на песок, подумал: а не искупаться ли еще? Обернулся… И тут увидел челн. Он выплыл из-за излучины, ткнулся носом в камень, раз-свернутый течением поплыл дальше, так же безалаберно, как и раньше. Видно, унесло лодку течением у кильмуйских раззяв, привязывать надо! Однако… Дивьян присмотрелся. Челнок явно не был пустым! Какой-то мешок лежал на самом дне. Интересно… Не раздумывая больше, отрок бросился в воду и, заглянув в челнок, вскрикнул от неожиданности. То, что издалека виделось мешком, оказалось вблизи человеком. Молодым парнем, по виду – чуть младше самого Дивьяна. Парень лежал на дне навзничь, из-под правой лопатки его торчал обломок стрелы. Жив ли он?! Забравшись в челн, Дивьян осторожно перевернул незнакомца – тот застонал. Жив! Схватив весло, весянин быстро погнал челн к берегу, высматривая место, где только что оставил плот. Ага, вот оно, меж камней. Выскочив на песок, Дивьян вытащил за собой челн. Осторожно перенес раненого на траву, положил на бок и принялся осматривать рану. Уже стемнело, и было мало что видно. Насобирав сухих веток, отрок разжег костер, и в его дрожащем свете тронул торчащую из спины незнакомого парня стрелу. Тот застонал, дернулся и вдруг отчетливо произнес: – Больно.