Страница 12 из 13
Нам, оказавшимся за границей в двадцатые годы, Он открылся именно так. Мы оказались без Родины, отделенные от всего, что мы любили, от самых любимых и родных, чужими на чужой стороне, лишними и нежеланными; ничего не оставалось, кроме убожества. И вдруг мы обнаружили, что у нас есть Бог, Которого нам нечего стыдиться и Который нас не стыдится. Не великий Бог иконный, а тот смиренный Господь, Который стал человеком – хрупким, презренным, родившимся в маленьком городке небольшой страны, оккупированной врагами, порабощенной, – Раб бездольный. И мы обнаружили, что Он с нами может пойти в самую бездну нашего горя. Он все изведал, до самого края нашей обездоленности, Он гораздо дальше пошел, чем край, предел нашей обездоленности. Вдруг оказалось, что Он такой простой, такой родной, такой свой. Тогда стали понятны слова апостола: вы Богу уже не чужие, а свои… Не потому что мы такие великие, а потому что Бог смирился, ибо Он нас так любит.
И думалось: да, в горе; а что во грехе? что если вдруг падение? Неужели тогда Бога не найти? И прозвучали снова слова апостола Павла: Там, где изобилует грех, преизобилует благодать… В самой глубине падения мы нашли Христа – спасающего, утешающего, призывающего жить, говорящего: Разве ты не видишь – Я верую в тебя так, что Сам стал человеком, подобным тебе, чтобы ты мог поверить в Мою веру в человека, в Мою любовь.
В любовь мы могли верить; но иногда так трудно поверить, что вам верят и в вас верят. Любить можно и с какой-то долей, скажем, презрения, свысока. А верить в человека можно только с благоговением. И воплощением Своим Христос нам говорит: В каждого из вас, кто здесь, в каждого из вас, кого здесь нет, кто Мне будто чужд, кто Меня не познал, кто даже образ Божий как будто потерял – в каждого Я верю так, что готов всю Свою жизнь истощить и отдать, чтобы он поверил в Божию веру в человека.
Вот на чем мы стоим; вот о чем нам говорит воплощение Господне. Да, Он стал человеком, чтобы мы могли поверить в себя и поверить в брата. А если так, то мы все можем встретиться лицом к лицу; нам не надо отворачиваться от одного, для того чтобы вглядеться в другого. Каждому поверил Господь Свою жизнь и смерть. Это – встреча. Да, это встреча, из которой можно извлечь спасение, жизнь, радость. Давайте ждать Христа как того, кто единственный поверил в каждого из нас – не потому что не знал, кто мы, а именно – зная о нас все, до самого глубокого нашего падения, не только на деле, но и в чувстве, в мысли, в поползновении. Христос как бы говорит: смотри, Я воспринимаю плоть человеческую, делаюсь человеком, чтобы ты знал и верил: Я верую в тебя, человек; становись по образу и подобию, к которому ты призван: Человеком, как Я…
Встретим Христа с этой верой, с ликованием, хотя бы с надеждой, что даже у самого обездоленного есть кто-то, кто в него верит без конца, без границ, вплоть до крестной смерти.
А друг друга станем встречать, как нас учит апостол Павел: Принимайте друг друга, как вас принял Христос, – не ожидая, чтобы сосед, ближний стал лучше, более похож на нас, более нам близкий, а какой он есть; ибо если любовью охватить человека, как пожаром, и он переменится, и он растает, и он станет человеком.
Дай нам Господь такую веру в человека пронести через всю жизнь, через весь мир, верующий и неверующий, чтобы каждый человек знал: когда сам он потеряет веру в себя, в него верит не только Небесный Бог, но и всякий человек, который назвал себя христианином.
Аминь.
Нечаянная радость. Слово, произнесенное на всенощной под праздник иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» 21 декабря 1969 г. в храме св. мч. Феодора Стратилата (Антиохийское подворье в Москве)
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Хочу поздравить вас с днем «Нечаянной Радости». Сколько у нас могло бы быть нечаянных, нежданных для нас радостей, если бы мы сердцем совсем открытым воспринимали все, что нам дается в жизни. Беда в том, что мы обедняем свою радость, считая ее естественной, а горе – помрачением того, что должно быть в жизни. Мы ожидаем радости, мы требуем радости, и когда она нам не дается, мы делаемся душевно тусклыми, печальными, темнеем.
А вместе с тем, сколько радостей в это же самое время проходит совершенно незамеченными. Мы все считаем свое тело своей собственностью, своим достоянием; оно должно нам служить верой и правдой, должно быть безболезненно. А люди, много и долго болевшие, вдруг выздоровев после многолетних страданий, чувствуют, что тело – такое дивное. Как бывает удивительно для человека, который годами еле мог двигаться – что он ходит, еле стоял – что он может стоять, еле мог дышать – что он свободно дышит, и так далее. Чтобы жизнь наша была богата радостью именно нечаемой нами, такой радостью, о которой мы и не думаем, мы в первую очередь должны научиться никакую радость не считать естественной, полагающейся, долгом Божиим по отношению к нам, должны уметь дивиться каждой радости, которая приходит. Ведь каждая радость – это знак ласки Божией или человеческой ласки и любви. Если бы только мы задумались над тем, сколько труда, заботы Божией и человеческой за тем куском хлеба, который мы едим – как мы этот хлеб держали бы в руке, дивясь, что этот хлеб, по слову одного нашего русского молодого богослова, – это Божия любовь, ставшая для нас пищей. И так – воздух, так – тело, так – ум, сердце, все.
И вот мне хочется сказать вам об одной особенной, действительно нечаянной радости, которая случилась в нашем лондонском патриаршем приходе именно теперь, вблизи от праздника «Нечаянной Радости». В какой-то день после богослужения ко мне подошел в волнении церковный сторож и сказал: «Владыко, Иверскую украли!..» Небольшую Иверскую икону Божией Матери XVII века украли во время службы. Что делать? Я ему сказал молчать и молиться о том, чтобы она вернулась. Я ее заменил другой иконой, – через две недели пропала и та во время службы. Сторож доложил мне. Я молился во время литургии: что нам делать? И в конце службы я вышел к народу и сказал: «Вот что случилось, – два раза подряд какой-то человек во время богослужения украл иконы. Мы можем отнестись к этому двояко: или видеть в этом кощунство и молить Бога, чтобы Он наказал преступника; или задуматься над тем, что может человека побудить совершить такое дело. Что у такого человека делается в душе, если он приходит в церковь, где люди молятся, где все открыты, уязвимы, беззащитны, и вот – уносит образ. Как страшно за него, и как больно за него, и как жалко его!». И мы поставили: молиться о нем. Молиться просто о человеке, о котором мы ничего не знали, кроме того, что он украл дорогие нам иконы. Не драгоценные, а дорогие, потому что все иконы в нашем храме кем-нибудь даны от убожества своего. И еще о том молиться мы постановили, чтобы эти иконы принесли благословение и тому, кто их взял, и тому, кому они достанутся. Так мы молились в течение около полугода.
В какой-то вечер ко мне постучался человек и говорит: «Владыко, исповедоваться хочу». Не знаю почему, но я ему сказал: «Нет, я не буду слушать твоей исповеди; ты мне скажи: что ты сделал и почему ты пришел?» Он ответил: «Хорошо; я украл ваши иконы и надеялся получить от вас разрешение…» Я сказал: «Так ты его не получишь. Скажи: ты еще у кого-нибудь крал, много крал?» – «Да». – «Так ты вернись домой, собери все, что ты украл, и иди из дома в дом, звони и говори людям, твоим друзьям (потому что крал-то он у друзей своих; он не такой вор, чтобы красть с опасностью), пойди к каждому из твоих друзей, кто тебе доверился и был обманут тобой, и скажи: „Я тебя обманул; теперь я тебе принес краденое, – прости!..“ И я прибавил: „Будь готов, что тебя могут не простить, что тебя могут выгнать вон, вызвать на суд, – будь к этому готов и скажи с радостью „да“. Он пошел, сказав: „Часов до одиннадцати придется ходить“. Но в одиннадцать он не пришел. Я его ждал и до полуночи, и дальше, и болела душа: значит, испугался, значит, этот порыв у него умер перед страхом, перед стыдом, – ложным стыдом, потому что перед Богом стыда-то не было, а перед людьми испугался. Я молился, как умел. А на следующее утро, уже в двенадцатом часу, он снова постучался в дверь. „Что же ты вчера не пришел?“ – „Слишком много кражи было, весь вечер ходил, все утро ходил; теперь возьмите и ваши две иконы“. Тогда я его взял исповедоваться. Молились; я ему дал разрешительную молитву. Это было именно сразу после праздника „Нечаянной радости“; а в следующее воскресенье я говорил в приходе проповедь о том, что Божия Матерь сделала, как Она сумела превратить преступление в новую радость, в нечаянную радость, в нежданную, негаданную радость. Ведь подумайте: Она действительно с ним пошла, Она действительно возбудила в его сердце покаяние, Она действительно его привела обратно, к Сыну Своему и Богу, как раз перед Рождеством Христовым, тем днем, когда Христос стал человеком, чтобы спасти погибших.