Бумажный тигр (II. - "Форма")

Соловьёв Константин Сергеевич

Бумажный тигр (II. — "Форма")

Пролог

В глубине души Лэйд Лайвстоун полагал себя не самым плохим лавочником в Хукахука. Не потому, что помнил наперечет содержимое своих подвалов и каждую цифру в прейскуранте, на его взгляд, это было достоинством скорее для арифмометра, чем для человека. Не потому, что иной раз, скрепя сердце, позволял открыть кредит тому, кто не мог заплатить — щедрость несомненная благодетель для праведника, но не для владельца лавки. Главным достоинством лавочника, на его взгляд, было умение быстро и безошибочно разобраться в ситуации, сколь бы сложна она ни была.

Бросив один взгляд на ящик табака, определить, подмок ли он, а если нет, сколько в нем табака, а сколько древесной стружки, и во сколько обойдется сбыть его без потерь. Потерев рукавом монету, принятую от заезжего моряка, понять, сколько полновесного серебра в ней осталось и не заявится ли на следующий день в его лавку полицейский. Понюхав брусок мыла, сказать, сколько в нем дёгтя и щелока, и стоит ли связываться с собственником мыловарни. Да, в глубине души он полагал себя хорошим лавочником. Может, не лучшим во всем Хукахука, но определенно толковым.

Вот почему ему хватило одного взгляда, чтобы понять — слишком поздно.

Человек, которого он намеревался спасти, умирал. И смерть эта была болезненная, гадкая, не из тех, что похожи на миниатюры в рождественских газетных выпусках, умиротворяющих и настраивающих на романтический лад. Привалившись спиной к стене узкого переулка, человек вздрагивал и трепетал, точно осенний лист, прибитый ветром к холодному камню.

Лэйд знал, что сила, сотрясавшая его тело конвульсиями, уже не была жизнью, лишь ее последом. Даже зыбкого света газовых фонарей было достаточно, чтоб увидеть, до чего жутко раздулось лицо несчастного, сделавшись похожим на распухшую багровую винную грушу. Кожа натянулась так туго, что грозила лопнуть, в некоторых местах по ней уже протянулись зловещие трещины.

Человек задыхался и стонал, безотчетно пытаясь разорвать на себе одежду, но его опухшие багровые пальцы лишь бессильно царапали галстук. Лэйд мысленно скривился. Судя по закатившимся глазам и мутной пене, текущей между раздувшихся губ, жизнь не спешила милосердно оборвать его страдания. Что ж, жизнь вообще не самая милостивая штука, ей чужды многие приписываемые ей черты.

— Зря, — произнес Лэйд в темную пустоту переулка, — Ты зря это сделал, дружище. Если бы ты сохранил ему жизнь, я отпустил бы тебя. Позволил убраться обратно в море.

Переулок не был тупиком, однако человеческий силуэт, который Лэйд отчетливо видел на фоне ночного неба, не пытался скрыться. Напротив, неподвижно стоял, будто выжидая. А когда наконец шевельнулся, встревоженный звуком его голоса, движение это выглядело неестественно мягким, точно тело под плотной тканью его плаща состояло не из плоти и крови, а из одной лишь воды. Лэйд знал, до чего обманчива может быть эта мягкость.

— Значит, старина Танивхе позволяет своему отродью выбираться на охоту в безлунные ночи? Весьма опрометчиво с его стороны. Я-то думал, мы достигли взаимопонимания.

Фигура шевельнулась. Вновь — необычайно мягко. Застигнутая врасплох, она отступила от своей жертвы едва ли на двадцать футов и теперь молча наблюдала за тем, как Лэйд приближается к ней, оставив позади содрогающегося в агонии человека, раздувшегося настолько, что можно было услышать тихий треск швов в его костюме. Сам Лэйд больше на него не смотрел — не было нужды. Во-первых, тот уже мертв. Через неполную минуту его глаза вытекут из лопнувших от давления глазниц, а распухший язык, перекрыв горло, высунется изо рта. Во-вторых, Лэйд не собирался повторять чужой ошибки. Он с первого взгляда распознал на вздувшейся коже извилистые фиолетовые следы ожога, похожие на несколько наложившихся друг на друга молний.

— За последнюю неделю в порту пропало трое. Ты мог бы уцелеть, если бы ограничился ими. Но тебя потянуло дальше, верно? В Клиф. Должно быть, городские улицы кажутся тебе коралловым лабиринтом, в котором ты привык охотится. А ветра, которые в них дуют, теплыми течениями. Не знаю. Мне плевать. В холодных чертогах твоего отца своя жизнь, до которой мне нет дела. Но тебя — тебя мне придется убить. Не потому, что я испытываю к тебе неприязнь. Просто жителям моря время от времени надо напоминать о том, что на берегу их ждет Тигр.

Фигура шевельнулась ему навстречу. Плащ беззвучно соскользнул с нее, точно сброшенная кожа, и Лэйд удовлетворенно кивнул, увидев, что она скрывала.

— Так и думал. Сперва я думал, будто на острове начала хозяйничать одна из акулоподобных тварей, отрастившая себе пару человеческих ног. Но акулы — слишком жадные и тупые хищники, их жатва обильна, но никогда не длится долго. А ты… Ты был на редкость осторожен. Появлялся только по ночам и никогда не удалялся далее, чем на полмили от берега. Двигался бесшумно. Не показывался в освещенных местах. Очень предусмотрительно. Мне даже пришлось порядком поломать голову, прежде чем я обнаружил твои следы на мостовой. Они почти высохли, но я заметил все необходимое. Ты ведь знаешь, мы, лавочники из Хукахука, весьма наблюдательный народ…

Без плаща фигура уже не казалась человекоподобной. Она быстро оплывала, делаясь коренастой и плотной. Когда она шагнула навстречу Лэйду, ступив в лужу света, падавшего из раскрытого окна, он увидел ее в деталях — и мысленно поблагодарил себя за

предусмотрительность, не давшую ему сегодня плотно пообедать и ограничившую одним лишь легким ланчем.

Освобождаясь от утомительной человекоподобной формы, тело убийцы превращалось в бесформенное переплетение слизких полупрозрачных оборок, за которыми едва виднелось студенистое туловище. Это было гипнотизирующее зрелище — бесчисленные юбки колыхались в воздухе, распускаясь подобно цветочным лепесткам. Лэйд машинально отступил на шаг. Между разворачивающимися юбками-лепестками наружу вытягивались розовые, лиловые и бледные нити, подрагивающие в ночи и беззвучно складывающиеся в нечеловечески сложные узоры. Они казались слабыми и хрупкими, но Лэйд знал, что яда в стрекательных капсулах любого из этих щупалец достаточно для того, чтоб превратить человека в раздувшуюся тушу вроде той, что задыхалась позади него.

Медуза. Чертова гигантская медуза, напялившая на себя человеческий костюм и вздумавшая скоротать субботний вечер в городе. Только искала она не партию в карты и не стакан горячего рома. Ее звали на сушу другие дела. Ее звал голод.

— Знаешь, — Лэйд улыбнулся извивающемуся клубку щупалец, плывущему по воздуху в обрамлении дрожащих полупрозрачных вуалей, хоть и знал, что его улыбка для этого существа выглядит не выразительнее, чем для него самого — морщина на каком-нибудь коралле, — Принято считать, что отродья Отца Холодных Глубин глупо и простодушно, как и он сам. Стылая рыбья кровь. Вы не понимаете смысла кроссарианских ритуалов, не сознаете силы оберегов и амулетов, вы просто выползаете на сушу за добычей, когда приходит время. Давай проверим, так ли это. Видишь эту штуку у меня в руках? Мы, люди, называем такие штуки табакерками. Там, внутри, очень могущественный амулет, который я сделал собственноручно как раз на такой случай. Давай проверим, хватит ли тебе ума, чтоб не проверять его на своей шкуре.

Ком полупрозрачной плоти, топорщившийся сотнями гибких щупалец, замер, точно раздумывая. Едва ли он понимал человеческую речь — едва ли у него вообще были уши. Скорее, просто был смущен тем, что жертва не пытается от него скрыться. Если бы попыталась, он знал, что делать. Рожденный в плотной морской среде, на воздухе он умел двигаться со скоростью пули, особенно на темных ночных улицах, влажных от выпавшей росы и так похожих на ущелья в его родных рифах. Метнуться следом, ударить пучком щупалец в спину, сбивая с ног, хлестнуть по уязвимым местам, вгоняя в податливую кожу сотни крошечных жал, впрыскивая в кровь чудовищный яд. Когда человек обмякнет и начнет разбухать, точно бурдюк, можно будет без опаски заключить его в кокон из многочисленных полупрозрачных вуалей, опутав и не обращая внимания на содрогающееся тело, чтобы без опаски прильнуть к его сочному сладкому мясу многочисленными беззубыми ртами… Этот человек был другой. Он не бежал. Напротив, стоял и терпеливо ждал с выставленной вперед рукой. В руке блестел металл. Не тот опасный острый металл, как гарпун или острога. И не тот металл, что в мгновенье ока может окатить безжалостно жгущим тончайшие покровы ярким светом. Какой-то другой, ранее не виденный, металл. Не опасный.