Страница 17 из 20
– Боюсь, это не самый умный поступок, – заметила Хелен.
– Тот огр ошивается где-то поблизости, а если не он – так какие-нибудь его дружки. Чем больше народу – тем безопаснее.
– И как обычно, неопытная юная барышня все знает лучше меня.
– Вот именно.
Когда Кейтлин подошла ближе, из дренажной трубы слева выползла нагиня, а из-за большого камня справа – вторая. Обе приняли форму коренастых широкоплечих женщин, но пахло от них по-прежнему по-змеиному. Нагини казались опасными противницами, так что Кейтлин держала руки на виду.
– Ищеш-ш-шь убежищ-щ-ща? – поинтересовалась одна.
– Тебя нуш-ш-шно покас-с-сать во внутреннем кругу, – не дожидаясь ответа, добавила вторая.
– Я в ваших руках, ведите.
– Вес-с-сьма рас-с-сумно.
– С-с-согласс-с-сна.
Нагини сопроводили ее к общему костру посреди лагеря. Там над углями висел на треноге видавший виды старый чайник (судя по запаху, в нем тушилось жаркое). Вокруг неровным кругом лежало штук шесть бревен, но на этих импровизированных скамьях сидело лишь двое: приглядывавший за чайником бука в кожаном ошейнике (от ошейника к большой, вбитой в бревно скобке тянулась цепь), а напротив маленькая девчонка, наигрывавшая на серебряной флейте «Гносьены» Эрика Сати[39].
Когда Кейтлин подошла ближе, бука отложил поварешку. Для буки он был чересчур щуплым, в изгибах и трещинах рогов виднелись выцветшие остатки краски – когда-то их украшали красные и синие завитушки. Он зажал одну ноздрю пальцем, повернул голову и высморкнул в бурьян длинную соплю.
– Нету никого пока. Но жрачка вот-вот поспеет, так что соберутся скоро. Оставьте свежачок мне, я за ней присмотрю.
Нагини переглянулись, одна пожала плечами. Часовые перекинулись обратно в змей и уползли.
Губы буки растянулись в улыбке (видимо, это была располагающая улыбка), обнажив красные десны, ломаные желтые зубы и черные дырки.
– Добро пожаловать в лагерь, девчушка. Меня Закидон звать. А тебя?
– Меня… Я Кэт, Кошка-Кэт. – Она чуть было не назвала свое настоящее имя, но в последний момент сказала «Кошка» и почувствовала молчаливый одобрительный кивок Хелен.
– Во дела, – фыркнул Закидон.
– Боюсь, не уловила шутку.
– Так у нас тут лагерь для кисок, – пояснил бука, утирая предплечьем нос. – Впишешься. Что у тебя за история? С виду не синячка. Если на наркоте сидишь, то недолго. Кожа гладенькая, что попка у младенца! Да и вид вменяемый, но это как по мне. В бегах, значит. Может, от парня смылась, может, от закона ныкаешься. Так что? – (Кошка молчала.) – Ладно-ладно, я бы и сам себе не доверял. Пристраивай зад, расскажу тебе свой собственный миф о происхождении. Глядишь, сблизимся чуток.
Кошка с опаской уселась на равном расстоянии от Закидона и девчонки.
– Я не всегда был таким. Когда-то слыл в городе большой шишкой. Вкалывал в доках, давал на чай в кабаках, побеждал в каждой драке – а случалось их немало. Подружка имелась постоянная, чтоб на хате у нее припасть, еще девчонка на всякий пожарный – привечала меня, когда первая гнала взашей. Говорю же, все у меня было… Но вот какая приключилась фигня. Как-то вечером занюхивал я с горелкой дорожку кошмара, и только торкнуло, как слышу… звук. Такой, знаешь, будто долбаные рога Эльфландии вострубили[40]. Или далеко за холмами запели сирены. Вскочил я, аж стул об пол шваркнулся, бегу к окну, а в руке-то бутановая горелка. Занавески занялись, пришлось их срывать и пламя затаптывать. Чуть кухню не спалил! – Закидон так расхохотался, что начал кашлять кровью. – Но тот звук не утих – снова и снова отдавался в мозгу. Выскочил я из квартиры, сбежал по лестнице. Подружка что-то кричала, швырнула мне что-то в спину. До сих пор не знаю, чем запустила, да мне и плевать было. Я просто… сосредоточился, сечешь? Будто призвала меня могучая власть предержащая. Знал: не смогу этот голос из башки выкинуть, ни тогда, ни вообще. Вылетел на улицу, а он еще звучит, только все тише, дальше. Но так, что можно идти следом. Ну, я и пошел. Побежал. Выскочил из города и из своей старой жизни, из ума выскочил, так до сих пор за этим голосом и гоняюсь.
– Это был паровозный свисток. – Рядом с Кошкой, поддернув джинсы, уселась ведьма-альбинос с суровым лицом, с одной стороны исполосованным шрамами. Дать ей можно было сколько угодно – от восемнадцати до сорока восьми. – Он-то их и цепляет. Всегда. Старая-престарая история, Закидон, да и не особо интересная. – Она похлопала Кошку по коленке. – Вот тебе лучший совет на все времена: держись от дорожки железной подальше. Коли будешь долго слушать поезда, не станет тебе возврата. Может, поначалу это и забавно – как свободы глоток, но уж точно не для меня, ясно как скорбь.
– Не слушай ты Бесси Поезд-Ушел, – влез Закидон. – Я разъезжал по железке туда и сюда, круче всего отрывался на кукушках. Ничто с этим не сравнится.
Рядом с Бесси материализовалась женщина-хайнт и спросила:
– Новенькая? Ей правила объяснили?
Бесси Поезд-Ушел покачала головой:
– Сейчас расскажу. Слушай внимательно, девонька: вся еда, которая у тебя с собой, идет в общий котел. Все лица мужского пола сидят на привязи. Все новенькие после еды развлекают лагерь.
– Развлекают? – У Кошки в вещевом мешке лежало несколько энергетических батончиков, и она отдала их Бесси Поезд-Ушел, а та – Закидону. – Как именно?
– Да как угодно, – развела руками Бесси. – Песней, танцем, синхронным летанием. Крыльев я у тебя не вижу, значит летание отпадает. Карточные фокусы, если умеешь, и притом хорошо.
– А что, если я ничего не умею?
Ведьма ухмыльнулась, обнажив неровные ряды заточенных остроконечных зубов:
– Развлекать все равно придется. Только вот как – тут уж мы решим.
Кошке не очень понравились эти слова. Но она кивнула. Выбора, в общем-то, не было. Чтобы сменить тему, она спросила Закидона:
– А как ты оказался здесь?
– Банальная история, – ответила за буку хайнтка. – Был здесь еще до всех нас. Хотя легенда гласит, что Закидон бродяжничал и грабил пьянчужек, и сцапали его, когда полез куда не надо. Я слыхала, он и по железке-то ни разу не катался.
Закидон мрачно на нее посмотрел:
– Всяк заливает, о чем не знает, и Ханна Букса ничем не лучше остальных. Когда-то этот лагерь был роскошным эгалитарным местечком. Мы все друг с дружкой ладили – мужчины, женщины, хайнты, теплокровные. Один за всех, и все за него, делились по-братски. Но то раньше. Всякое случалось. Кое-кто из парней пристрастился на досуге подвернувшиеся юбки задирать, если вы понимаете, о чем я. И тогда дамочки начали в лагере сами заправлять. Я быстро выучился держаться от них подальше. С некоторыми здешними сучками лучше не связываться…
– И ты об этом не забывай, – вставила Бесси Поезд-Ушел.
– …порежут и глазом не моргнут. Так что я их обходил стороной. Мне женской ласки и не надо. Моя единственная любовь – поезда. Узнал я, что товарняки ходят туда, куда не забираются пассажирские, а экспрессы – и того дальше. Есть еще скорые без машинистов и вообще без никого – эти носятся как хотят, подалее экспрессов. Почти никому не под силу на них прокатиться – так быстро мчат. Но я скумекал, как это сделать, и разъезжал на полную катушку. Видел океаны краснее крови, горы из чистого алмаза. Бывал в таких краях, о которых вы и не слыхивали никогда, – Сагеней, Сибола, Такамагахара, Покипси, Ла-Сьюдад-Бланка…[41]
– Слыхом о таких не слыхивала и в них не верю! – усмехнулась хайнтка.
– Ночую я как-то в Алмазных горах на берегу ручья (вода на вкус – чистый виски, только на утро похмелья нет), никого не трогаю, и вдруг мчится мимо поезд, каких я раньше не встречал.
– Да неужели? И как же он выглядел? – спросила Ханна Букса.
– Будто из лунного света сделан. – Голос у Закидона стал мечтательным. – Или изо льда. Вроде как сиял он. Быстро ли шел? Сверхбыстро! В два с лишним раза быстрее всех тех, на которых я катался, а я уж говорил, что катался на самых лучших. От него рельсы звенели, ей-ей. Воздух дрожал. Просто умопомрачительно.
39
Эрик Сати (1866–1925) эксцентричный французский композитор и пианист, реформатор музыки, стоял у истоков таких течений, как импрессионизм, примитивизм, конструктивизм, минимализм и даже эмбиент.
40
…звук… будто долбаные рога Эльфландии вострубили. – «Трубят рога Эльфландии» – турне группы «Дикая охота», упоминаемое в романе «Дочь железного дракона»; само название Эльфландия отсылает к роману лорда Дансени «Дочь короля Эльфландии» (1924).
41
Бывал в таких краях, о которых вы и не слыхивали никогда, – Сагеней, Сибола, Такамагахара, Покипси, Ла-Сьюдад-Бланка… – Сагеней – сказочное королевство, предположительно упоминаемое в легендах североамериканских индейцев, которое безрезультатно искали французские исследователи в Канаде. Семь городов Сиболы, или Семь Золотых Городов, – сказочные города в Северной Америке, аналог южноамериканского Эльдорадо. Такамагахара – в синтоизме небесный мир. Покипси – реальный (и самый что ни на есть обыкновенный) город в штате Нью-Йорк, фигурирует в эссе Урсулы Ле Гуин «Из Эльфландии в Покипси» (1973), а также в романах Рейчел Поллак «Unquenchable Fire» (1988) и «Temporary Agency» (1994). Ла-Сьюдад-Бланка – сказочный город, затерянный, согласно легендам, в джунглях Гондураса.