Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 5



– Чье?! – удивленно переспросил Яша, поправляя очки на крупном носу.

– Мое, конечно, – пожал я плечами, недоумевая, чем мог привести даму в такое веселье.

Яша всплеснул руками:

– Первый раз за мою жизнь клиент приходит сам! Вы костюмчик себе сами подбирали? – И, не дожидаясь моего ответа, спросил: – А вам на металле, граните или эмали?

– На каком еще металле?! – воскликнул я. – Мне – на партбилет!

Дама и Яша переглянулись и захохотали уже вдвоем, захлебываясь, с оханьем и вытиранием слез. Наконец Яша первый пришел в себя и, прерываясь на легкие всхлипывания, сказал:

– Так это вам, молодой человек, на ту сторону улицы. Вы немного не туда пришли. И немного не вовремя. – Он снова зашелся смехом.

Но я уже выскочил на улицу, и, действительно, напротив, на другой стороне улицы красовалась вывеска «Фотоателье». А куда ж тогда я сейчас заходил? Я развернулся и прочитал вывеску, висящую над входом. Крупными буквами было написано слово «ФОТО», и под ним более мелкими внизу значилось «на памятники: на металле, граните, эмали. Быстро и качественно!»

Так «триумфально» началось мое вступление в партию. Все. Занавес.

Нина Левина

Про «Тихий Дон» и прививку от жадности

Будучи студентами, в семидесятых годах прошлого столетия, мы с друзьями неоднократно подрабатывали летом проводниками. Я предпочитал длинные, выгодные рейсы типа Киев-Караганда, но однажды согласился на уговоры одногруппника Гриши взять рейс в Ростов-на-Дону, чтобы посмотреть на прославленную Шолоховым реку.

– Серега! Нам обязательно надо побывать на Дону! – уговаривал меня Гриша. – Шолохов! «Тихий Дон»! Знаменитая река! Поехали! Когда еще такая возможность представится?

И я согласился. Действительно, почему не съездить, на Дон не посмотреть?

Прибыли мы в город поздно вечером, уже стемнело. Поезд отогнали в отстойник за несколько километров от вокзала. И надо же такому случиться: отстойник для поездов был прямо на берегу величавой реки, увидеть которую мы так стремились.

– Серега, айда купаться! – Гриша подпрыгивал от нетерпения. – Когда еще выпадет такой случай?

Купаться так купаться! Что мы, зря за тысячу километров ехали? С разбега бултыхнулись в темные воды Дона и поплыли. Плывем, радуемся, руками загребаем.

– Представляешь, Серега? – кричит мне Гриша. – Мы с тобой в Дону плаваем! В знаменитом! Будет что вспомнить и в Киеве рассказать!

А я вдруг перестал вслушиваться в то, что Гриша мне кричит. Я почему-то начал активно принюхиваться.

– Гриша, – говорю, – а тебе не кажется, что запах какой-то странный?..

– Вечно ты ко всему придираешься! Теперь тебе Дон не угодил! – возмутился Гриша. – Хотя… Запах какой-то есть… Водоросли, наверное, – предположил он и тоже засопел, принюхиваясь.

И тут в неровном свете луны и далеких отблесков фонарей отстойника я заметил, как мимо меня что-то проплыло, слегка покачиваясь… Потом еще что-то… И я с ужасом понял, что это куски фекалий. Всмотревшись внимательнее в расстилавшуюся гладь знаменитой реки, я заметил множество таких же качающихся на поверхности предметов, а у самого берега разглядел широкую трубу, из которой продукты жизнедеятельности большого города стекали в величавую легендарную реку…

Надо было видеть и слышать, как мы с Гришей орали и гребли к берегу! Мы побили все рекорды скоростного плавания. Мы почти бежали по воде! Ворвавшись в свой вагон, спустили на себя всю воду из баков и извели все мыло, отмываясь от запахов Дона… Отныне ореол романтики «Тихого Дона» Шолохова померк для нас навсегда в изысканном аромате городской канализации.

Позже, уже в институте, я еще долго Гришу подкалывал. Подойду, бывало, к нему, принюхаюсь и говорю:

– Как от тебя интересно пахнет сегодня!

– Одеколоном? – спросит ничего не подозревающий Гриша.



– Нет, известным тебе Доном… Может, скатаем? Скупнемся?

В другой рейс напросился со мной одногруппник, волейболист Алик.

– Серега, ты, говорят, неплохо в проводниках устроился. Хорошие деньги зарабатываешь. Возьми к себе напарником, я тебе помощником буду, а ты меня всему научишь.

После долгих упрашиваний Алика я согласился, хотя одному мне было легко устраиваться на выгодные рейсы, а для двоих выбор резко сужался. Нас взяли на короткий рейс Киев-Херсон, ночь туда и ночь обратно. Но направление было южное, а значит, в плане «зайцев» вполне перспективное. Проводников катастрофически не хватало, и на два вагона нас было трое: мы с Аликом, временщики, и тетка, проводница из постоянного состава.

Женщине было лет под пятьдесят, она категорически замотала головой, когда я начал ей излагать свое видение заработка на «зайцах».

– Ой, нет, хлопцы! Я с «зайцами» боюсь связываться. У нас ревизоры дюже строгие – если на чем поймают, отправят на штрафные работы на мусорник!

– Значит так, мать, нам мусорные работы не страшны! – убеждал я ее. – Мы – студенты! С нас взятки гладки. Давай так: забирайся на верхнюю полку и лежи там весь рейс, книжку читай, кроссворды разгадывай. А мы берем «зайцев» и ревизоров на себя. Если что – ты не при делах!

Так и договорились. Тетка взобралась на верхнюю полку, и мы с Аликом начали шуровать в двух вагонах. В «зайцах» недостатка не было, денежки текли рекой. Алик радостно постигал науку работы проводником, а зашедшие к нам ревизоры проследовали в следующие вагоны с довольными улыбками на лицах.

Все заработанные деньги мы с Аликом сносили в купе, где возлегала наша тетка проводница, и отдавали ей на хранение, чтобы они у нас не торчали из карманов. Не мешающая напарница радостно складывала купюры в надежное место – за пазуху. К концу поездки размер груди нашей тетки заметно подрос размера на два.

Наконец рейс подошел к завершению, до Киева оставалось часа полтора езды. С «зайцами» было закончено, настало время поделить «честно заработанные непосильным трудом» денежки. Мы зашли в купе к нашей проводнице, и я сказал:

– Ну, мать, доставай выручку, будем делить деньги на троих!

Проводница вытаращила на меня глаза:

– Яки гроши? Ничего не знаю!

– Как это ничего не знаешь? Ты так не шути! Весь рейс отдыхала, а мы вкалывали. Деньги приносили тебе на хранение. Доставай! Мы же на всех делить будем! Тебе – одна треть. – Я наивно пытался что-то ей объяснить.

– Сраку вам собачью, а не гроши! – выкрикнула тетка, встав в позу и уперев руки в бока. – Ничего не дам!

Мы с Аликом оторопели. Оба опытные спортсмены, но драться с женщиной, а тем более лезть к ней за пазуху мы не могли. Даже в голову такое не приходило. А тетка стояла, вытаращив на нас глаза, полные крысиного блеска. Здравый смысл в них затмили водяные знаки денежных купюр. Я подошел к ней вплотную и спросил ровным спокойным голосом:

– Ты хорошо подумала?

– Сказала – не дам! Знать вас не знаю! – выпалила тетка.

– Хорошо, ты сама так решила. Не жалуйся потом. Алик, пойдем. – Я вывел ошалевшего приятеля во второй вагон.

– Вот так заработали! – Алик от обиды поджал губы. – Что будем делать?

– Как что? Учить жлобиху! – Я посмотрел в окно на проносящиеся мимо столбы, поля и дороги. – Открывай окна и двери и выбрасывай все из вагона!

Я первым раскрыл окно, схватил постельное белье и начал вышвыривать его из вагона. Белыми лебедями полетели простыни и наволочки, цепляясь за придорожные столбы и трепеща на ветру, словно флаги капитуляции. Следом за бельем в окна шмыгнули одеяла и подушки; мелодично звякнули, вываливаясь, стаканы и подстаканники, спикировали вилки и выпорхнули занавески. Когда мы выпихивали последний матрац, в вагон вбежал запыхавшийся бригадир поезда.

– Хлопцы! Вы шо творите?! – заорал он. – Караул! Там все пассажиры прилипли к окнам! Я вперше такое бачу!

– Спроси у своей проводницы, – ответил я, и матрац благополучно нырнул следом за своими собратьями.

Через минуту ворвалась проводница и замерла от изумления, увидев девственно чистый вагон, словно только сошедший из заводского цеха. Ни одного матраца, ни одного одеяла, ни одной занавески – совершенно пусто! Временное наваждение, навеянное денежными купюрами за пазухой, постепенно исчезало из ее глаз, уступая место здравому ужасу.