Ничейный час

После этого король Холмов, король Ночи Ринтэ упал и уснул долгим тяжелым сном на руках госпожи Сэйдире, а госпожа Асиль разослала гонцов во все холмы.

И Вирранд Тианальт простился с ней.

— Мы встретимся на Дороге.

И госпожа Асиль кивнула.

— Я буду ждать встречи с тобой.

Глава 15

ИСХОД

Госпожа Урожая скользила впереди — никто не замечал ее шагов, она словно плыла по земле, и ее зеленое платье струилось за ней длинным шлейфом живой травы. И люди шли по этому широкому живому шлейфу, прошитому стежками живых ручейков воды, усыпанному бусинами ягод и грибов, а деревья, которых она касалась, осыпались орехами или яблоками, грушами и вишней.

Но за кругом силы Госпожи Урожая деревья снова умирали. И земля рассыпалась прахом.

Госпожа не торопилась, чтобы никто не отстал. Но торопился Андеанта, торопился из этих мертвых краев, торопился на юг. Народ его был невелик, и с каждым днем их становилось все меньше. Им не приходилось заботиться о еде и питье. Им не было холодно — вокруг зеленого ковра стояло влажное тепло свежевспаханной земли.

Просто люди теряли жажду жизни, впадая в отчаянье.

— Мы думали, что все будет сразу хорошо, что земля потечет молоком и медом, вернутся птицы и звери — а что вышло? Мы идем по мертвой земле. Король говорит — на юге земля не умерла, а вдруг это тоже не так? Вдруг смерть везде, до самой Стены? И некуда идти? И некуда скрыться? Госпожа дает нам пищу и воду — но разве не давал нам пищу и воду Айрим? И что же изменилось? Мы все равно умрем!

Были те, кто повернул назад, в Город. Деанта не велел их останавливать. Были те, кто сбегал тайно, в мертвые пустоши, надеясь найти там убежище. Почти все Юные, что еще оставались в живых и которых забрали с собой родичи, постепенно умирали. Тени ушли из них, но слишком мало в них осталось от них самих, чтобы хотеть жить. Это были пустые оболочки, но родные все же надеялись, ведь король пришел!

Дети были бесчувственны и покорны, но в них еще не было теней.

Хуже всего, что надежду начинали терять и обычные люди.

Были те, кто просто оставался лежать, когда поутру — или когда еще, время застыло ничейным часом — снова надо было двигаться в путь. Таких Деанта не бросал. Их везли на немногочисленных лошадях, их вели, тащили. И ко многим надежда возвращалась. Но были и такие, кто просто кончал с собой.

Каждое утро кого-то недосчитывались.

А по обе стороны дороги тянулась мертвая земля, рассыпавшаяся в серый прах в горсти. А сзади неторопливо подступала мгла, из которой смотрели два ока — тускло-белое и кроваво-красное. Она не спешила, но и не отступала.

Деанта шел вместе со всеми, стиснув зубы. Он говорил, он вел, он волок, он тормошил, он бил, ругался, он говорил, он рассказывал о Юге, он врал — лишь бы шли.

Королевский бард Сатья еще не оправился, и Деанта опасался, что он так и не выздоровеет. Бард очень похудел, осунулся, движения его были замедленными, а глаза тусклыми. Деанта даже понимал, что произошло, Сайта рассказывал им еще в шерге, когда пытался обучать его вместе с прочими. Он говорил, что бывает такое, когда бард "выворачивается наизнанку", выплескивая из себя не только взятую из окружающего Силу, но и всю свою, отнимая у себя несколько лет жизни. И тогда бард может и не восстановиться. Наверное, такое случилось и тогда. Ради него, Деанты, сделал это королевский бард Сатья, отдав последние силы в бою у врат Верхнего города.

А как сейчас пригодилось бы его искусство! Он сложил бы песню, и люди увидели бы зеленый Юг. Он вложил бы им в сердца надежду, и никто больше не умер бы. Но Сайта был болен. Может, он даже умирал сам. И у короля Андеанты оставался только гневный от горя Юэйра и горсточка его воинов.

Так они шли, ни в чем не нуждаясь и теряя людей.

Но однажды, где-то возле развалин очередного придорожного городка случилось так, когда уже никто не покинул их истаявшего отряда. А сам отряд перестал быть просто толпой, которую ведут. У людей Города словно стали проявляться лица. Только двое Юных по-прежнему были безучастны, как покорные дурачки.

Деанта видел теперь, что каждый из его людей — как камешек в большой мозаике, и нет похожих друг на друга. Одни встали под руку Юэйры, чтобы охранять остальных, другие помогали ослабевшим, как Иште, третьи заботились о том, чтобы всем досталось еды поровну, четвертые, словно барды, говорили отчаявшимся нужные слова, и однажды Деанта услышал смех, и понял, что ему не нужно больше заставлять их желать жизни. И вот тогда он сказал Госпоже Урожая:

— Госпожа, не пора ли тебе поговорить со мной?

— Ты не хочешь, чтобы я говорила со всеми твоими людьми?

— Нет. Они только что обрели надежду и захотели жить. Я не знаю, что ты скажешь. Я боюсь твоих слов. Пусть с нами будет только Сатья.

Госпожа Урожая кивнула, и семь ее тяжелых пшеничных кос растеклись по плечам.

— Ты король, тебе решать. Когда мы сегодня остановимся над Синтаром, я буду говорить с тобой. Я сделаю так, что нас никто не услышит.

Костер горел неестественно ровно в мертвом неподвижном воздухе. Небо затянуло было тускло — ни день, ни ночь. Они остановились на обрыве над Синтаром. Вода была совершено ровной. Река словно бы и не текла. И в ней не отражалось ничего. Этот костер был единственным живым во всем этом мире, лишенном цвета, запаха, звука, тепла, холода и движения. Дня и ночи.

Сатья сидел на траве Госпожи, укутанный теплым плащом, привалившись спиной к большому валуну. Глаза его были прикрыты, и Деанта даже не знал, слушает ли он.

— Знаешь ли ты сказку о двенадцати братьях и сестрах и тринадцатом их брате? — говорила Госпожа.

— Да. Это сказка о начале мира. Ты — одна из этих сестер.

— Это так. Но для меня сказка начиналась иначе.

Сатья повернул голову. Он смотрел на богиню. Деанта даже вздрогнул — так это было неожиданно.

— Для меня сказка начиналась так — жили-были Отец и Мать, и было у них много сыновей и дочерей. И мы были одними из многих. И, как все дети, онажды мы захотели своей дороги и своего дома. И мы построили наш дом. И, как и все дома, которые кто-либо строит, мы стали частью нашего дома. Трава и деревья, и цветы — это я, лес — это моя сестра, и звери лесные — тоже она, ветер — это мой брат, вода — моя сестра, и все мы — этот мир.

— А дальше начинается та сказка, которую ты знаешь. Почти с самого начала мы проиграли наш дом, и оказались в плену. А в доме уже жили наши дети, которые были созданы для этого мира. Им некуда было уйти. Если бы мы ушли за Стену, как говорят в ваших сказках, мы забрали бы с собой и воду, и ветер, и все. — Она посмотрела за пределы своего травяного шлейфа, такого огромного — и в то же время, такого маленького в этом мире. Андеанта понял — он вспомнил рассыпающуюся в прах землю. — И когда наш тринадцатый брат стал владыкой мира сего, и наши дети оказались его заложниками, в ничейный час мы призвали ваших предков.

— Как это было? — спроил Деанта. — Откуда они пришли? Почему? Что было с ними до Стены?

— Я не могу сказать тебе, о король Дня. Мы взывали в Ничейный час, и услышали ответ, и они пришли.

— Почему же вы не обратились к вашим Родителям? — изумился Андеанта.

Госпожа Урожая совсем по-человечески горестно опустила голову, как будто ей было стыдно.

— И нам свойственна гордыня, о король Дня. А когда мы преодолели свою гордыню, мы поняли свою ошибку. Мы могли лишь уничтожить этот мир, разобрав его на части, и каждый взял бы свое, чтобы снова стать могучим как прежде. И стало бы так, как там, — кивнула она снова во мглу за спиной. И мы убили бы наших детей и людей. И мы могли лишь ждать, когда настанет Ничейный час.

— Я всегда думал, — прохрипел еле слышно Сатья, — что настанет какой-то единственный, тот самый Ничейный час, когда все исправится. Но я не думал, что это будет такой Ничейный час.

— О бард, — сказала Госпожа Урожая. — И мы не ждали такого часа. Мы приняли свое бремя, мы не ушли. Наша сила утекала веками в оскверненную землю, на корм Бездне, и она стала, как слепая тварь, осознавать свою жажду и голод. Ты сам видишь, как мал круг нашей силы. Но пока еще держится Правда, которую принесли с собой люди из-за стены. Это чудо. Оно даже нам непонятно! — изумленно улыбнулась Госпожа Урожая, и ее бирюзовые глаза засияли как живой Синтар под вешним небом.