Ничейный час

Ах, это отмечало всех из их маленького кружка принцессы, общества верных, готовых защитить ее и его. Тень и шепот.

А их было мало. И они погибали, когда выродки видели их. Или барды.

Айрим не питал к бардам ненависти, они просто мешали.

Неспящий был прав, как бы неприятно ни было Айриму это сознавать — справедливый мир можно построить, лишь уничтожив старый и вырастив на ровном месте новых людей. Детей.

Детей у них с принцессой не было. Боги, как она любила их, своих Детей. Как любила! Они были теми самыми, людьми нового мира, лишенными вражды, мыслящими одинаково. Один как все. И когда барды перебили самых первых из них, Айрим впервые возненавидел.

И опять Неспящий был прав — лишь только заставив всех мыслить по-новому, мыслить всех одинаково можно было создать тех, кто станет жить в новом мире. А старых людей так переделать было нельзя… Город был полон таких. Они, как и он сам, могли хотеть нового, но стать новыми уже не могли. Только детей можно было изменить так, как советовал Неспящий. Айрим боялся, даже не хотел — но отдать бесполезного человека ради рождения человека нового мира оказалось необходимым, пусть и отталкивающим условием. Бесполезные все равно не смогут измениться, не смогут пить воду нового мира и есть его пищу. Они все умрут, как и он сам. Он не роптал. Это было нестрашно. Он был готов к такой жертве.

Но он оказался не готов к тому, что получилось.

Юные-девочки не могли рожать. Даже от людей старого мира.

Юные-мальчики могли зачать ребенка женщине старого мира. Такие дети вызревали быстро, рождались, убивая мать, и быстро взрослели.

Но жили недолго. Очень недолго.

Но самым страшным было то, когда двое из его самых первых Детей, тех, кого перебили потом, изменились, став тварями. Он даже не сразу это заметил. Эту перемену можно сначала было заметить лишь если смотреть непрямым взглядом. Потом это становилось все более явным. Перемена происходила медленно, но неотвратимо.

Одного из них убили в лугах Синты. Он даже не знал, что ощущает — жалеет или радуется. Он не хотел ойха. Он хотел людей. Последнего пришлось держать на цепи и подкармливать остатками жертв. Но потом убили и его…

Айрим закусил губу. Изменяющихся придется убивать. Но откуда тогда брать новых детей? Их все равно придется рожать старым. А они не смогут пить воду и есть еду меняющейся земли!

Проклятый Неспящий. Он все же обманул и выиграл. А он, Айрим, как он мог быть настолько тупым, чтобы не вспомнить, что ойха появились не сразу после того, как люди пришли в этот мир! Сильно позже, очень сильно! И Майюхитта, названный брат Силлаты, через сотню лет уже желтыми глазами смотрел на своего ненавистного побратима.

"Я как Майюхитта теперь. Нет! Не хочу!"

А что делать теперь, когда уже сама земля изменилась? Неспящий опять же был прав — чем ты кормишь землю, тем она кормит тебя. Земля менялась. Лишенная короля, она менялась, становилась враждебной.

Ничто не подчинялось ему — ни земля, ни даже его Дети, его Юные. Их так мало в этом городе, переполненным попавшими в ловушку людьми старого мира. Среди которых и он сам.

И Неспящий уже давно не шептал ему — уже двадцать лет как шепот его прекратился. Остались только тени. И враждебная земля. И Дети, становящиеся ойха.

"Я буду бороться. Я найду способ. Я построю справедливый мир. Я смогу".

Откуда-то послышался тягучий крик. Громкий, как вязкий удар колокола, он тек по улицам, и Айрим понял, что это не просто крик — это была магия. Это было предупреждение.

— Слушайте! Слушайте все!

Айрим выскочил на балкон и увидел, что на красной старой башне стоит Юный, раскинув руки. Голос не был знаком — он вообще был чужим.

— Так говорит Андеанта, сын короля Ианты из рода Белой Птицы, потомок короля Аталы! Я гряду, чтобы встать на Камень! Завтра в полдень я явлюсь у врат города, встречайте же короля, верные!

Айрим знал, с жуткой неизбежной четкостью знал, что это слышит сейчас каждый человек в Столице.

Юный, раскинув руки, бросился вниз, как белая птица.

— Он возвращается! Мой племянник! Мое дитя! Мой милый племянник! — принцесса, дрожа и истекая слезами сквозь улыбку, обнимала его. — Он возвращается!

Айрим лишь улыбнулся, прижав к плечу ее полуседую голову.

***

Государь Холмов Ринтэ снова ощутил наплыв странной черной дурноты. Мир перед глазами стремительно выцветал и светлел, и это свет, гнойно-зеленоватый, нес слепоту и головную боль. Хорошо, что этот приступ настиг его не на глазах у всех, а в кабинете. Но… а вдруг он сейчас умрет? И та сила земли, которую он еще удерживает из последних сил, вытечет, как песок из ладони, и все распадется?

Нельзя. Нельзя умирать. Не сейчас. Пока не вернулась Майвэ — нельзя. Он должен держать этот слабый, хрупкий мостик, которым она идет над бездной. Он должен.

— Держись, милый. Держись, — услышал он над ухом. Ему стало теплее. — Обопрись на меня.

— Сэйдире, белая моя луна, золотая моя луна, — прошептал он.

— Я никому тебя не отдам. Я умею убивать, ты знаешь. Я убью ради тебя.

— Я не вижу тебя.

— Увидишь, увидишь, сейчас будет легче. Обопрись на меня.

— Сэйдире… Мы всю жизнь, всегда думали, что Жадный повелевает тварями, повелевает Провалом. Нет!

Сэйдире на мгновение замерла, пораженная его словами. Он слепо улыбался.

— Ты что-то знаешь? — наконец, спросила Лебединая госпожа

— Нет. Я… чувствую.

— То, что сильнее его — оно ведь и нас сильнее?

— Да.

— Оно нас убьет?

— Если есть тьма, есть и свет. И там тоже есть нечто большее. Я не знаю. Но я надеюсь. И то, что должно быть сделано — да будет сделано. Король Дневных пусть встанет на Камень. Пусть принц следует за ланью. Пусть моя дочь идет своим путем. Так должно быть… Каждый человек — ключ к чему-то. Все не просто так, и пусть все, что должно свершиться — свершится…

— А ты?

— А мне надо держать мою Правду. Чтобы и Дневной, и Майвэ, и принц имели опору. Помоги мне, любовь моя. Держи меня. Не дай… мне… упасть…

МАЙВЭ И АНДЕАНТА

Не то день, не то ночь. Под землей всегда одно время. Но наверху тоже ни день, ни ночь. Майвэ не могла спать, да и никто не мог. Все молчали. Каждый думал о своем. Майвэ лежала, глядя в круглый купол последнего зала перед выходом в мир Дневных. Говорят, там, наверху это называется Врата Ночных. Ей нравился это красивый зал с круглыми светильными камнями в стенах между колоннами. Вправо и влево под сводчатыми арками отходили туннели, впереди же виднелся главный, куда завтра пойдут их кони, стоявшие сейчас в стойлах справа и слева. Вдоль стены в желобе бежала вода, стекая в углубление, вполне способное вместить человека.

Это строили Ночные, предки, с гордостью думала Майвэ. Здесь власть отца.

А завтра они выйдут наверх, и она увидит город ее дневных предков. Наверняка кто-то из них строил главный город Дня в незапамятные времена, ведь тогда все были детьми Дня.

Арнайя Тэриньяльт крепко спал, отстояв свою стражу. У него было такое спокойное лицо, что у Майвэ сжималось сердце от нежности. Тихо подошел кто-то, сел рядом. Майвэ подняла голову. Андеанта.

— Не спишь? — еле слышно спросил он.

— Ты ведь тоже.

— Я не могу, — просто сказал он. Помолчал. — Ты помолвлена? — вдруг спросил он. Майвэ даже застыла ошеломленно с открытым ртом. В голове пролетела сразу целая стая мыслей, предположений, выводов — наверняка все были неверными. В сухом остатке осталось изумление, приправленное злостью.

— Я помолвлена даже дважды, — чуть ли не сквозь зубы процедила она, злясь на свое замешательство и охвативший ее жар.

Деанта тихо рассмеялся.

— Я не хотел задеть тебя. И не пытаюсь к тебе свататься. Просто… просто мне кажется, — он показал головой в сторону Тэриньяльта, — что ты никак не осмелишься сама поверить в то, что он тебя любит. А как это — помолвлена дважды?