Радужная вдова

Тон у Монгольца был абсолютно уверенным. И хотя этот разговор вовсе не развеял сомнений Тиграна, но стало ясно, что Миша контролирует ситуацию. И если ко всему этому действительно причастен старший брат Тиграна, значит, так было нужно. Меньше знаешь – лучше спишь. И Тиграну жаль, что погибло столько невинных людей, он же вовсе не людоед, но у него был очень своеобразный взгляд на это: его народ, бесспорно, один из самых великих, талантливых народов на земле, был вечно гоним, притесняем. Его народ, как отдельные представители, так и весь в целом, был в состоянии непрекращающейся войны. Им постоянно приходилось обороняться. Как в Карабахе. И если армянская армия побеждала, так потому, что она лучше, интеллектуальнее. Соплеменники Тиграна могли бы творить великие дела, а им навязывают войну. А на войне все средства хороши. Тиграну жаль погибших невинных людей, но, значит, так было нужно. Они не выбирали этой войны. Тигран придумал себе такое объяснение, и оно его полностью удовлетворяло.

Поэтому, когда в сауне погас свет, Тигран был убежден, что это выбило пробки. Он услышал смех девиц, которых они притащили с собой в баню, и подумал, что эта блондиночка с невинно-порочным личиком очень хороша. Эти, с мягкой белой кожей, в теле, с ярко выраженными формами, с пухлыми детскими губками, – они самые сладкие шлюхи на свете. Все эти длинные сухие вешалки, несостоявшиеся мисски и топ-модели, – все это фуфло. А у этой кожа отливает бархатом, и пахнет от нее не текущей самкой и не литрами духов, от нее пахнет… молоком, сквозь которое пробивается нечто, запах, который именуется ароматом женщины. Это самый лучший аромат на свете. И обрушившаяся внезапно темнота заставила Тиграна лишь желать эту блондиночку сильнее.

– Але, гараж, – крикнул Тигран в сторону комнаты отдыха, – разберитесь с пробками! И не трогайте Светлану, она моя. Иди ко мне, Светик.

– Тигран, а мы со Светланой женимся, – было ему ответом.

Смех.

– Светлан, иди ко мне.

– Прямо сейчас? Ведь темно ж, Тигранчик.

– Сейчас. Я в сауне. Свет нам не понадобится.

– Темнота – друг молодежи. – Женский голос. Не Светлана, кто-то другой.

Снова смех.

– Ой, я ничего не вижу! Пусти, слышь! – А это уже она. – Иду, Тигранчик, иду, мой шерстик.

Шерстик… Шерстиком она его звала, когда прижималась к груди. Очень волосатой груди. Обычно бабы называли это мохером, иногда свитерком. Она вот придумала «шерстика». Классная девка. Тигран, все еще с мокрым полотенцем в руках, вошел в сауну. Спирали тэна нагрелись докрасна, и это было единственным свечением в кромешной тьме.

Шерстик…

Он вспомнил ее пухлые детские губы, ласкающие его грудь, живот, и тот момент, как ее белокурая головка ушла ниже и как он тогда прикрыл глаза. Сладкая, сладкая…

Тигран почувствовал эрекцию и решил, что в парилке этим заниматься нельзя. Он уселся на влажное полотенце и подумал, что если нельзя, но очень хочется, то можно. Он опять вспомнил, как белокурая головка опустилась ниже его живота, и услышал легкие шаги. Он подумал, что у Светланы удивительно легкая походка, – она ведь действительно была девушкой в теле, но ходила легко, даже в этих резиновых тапочках по мокрому кафелю предбанника. О таких, наверное, говорят – «у нее легкая походка». Да, лучше не скажешь, когда речь идет о настоящей женщине. Тиграну вдруг осточертели все эти друзья и захотелось побыть со Светланой вдвоем. И очень не хотелось, чтобы его сладкой девочкой обладал сегодня кто-нибудь еще. Светлана была девочкой по вызову. Еженедельные сауны с водкой, неформальное общение с деловыми партнерами и с девочками на закуску. Он обожал групповой секс и никогда ни к одной банной девочке не испытывал подобных чувств.

«Стареем, – с ироничной печалью подумал Тигран, – влюбляемся в проституток».

– Да ладно, – успокоил он себя, – просто я ее хочу. – И уже громко добавил: – Светуля, иди скорее сюда!

Тигран обнаружил, что его эрекция стала сильнее. Он даже не будет с ней разговаривать. Он уже очень готов к тому, чтобы почувствовать ее пухлые губки и горячий быстрый язычок… Сладкая… А Тигран будет гладить ее светлые волосы…

Дверь открылась. Тигран вдруг почувствовал, что у него бешено заколотилось сердце, словно он подросток, который – в первый раз… Он, конечно, слишком возбужден. Дверь открылась. Тигран увидел дрожащие очертания тьмы – Светик? – и с ней вошел странный запах, непонятный, несвойственный для сауны. И лишь мгновением позже, когда на Тиграна быстро надвинулся какой-то рожденный тьмой силуэт, он понял, что это был за запах. Запах улицы, запах одежды, запах травы, прилипшей к обуви, потому что тот, кто сейчас вошел в парную, явно добирался сюда не через главный вход, а по траве. Зачем? На этот вопрос Тигран ответить так и не успел. Потому что к нему приблизилась темная фигура, еле различимая в слабом свечении нагревательных тэнов, а его дрожащее от возбуждения тело все еще предвосхищало встречу со Светланой. Тигран успел почувствовать, как сильная рука откинула назад его голову, и услышать какой-то странный звук, прошелестевший в воздухе, звук, напомнивший ему бархатное шуршание крыльев ночной бабочки. Тигран даже не испугался, он все еще ждал женщину с белой кожей и пухлыми невинными губками, которую так любило его тело. И когда сталь лезвия бритвы обожгла его, просто обожгла, даже не причиняя боли, и он почувствовал, как горячий липкий соленый поток вырывается наружу, Тигран все же успел подумать о чем-то странном. О том, что не имело теперь к нему никакого отношения. Он подумал о том, как было бы хорошо, если бы эта женщина с белой кожей успела войти сюда, дотронуться до него, коснуться его своими пухлыми сладкими губами.

И она действительно успела. Очень скоро дали свет. Она вошла в парную и увидела Тиграна с перерезанным от уха до уха горлом. Она закричала, и Тигран успел услышать этот крик.

А потом свет для Тиграна потух окончательно.

Так же как для Санчеса лучшим способом сосредоточиться было приготовление плова, для Миши Монгольца этим способом являлось строительство карточных домиков. Подобную привычку он заполучил много лет назад, когда очень любил переброситься фишками. Собственно говоря, свои первые криминальные контакты и первые деньги Миша Багдасарян заработал еще в юном возрасте, обделывая на московском ипподроме всяких дурней в буру и очко. Тогда он и понял, что имеется немало способов прожить эту жизнь гораздо интереснее, чем это делали его родители. Шустрого паренька приглядел настоящий карточный король, некто Мустафа, делавший по штуке рублей за вечер. Если учесть, что в те годы мать получала сто десять рублей в месяц, а отец – сто пятьдесят вместе с премиальными, то эти деньги показались маленькому Мише Багдасаряну просто сказочным сокровищем. Мустафа научил Мишу, как передергивать карты, как «всегда иметь в колоде туза», Мустафа научил его много чему.

А началось все очень просто. Дерзкий паренек Миша Багдасарян сел с Мустафой играть. И… выиграл. Он выиграл еще и еще раз. Он на полном серьезе собирался сорвать банк. Мустафа был обескуражен. Мустафа нервничал. Разбил стакан с водкой. Миша сдавал, и Мустафа потребовал отыграться. Срываться было равносильно самоубийству. Закон есть закон. Тем более закон в картах. Миша предоставил Мустафе возможность отыграться. Впрочем, тогда он еще не знал его имени. К тому времени как Миша Багдасарян почувствовал непроходящий ком в горле, превращающий его еще совсем недавно такие резкие слова в еле слышный детский лепет, он должен был полугодовую зарплату своих матери и отца, вместе взятых.

– Развели тебя, дружок, – шепнули ему. – Ты хоть знаешь, с кем играть-то сел?

– Нет, – чуть слышно ответил Миша.

– Это ж сам Мустафа. Теперь не знаю, что с тобой будет.

И Миша Багдасарян заплакал.

Он знал, как наказывают за карточные долги.

Но ему повезло. Мустафа пощадил его. Миша стал рабом Мустафы. До тех пор, пока не отобьет долг. Условия более чем милосердные: работой Миши было завлечь в игру как можно больше лохов, особенно тех, кто мнил себя великими карточными шулерами. Иногда Миша с Мустафой играли на одну руку, и заботой Миши было грамотно раскрыться, когда противник уже праздновал победу.