Рыжик

Прибежал доктор, которого я зову Чеховым. Похож он сильно. Показывает мне два пальца. Отвечаю сколько. Потом три. Отвечаю. Спрашивает, помню ли я, как меня зовут? Отвечаю, что помню. Меня зовут Маша Стирлец. Все ощутимо расслабились и выдохнули.

Подошёл мужик в форме под халатом.

— Маша, Вы помните что произошло?

— Да, помню конечно. Меня ударила санитарка, когда я застала её возле своей тумбочки.

— Вот просто так взяла и ударила?

— Я спросила, почему она лазит в моей тумбочке, где лежат мои вещи. Она хотела убежать, я не давала. Тогда она меня ударила.

— Куда она Вас ударила, не помните?

— Помню конечно. Кулаком по лицу.

Вмешался «Чехов».

— Всё, достаточно! Больная устала, ей надо отдохнуть.

Спасибо, док. Я и правда себя очень хреново чувствую. Гони их всех к чёрту. Достали. Пялятся и пялятся. Картину, блин, нашли…

Все потихоньку свалили. Остался лишь «Чехов» и уже знакомая старая санитарка. Док посветил мне в глаза, поводил перед ними молоточком. Улыбнулся и погладил по голове. И тут меня как стукнуло! Чувствовала же, что не так что-то. Не хватает чего-то!

— А где повязка?

— Так сняли повязку. Вчера всё сняли. Швы тоже скоро снимем.

— А сегодня какое число?

— Шестнадцатое уже. Ты два дня без сознания была…

Твою ж дивизию! Грёбаный Экибастуз! Уже шестнадцатое! Шесть дней осталось всего! Драная сучка! Два дня у меня украла!

Док ушёл, а санитарка помогла мне пописать на судно, обтёрла и пожелала выздоровления. И тоже ушла.

Я лежала и молча материла ту суку, что ударила меня. Желала ей всего самого паршивого, что только могла придумать. И мужа-импотента, и сифилисный нос, и понос каждый день, и большую бородавку на морде…

Это получатся, что я по больной голове ещё раз получила! Вот и вырубилась… Два дня… Вот же сука…

Так и уснула. Проснулась вечером. Сама смогла поесть. Не тошнит почти. Но в этот раз самочувствие у меня похуже, чем было после ранения. Убью суку! Найду и убью!..

Спалось ночью хреново. Кошмары. Просыпалась несколько раз. Выспалась плохо. Благо, хоть больше уже не тошнит…

А утром, сразу после завтрака, приехал папа! Он ворвался в палату, как ураган! Белый халат чуть не падал с плеч. Упал на колени перед кроватью и обнял меня.

— Машенька, ну как же так ты? Ведь всё ж уже хорошо было?

— Пап, я просто не ожидала, что она ударит!

Он гладил меня по спутанным волосам и обещал, что теперь всё будет хорошо, я выздоровею, он возьмёт отпуск и мы поедем на Чёрное море отдыхать.

Я слушала эти его глупые обещания и молча плакала. Никакого отпуска не будет, не будет и Чёрного моря. А будет война… И так мне стало тоскливо!

— Пап, ты можешь мне пообещать одну вещь?

— Машенька, для тебя я всё сделаю!

— Пообещай, что если будет война, тебя не убьют!

— Маш, ну какая война?..

— Пообещай!!!

— Хорошо, я обещаю, что меня не убьют, если это от меня будет зависеть!

— И подари мне маленький пистолет…

— Пистолет-то тебе зачем?

— Для самозащиты.

— Ладно, попробую.

— Запомни! Ты мне обещал!

Просидел он у меня часа два. А потом опять уехал. Служба.

Обед мне опять принесли в палату. Лежачая я… Поклевала без аппетита немного. Попросила принести мне зеркало. Санитарка принесла из служебного туалета.

Мда-а! Красавица, чего уж там… Глаза опухшие. Под обоими «очки». Синяки от сильного сотрясения мозга. Плюс на левой скуле синяк припухший. Туда кулак угодил… Понятно теперь, чего на меня все так пялились вчера. Боюсь, что за четыре дня всё это не пройдет. А максимум в субботу мне надо уезжать…

Расстроилась, отвернулась к стене. Даже рассчесываться передумала. Лежу, мучаюсь, психую… Вдруг слышу:

— Рыжик…

Мааать! Это он! Мой ночной кавалер! Зачем он пришёл?!

— Рыжик, меня выписывают. Я в часть уезжаю…

Ну зачем он пришёл? Я же страшная! Не хочу чтобы он видел!

— Рыжик, ну посмотри на меня…

Нет, ни за что! Не хочу, чтобы он видел меня такой!

— Рыжик?…

Тишина… Потом шаги и дверь закрылась… Ушёл…

А я заревела… Навзрыд, захлебываясь, размазывая слезы и сопли… Во весь голос… От боли. От обиды. От ненависти… Убью суку! Она мне всю жизнь сломала! УБЬЮ!

Меня пытались успокоить, дать воды. Я отпихивалась локтями, дрыгалась, пролила воду… И ревела!

Потом меня прижали к кровати и засадили в задницу укол…

Спала я до следующего утра.

…Вот уже и восемнадцатое июня. А я всё ещё в госпитале. Воистину правду говорят, хочешь рассмешить бога, расскажи о своих планах. Я-то планов громадьё придумала! Наполеоновские прям были планы! А тут — херак! И все планы по боку. Вот и планируй после этого…

Завтрак я съела. Надо есть. Чтобы поправиться быстрее. Узнала, можно ли постричься в госпитале. Оказывается, что можно, и даже в палате. Парикмахер приходит. Я попросила позвать. Опять приезжал папа. Пистолет мне не привез. Он что, думал, что я забуду? Ни хрена! Пистолет мне нужен! Заодно и денег взяла у него. Потом он уехал, а после обеда пришёл парикмахер. Старый еврей. Запричитал вокруг меня. Забегал. А я разозлилась!

— Уважаемый! Вы будете меня стричь или только обсуждать украшения моей физиономии?

— Ой-вей! Конечно старый Соломон пострижёт эту молодую особу! Но кто ж занимался её воспитанием? Отцу должно быть стыдно за свою фамилию!

— Моя фамилия Стирлец и мне не разу не стыдно! Моему отцу тоже!

Упс… Дядя сразу заткнулся и стал поглядывать на меня как-то странно. Со скрытым уважением что-ли. Объяснила ему, что хочу стрижку покороче, под мальчика. Парикмахер повздыхал, покрутил мои волосы и стал стричь. И самое главное — молча…

Старый Соломон оказался мастером экстра-класса! Из зеркала на меня смотрел красивый зеленоглазый пацан, с украшенной синяками рожей. Ну или избитая девчонка. Зависит от одежды. Хорошо постриг. Стрижка унисекс!

Соломон наотрез отказался брать с меня деньги. Не объясняя причины. Вот тебе и еврей…

После его ухода я собрала банные принадлежности и пошла в ванну. Аккуратно помыла голову, сама помылась. Постригла опять ногти. Оделась, накрутила на голове полотенце. Пока шла до палаты, поймала несколько сочувствующих взглядов. И ни одного злорадного…

А потом мне снимали швы… М-мать!.. Чуть не описалась от полноты ощущений!..

После ужина я пробовала по разному уложить свои волосы. Так и не поняла, как будет лучше. И поэтому легла спать лохматой. И без косметики на лице. А нет у меня косметики! Совсем нет! Ни кремов с пудрами, ни тушей с губнушками. Даже карандашей-подводок нет. Не пользовалась наверное раньше. Ну и сейчас тоже не буду. После войны буду покупать. Спала я без снов…

А утром, ещё до завтрака, приехал папа! Поохал насчёт моей новой прически, посожалел конечно, но потом вынужден был признать, что стрижка мне идёт. Выгрузил на тумбочку гостинцы и со словами:

— Я надеюсь на твое благоразумие. — засунул мне под подушку небольшой пистолет и пачку патронов.

— Я тебя очень люблю, пап. Ты самый лучший! — и прошептала: — Не дай им себя убить. Ты мне обещал!

— Маш, ну ты опять? Ну какая может быть война?

— С немцами пап, с немцами!

— Машуль, а ты случайно не забыла, то что мы с тобой тоже немцы?

— Мы наши немцы! Русские! Советские! А те германские! Фашистские! — я уже почти кричала.

— Машенька! Ну Германия не будет воевать на два фронта…

— Их Гитлер псих! Он будет! Нападёт в воскресенье, а у тебя приказ не поддаваться на провокации! А это не провокация будет. Это война будет. Они всё бомбить будут…

Я уже плакала навзрыд.

— Папочка, прошу! Убей их всех, чтобы они нас не убили!

Папа посмурнел и внимательно вгляделся в моё лицо. Не знаю, что он там увидел, но кивнул сам себе и спросил:

— Во сколько нападут?

— Утром. Около четырёх часов.

— Я тебе верю. Извини, я должен ехать.

Поцеловал меня в макушку и вышел.

А я всё сидела и хлюпала носом. Вот и национальность узнала свою… Немка я… Очень хреново. И даже языка не знаю…