Страница 101 из 102
Во много рядов стояли крепкие дубовые столы, что ломились от яств и закусок разных. Лился хмельной мед рекою, гридни вспоминали дела былые, победу над врагом северным и чествовали героев павших и тех, что отличился в тяжелой сече.
Немного поодаль ото всех сидели за одним столом сородичи: Усыня, богатырь русский; Матвей, могучий вой и обладатель меча чудодейного; Болеслав, ученик кузнеца. Кружки у всех были полны меда хмельного, но лишь чуть-чуть пригубили молодые, они ждали, что поведает Усыня, ибо мудростью и опытом богатырь превосходил их всех.
–– Спасибо, вам, мои дорогие, за службу великую! И тебе, Матвей, и тебе, Болеслав! –– молвил, обмочив усы, Усыня. –– Ты, Болька, не жалей медку-то. Пей, сколько душа просит! Теперь тебе можно! Хорошо луком владеешь! –– Болеслав заметно побледнел в лице, печалуясь. Ибо не о луке мечтал он, а о мече! –– Славная у нас была битва! Победили мы ворога северного, извели супостата и людей его, что зверям подобны! Но как предвещено волхвами нашими: то было зло малое, а зло большее в самой Ладоге обитало. Сидело зло и силы копило, кишел злом весь терем княжеский, и пило зло соки из земли русской!
–– Ты про змея, Усыня? –– вопросил Матвей, мед с бороды утирая. –– Так он старый был и больной. Я только меч занес, так он и издох, зверюга!
Матвей поморщился и гадостливо сплюнул.
–– Ну, не так все просто, –– ответствовал Усыня. –– Змей тот давно сидел в подземелье княжеском. И пугал всех этим змеем князь до смерти, ибо страшный рев твари голодной, бывало, на версту добрую окрест раздавался. А Жирослав наш по сути своей жаден и скуп безмерно. Таку животину кормить надобно, чтобы в здравии и силе держать. А князь как делал: поначалу самых отъявленных дущегубцев бросал в подземелье, а после уже просто начал народ сбирать по селищам да весям. Служки его, к примеру, черный Граф проклятый, так усердствовали, что гнали людей вдвое больше, чем змею на пропитание надобно. Ну, и тут Жирослав понял, что лучше не отдавать их гадине, а продавать в смерды за море. Так и золотой казны прибавится, да и, кто знает, не такой князь все-таки душегуб, чтобы столько народу смерти лютой предать. Вор –– да, казнокрадец –– да, но не убивец. Хотя, тут не знаешь, что хужее для славянина. Убитым на своей земле быть или в смердах за морем жить. Где смерть-Морена медленно, но верно тебя все одно найдет. А похоронят там не по обряду нашему, и неизвестно куда душа славянская попадет.
–– Да, туда же, куда и все –– на Смородинку… –– прошептал Болеслав.
–– Про то мне неведомо, я живой еще! –– отрезал Усыня. –– И не волхв я, хотя многое ведаю. Так вот, голодом морил Усыня змея своего, служек не потчевал. Ни брони, ни оружия надежного не покупал. Лишь свою мошну набивал каждодневно. Сам в золоте ходил, а у гридни кольчуги рваные насквозь светились. И у Олеси золото забрал, чтобы на себя, а не на оружие для битвы, потратить! Кончилось его время, все.
–– И что дальше с ним, с Жирославом, будет? –– поинтересовался Матвей.
–– Ну, князь новгородский разберется. Каждому воздаст по делам его. Не зря его Мстиславом величают.
–– А почему Штырь золото в темнице искал? –– вставил свое слово Болеслав.
–– Потому, как есть там схороненное золото. Чутье у вора имеется. В соседней каморе нашли молодцы Мстислава тайник, где он свое добро прятал. И знали об этом только ближники: Неждан, Радим да Щеколда.
Рядом стоящий клен зашелестел листьями, будто подтверждая слова богатыря.
–– Мстислав его смерти предаст? –– не унимался Матвей, постоянно перебивая.
–– Не слышали разве? Завтра вече народное собирается. Будет суд княжеский, как народ ладожский порешит, так оно и будет. Однако меня другое интересует: кто править далее Ладогой будет? Жирослава-то если и не казнят, то не оставят на столе княжеском. Это ж понятно.
Все задумались. Матвей усмехнулся, а Болеслав еще глотнул меда хмельного и заметил, что будто бы на стволе кленовом глаза открылись, и один из них подмигнул хитро.
–– Вот что… –– Усыня стал говорить намного тише, чтобы постороннее ухо не слышало. –– Знаете, ребятушки, кто в каморе вместе с Олесей сидел?
Матвей помотал головой, Болеслав только раскрыл рот, как Усыня положил ему ладонь на плечо и молвил:
–– Дарья, княгиня ладожская. То, что она не в себе немного, в том, конечно, Жирослав виноват. Держал долгие годы жену свою в темнице глубокой…
–– Почему же не убил? –– высказался Матвей.
–– Хм. Ну, от Всеслава оставались у княжны узорочья фамильные, злато, серебро. Дарья это все непонятно где хоронила, но мужу своему не показывала. Припрятала. Не доверяла ему, но не это главное.
–– А что? –– округлил глаза Болеслав.
–– Сын у нее лет двадцать назад народился. И так случилось, что пришли к Жирославу волхвы и сказали: «Ты, князь, сына своей жены остерегайся. Ибо будет тебе от него худо и смерть на месте лобном». Про то Дарья тоже прознала, ибо несколько раз пытался Жирослав сынка своего сгубить. Всякие случаи нелепые происходили. То на морозе голенького младенца оставят, дверь в горницу не закроют; то бабка дворовая уронит малого, да прям темечком о пол деревянный; а когда уже сметанку, для княжича приготовленную, птичка-синичка склевала, да издохла, тогда и кончилось терпение у княгини Дарьи. Тайком отправила она своего сынка в глухое селение, и об этом почти никто не знал. А кто знал, тот и молчал. Но, пришло время, и вернулся княжич, уже выросший и возмужавший.
–– И кто это? Где же наш княжич? Ему, видать и наследовать престол Ладоги! –– прогремел Матвей и стукнул кулаком по столу.
Усыня усмехнулся, приложил палец к губам и продолжил: