Страница 15 из 16
Где-то что-то тихонько стукнуло. Когда стук повторился ещё несколько раз, Яша понял, что звук раздавался не от соседей, а из ящиков. Стук усиливался, нарастал, пока не стало казаться, как будто кто-то долбится в крышку изнутри. А вот это Войнику уже совсем не понравилось, особенно вкупе с тем, что он так и не мог пошевелиться – только голову повернуть. Страх проснулся не сразу, запоздало впился холодными коготками в позвоночник. Стало тяжелее дышать, и сердце заколотилось где-то в горле. «Привет, паническая атака», – мрачно подумал Яша, вспоминая последствия травмы, накатывавшие изредка, но всегда некстати. В такие моменты тело впадало в состояние глубокого животного ужаса отдельно от него – он-то не успевал осознать, чего надлежало испугаться. Но сейчас, кажется, пугаться было уже пора…
Крышка одного из ящиков застонала и откинулась, выкорчёвывая гвозди. Воцарилась тишина…
Что было внутри, Яша со своего места не видел и почему-то был уверен: лучше и не видеть. Он даже глаза закрыл и сосчитал до десяти, пока не услышал тихое постукивание, как вначале, и шорох. Любопытство журналиста возобладало, и он всё-таки посмотрел…
Из ящика выползали странные бесформенные существа, обнимались, сливались в нечто иное, новое. Запоздало Якоб понял, что это были не существа, а… части тела. Тёмная плоть в обрывках покровов точно отстраивала себя заново – вот голень примкнула к колену, вот пошевелила изящными пальцами, прирастая, тонкая ступня. Хрупкая кисть трудилась без устали, перебегая туда-сюда, выманивая из ящика новые части. Шорох и перестук, перестук и шорох.
Прирос на место тонкий корпус, повёл плечами, распрямляясь. Руки уже были на месте, хотя на одной из кистей недоставало пальцев. Тело, собрав себя, неуверенно качнулось, потом склонилось к ящику, пошарило внутри… и извлекло голову. Льющийся из окна серебристый свет, теперь казавшийся не красивым, а зловещим, выхватил из полумрака живые глаза, которые Якоб уже знал.
Голова мумии улыбнулась ему, обнажая два ряда идеальных зубов, и прошептала что-то – как тогда, на выставке, но уже не беззвучно. Этот шёпот оглушающим прибоем влился в разум, наполнил до краёв сознание Якоба и сокрушающей песчаной бурей прошёлся по последним линиям защиты, высвободив новую волну страха.
Тело водрузило голову себе на плечи, шагнуло, западая на одну ногу, к Якобу и склонилось над ним. Потускневшие сухие волосы – он знал, помнил, цвета кровавой меди – упали ему на лицо. Мумия не пахла разложением – она пахла пустыней и смертью, сухим шёпотом безжалостного времени.
Приподнялась рука, и сухие хрупкие пальцы пробежались по лицу неподвижной жертвы, точно изучая его, впитывая через тысячелетнюю кожу каждую черту живой плоти, исследуя и постигая так, как не могли слепые алебастровые глаза. Это прикосновение было горячим, почти обжигающим. Мумия говорила ему что-то своим странным многоликим шёпотом, в котором он не мог разобрать ни слова. Когда она очертила его лицо, запоминая и ставя точку в первом знакомстве, то её пальцы скользнули ниже и сомкнулись на его шее.
– Если ты за кольцом, так я верну!.. – прохрипел Яша, чувствуя, что дышать становится сложнее.
Мёртвое лицо склонилось совсем близко к нему, и хрип, переросший в глубокий утробный рык, взорвался в его разуме…
С возгласом Якоб проснулся, теперь уже по-настоящему, и подскочил на кровати, озираясь. Ни мумии, ни ящиков, ни мертвенного инопланетного света – спецэффекты закончились вместе со сном. А вот противный осадок страха остался, скрёбся изнутри, как части тела в запертом ящике.
Шорох и перестук… в коридоре…
Яша выругался и щёлкнул выключателем прикроватной лампы. Свет разогнал тени по углам, но по крайней мере оттуда, из темноты, на него не смотрел ничей труп. И на том спасибо. Дотянувшись до смартфона, Якоб глянул на время – начало четвёртого утра. Спать абсолютно расхотелось.
«А колечко-то, по ходу, и правда проклято, в лучших традициях жанра», – мрачно подумал Якоб, вспоминая слова Стоуна.
«Проклятие – вещь упрямая… и я зря дразнил змей…»
Яша засунул руку под подушку, вынул перстень, покрутил его в свете лампы. Ничего зловещего в артефакте не было. Даже могильным холодом не отдавало.
Подумав, он сделал пару снимков и отправил на рабочую электронку Борьке с припиской: «Что скажешь?»
Выключив свет, Якоб покрутился с боку на бок, включил снова.
– К чёрту!
Приняв душ, чтобы прогнать последние клочки ночи, и заварив кофе, он уселся за ноут.
Рассвет застал его за работой. Якоб посмотрел в окно: оранжевое небо с чёрными силуэтами домов напоминало пролитое абрикосовое варенье.
Приход утра, сосредоточение и уход с головой в материал почти прогнали ночное видение. Даже тревога прошла. Вернёт кольцо и ладно, объяснит, что бомж подбросил, – делов-то.
Перстень лежал рядом с кружкой. Якоб прикоснулся к нему… поймал себя на мысли, что совсем не хочет расставаться с артефактом. А ещё сильнее было желание вновь увидеть выставку и взглянуть в алебастровые глаза царевны. Вот уж странно, учитывая, в каком виде эта самая царевна ему нынче являлась.
Смартфон пикнул: сработал будильник. Войник скинул статью в облако и переоделся в «собачье». Подумав, он натянул кепку с эмблемой Бэтмена, надвинув длинный козырёк так, чтоб тень скрыла пол-лица, – ни дать ни взять герой, которого заслуживает город.
Яша вышел в предбанник и позвонил к соседке. За дверью послышалось сопение, урчание, и Жорик забасил: «вау-вау». Замок щёлкнул, и дверь открылась ровно на длину металлической цепочки образца середины прошлого века.
– Яшенька, ты сегодня рано, – заулыбалась баба Глаша.
Дверь закрылась, цепочка скользнула по желобку, и перед Якобом возникла баба Глаша. Круглое лицо, покрытое морщинами, как сеточкой, светилось добротой. Лучики времени рассыпались из уголков бледных глаз, когда-то, наверное, ярко-синих. Старушка держала полотенце, а из кухни доносился аромат домашней выпечки.
– Я украду вашего Жорика, чтобы вам не ходить? Лифт всё ещё не работает.
Пёс, услышав своё имя, склонил голову набок, присмотрелся, обработал информацию и отправил её на хвост-картошку, который тотчас заходил ходуном.
– Ой, внучек, выручишь, а то я только пироги поставила в духовку. Ты заходи, а то через порог передавать нельзя.
– Даже поводок? – засмеялся Яша. – Жорка-то и сам выйдет.
– Даже поводок, – серьёзно кивнула баба Глаша и пристально посмотрела на соседа.
Якоб предпочёл бы остаться в сумраке подъезда, чем отвечать на вопросы о фингале, но суеверия есть суеверия. Он не стал разуваться и накинул ошейник на толстую шею зверя, урчавшего от предвкушения грядущей прогулки, как котик… адский котик. Пристегнув поводок, Яша втянул запах пирогов напоследок и, заверив, что вернёт «мальчика» усталым и набегавшимся, выскользнул за дверь. Повезло, что соседка не стала задавать вопросы. Или, может, оставила на потом?
Бегать с Жориком было сплошное удовольствие. Пёс идеально держал ритм – видимо, Машка натренировала. Она тоже уважала утренние пробежки – небось, и в командировках своих бегала.
Время пронеслось незаметно.
– Я вечером его тоже свожу, баб Глаш, – заверил Яша соседку, возвращая довольного Жорика в отчий дом.
– Заходи, соколик подстреленный, – подмигнула старушка и, стоило Якобу переступить порог, вручила ему накрытую салфеткой глубокую тарелку, полную пирожков.
– Вот спасибо, баба Глаша!
Якоб заулыбался, обнял свободной рукой старушку, проигнорировав намёк на «бандитскую пулю».
– Тарелку верни!
– Всенепременно!
– Пустой нельзя – хоть пуговицу туда кинь.
– Ага!
Слопав четыре пирожка, Якоб почувствовал, что теперь готов свернуть горы, и, сменив облик на «рабочий», заспешил в редакцию. Ехать пришлось с дополнительной пересадкой – «кладоискатели» совершили новый рывок и перекрыли ближайшую станцию метро на две недели.