(не) его невеста

— А охрана?

— Арина терпеть не может, когда в доме находится охрана, — отметил я. — Садись. Я должен тебя покормить.

Ада нахмурилась.

— Я не голодна.

Я смерил ее холодным взглядом.

— Мне как-то абсолютно пофиг, голодна ты или нет, — серьезно промолвил я. — Можешь для убедительности меня оцарапать или пролить весь этот бульон себе в кровать, если любишь спать в жирненьком. Но врач сказал, что после того успокоительного тебе надо есть, — я выдержал короткую паузу. — Алекс обещал приехать заодно со смирительной рубашкой. Если вдруг у тебя снесет крышу, и придется унимать.

Ада уставилась на меня, как волчонок на мучителя, посадившего ее в клетку. Она, кажется, только обнаружила, что ее переодели в чужую пижаму, то и дело сползавшую с нее. Я и сам раньше не замечал, что Ада настолько худая.

Пижама принадлежала Арине, собственно, тоже далеко не полной женщине. Но, очевидно, Ада успела довести себя до состояния “кожа да кости” с удивительным успехом.

Я пересел на край ее кровати, набрал ложку бульона и поднес ко рту девушки. Она сжала зубы и уставилась на меня так, словно испепелить хотела.

Ложку я не убрал.

— Раньше у тебя руки тряслись, — отметила она через минуту.

— Раньше я бухал, — спокойно отозвался я. — А теперь веду здоровый образ жизни. Ешь.

Подчинилась. Хватило этого, разумеется, ненадолго; уже через минуту Ада косилась на дверь.

— Где моя нормальная одежда? — спросила она. — Мне надо переодеться и ехать по делам. И решать проблемы. Где Алиса? И…

— У Алисы выходной.

— Я не давала ей…

— Так ты теперь тут ничего и не решаешь. Ты больна, Ада. Лежишь в кроватке, читаешь добрые книжки, лечишься. Жрешь бульон. Врач сказал, никаких стрессов. И никакого Вадима.

Она сжала руки в кулаки.

— Никто, — прошипела Ада, — не имеет права распоряжаться моей жизнью! Ни ты, ни Алекс, ни…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Яр имеет.

— Что? — обмерла она.

— Яр имеет. Он твой единственный родственник. После того, что ты устроила, людей отправляют в дурку. После такого питания, как то, что описала нам Алиса, людей отправляют в дурку. И с такой манией преследования, Ада, людей отправляют в дурку. Потому если ты будешь много выделываться, не сомневайся, тебя и без сторонней помощи признают недееспособной, — холодно промолвил я. — Довольно. Ты уже решила сама все свои проблемы. Причем так успешно нарешала, что теперь это расхлебывать годами.

Ада толкнула меня рукой в грудь.

— И это ты мне будешь говорить? Ты, безответственный идиот, который никогда ни одной проблемы не решал сам?

— Даже сил тратить не стану.

Я поставил бульон на тумбочку.

— Ты вроде не психованная, поешь сама. И, надеюсь, тебе хватит мозгов не причинять себе же вред. Туалет сообщен с комнатой. Телефона нет. Кнопку вызова прикрутили к изголовью кровати. Приятного дня. И, да, Инга прикольно пишет, мы тут оставили тебе пару ее сказочек, — я направился к выходу.

Ада едва не зарычала от злости.

— Знаешь что, — окликнула она, — а мы с тобой друг друга стоим!

Я обернулся.

— Ага. Только нет никаких мы.

И вышел, захлопнув дверь.

Когда Алекс говорил, что однажды мои мозги все-таки встанут на место, он в какой-то мере был прав.

Встали.

И упорно твердили, что Ада нам — моему здравому смыслу, моему здоровому образу жизни и моему нежеланию вступать в опасные токсичные отношения, — не нужна. Может быть, я и пребывал частично в зависимости от нее, но она достаточно много нитей перерубила, чтобы я захотел порвать все остальное.

К тому же, будет просто.

Ведь я всегда могу сказать, что она сама виновата.

Даже если это будет трусливо.

43. Ада

Это был мой седьмой день.

Седьмой день в больнице.

Меня в неё положили в тот же вечер после недо-разговора с Кириллом, когда я поняла, что между нами всё было окончательно покончено. Отчасти я была этому даже рада, ведь теперь я полностью свободна.

Арина с Алексом надеялась лечить меня у них дома, но моя истерика оказалась настолько сильной и убедительной, что сдались и отправили в больницу. И я была этому благодарна, ведь я вообще видеть их дом не могла. Меня от него тошнило. От этого семейного счастья.

Моя палата оказалась большая, удобная и совершенно пустая. Кровать, шкаф с книгами, стопочка простых светлых вещей, и один странный фикус. Я даже дала ему имя “Люцифер” в честь персонажа, который мне так нравился.

Ко мне никто не приходил, потому что я не хотела никого видеть. Так и сообщила своему врачу, который пришел ко мне вчера вечером и стал говорить со мной. Несколько минут я просто рассматривала его, а потом сказала:

— Я никого не хочу видеть. Никого. Даже своего опекуна.

Доктор Иванской просто кивнул. Словно моё решение вполне устраивало.

— И если правда сделаете так, — продолжила я, — я буду выполнять все ваши условия.

Он вновь кивнул. А потом начал со мной разговаривать. Это были странные разговоры, которых я совсем не ждала. Мне казалось, что он будет спрашивать о моём детстве или проблемных моментах, но нет. Он вел со мной самые простые разговоры о том, что мне нравилось и что не нравилось.

Я случайно оговорилась, что умела играть на скрипке.

И вот теперь этот чертов инструмент лежал передо мной.

Но самое лучшее было в том, что все мои эмоции оказались… тихими. Я не знала, как это описать, но просто они все стали такими слабыми. И я была этому так рада, что даже не могла передать словами.

Дверь палаты открылась и на пороге появился врач.

— Аделаида, — мягко сказал он, — не сыграете мне?

Я несколько секунд рассматривала его. Маленького роста, худой, седые волосы и очки. Он не был похож на врача, как и я совсем не была похожа на девушку. Я больше напоминала призрака той версии себя, которая очень давно была счастлива. Я даже больше не была уверена в том, что понимала, что такое счастье.

— А я взамен вновь отменяю вашу встречу с Ярославом.

Склонив голову, я с подозрением рассматривала врача.

— Почему вы не настаиваете?

— Потому что вы не готовы. И потому, что вы попросили.

Оба варианта казались логичными, поэтому я легко подхватила скрипку и направилась вслед за доктором. Я не знала, куда он меня вел. Но мне просто нравилось шагать по этим коридорам, не чувствовать аромат хлорки и слышать только тишину. Все здесь было спокойным.

Мы вошли в небольшой зал, где стояли стулья. Видимо тут проходила групповая терапия. Я даже не взглянула в сторону рояля. Глупые воспоминания могли дать о себе, а я совсем этого не хотела.

— Присаживайтесь, — сказал доктор.

— Постою, — отозвалась я.

Встав у окна, чтобы я могла смотреть, как снег падал на землю, я положила скрипку себе на плечо. Потом бросила взгляд на доктора, который внимательно наблюдал за мной.

Мне отчаянно захотелось задать ему пару вопросов.

— Сколько?

Доктор нахмурился:

— О чем вы?

— Сколько мне быть здесь?

Доктор закинул ногу на ногу:

— Всё зависит от вас.

Я вновь посмотрела в окно:

— Ненавижу зиму, — сказала я. — Никогда не любила. Я могу лежать здесь до самой весны?

— Аделаида, вы можете и дольше пребывать здесь. Опять же. Все зависит от ваших результатов. Как только вы вылечитесь, я вас выпишу.

Его слова звучали логично, поэтому мне ничего не стоило бы саботировать сдачи тестов. Я отказалась выходить наружу. На тех улицах бродил Вадим, которого я не узнала. И я до сих пор не понимала почему. Там был Кирилл, не желавший меня. Там была вся моя семья, которую я оттолкнула. И все они винили меня, хотя никто из них не попытался меня понять.

— Я ходила на занятия вместе с братом, — внезапно для самой себя заговорила я и плавно заиграла тихую мелодию. — Музыка привлекала его, а я пошла лишь потому, что ненавидела, когда он умел что-то делать, а я нет. Поэтому я принципиально научилась играть на фортепиано и на скрипке.