Цепи грешника

— Почему зря? Это же хороший поступок.

— Хорошо ли спасти одного человека ценой жизни миллионов людей? — спросил Галахад. И вопрос поставил меня в тупик. С одной стороны, чисто математически, убить одного ради спасения миллионов людей — правильно. Но так думают политики, а я не политик. Они допускают маленькое зло во имя большого блага, но всегда есть какое-нибудь "но".

Что делать, если ты привязан к жертве внезапными отцовскими инстинктами? Чувство жалости, чувство сострадания и желание позаботиться о беззащитном, чувство банальной привязанности к ребенку, которого ты немного знаешь, не дадут тебе спокойно выполнить долг. Любой бандит на месте Галахада, наверное, не растерялся бы, но видимо, преступная жизнь не убила в самурае современной Японии человека.

Понятно ведь, он наплевал на тех, кого в глаза не видел, и решил спасти девочку, к которой привязался, пока добирался до Совета Семи.

Благородный ли поступок? С общественной точки зрения благородный. Люди бы рукоплескали и радовались: "Подумаешь, маленькая спиногрызка умерла ради того, чтобы мы все, такие бесценные, выжили, и Создатель с ней". Да вот только захочется ли спасать тех, кто стал бы так думать? А именно так бы они и думали. Не их детей принесли в жертву ради общего блага. Не их жен и не их матерей.

С одной стороны слабость и эгоизм, а с другой стороны отказ от жертвоприношения в пользу социума. Что из этого плохо? Тот еще вопрос.

— Она не была похожа на олицетворение Силы Греха, — продолжил Галахад. — Пророчество гласило, что как только ее поразит ангельское проклятие — она станет главным оружием Алландела в войне. Тогда я в это не поверил, и не верил до сей поры, — Галахад встал, прошелся по покоям, и взглянул на Скид в окно. — Похоже, Совет Семи Перьев не ошибся.

Галахад обрел мир на гнусное существование в угоду собственного эго. Надо бы посмотреть на него с укоризной, надо бы сказать: "Негодяй! Подлец!", но как бы вы поступили на его месте? Убили бы человека, которого всем сердцем и душой любите? Я бы спас Машу. Пусть трудно было себе в этом признаться, но я бы спас Машу, потому что человек, во всяком случае я, стремится сохранить известное и любимое. Хорошо знакомое.

Именно потому многие из нас не вмешаются, когда увидят, как незнакомый мужчина бьет по лицу незнакомую девушку. "Она сама его выбрала — пусть платит", но теперь я бы вмешался.

Я готов защищать людей ценой собственной жизни, но не готов жертвовать тем, кого люблю, и пусть это будет самым большим грехом.

— Что делать? — вздохнул я. Меня одолело чувство страшной беспомощности. — Как ее можно спасти?

— Шестикрылый зверь восстанет из недр земли, и погибель будет шествовать за ним пламенной поступью, — цитировал Галахад. — Семьсот семьдесят семь ночей и семьсот семьдесят семь дней сердце зверя будет полниться злобой Мира, которая обратит все сущее в пекло. Так гласит пророчество. У нас есть около двух лет, чтобы разобраться с этим вопросом. Это значит, — Галахад ответил на мой вопросительный взгляд, — что я не знаю, как ее спасти, но это можно выяснить. На кону твоя любовь. Твой мир. Твоя жизнь. Если мы не справимся — то все потеряем. Готов ли ты рискнуть жизнью ради ее спасения? Готов ли подвергнуть мир риску, не уничтожая Машу, а пытаясь вытащить?

Очередной словесный тупик. Тупик с нереально высокими стенами — сколько ни прыгай, не перескочишь. Если я намерен спасти Машу, придется рисковать миром, а я ведь только загорелся мыслью сохранить его. Спасать хотелось вместе с ней. Рука об руку. Я хотел, чтобы мы спасли Антерру вместе, и вернулись домой.

— Должен быть способ спасти всех, — я уверенно взглянул на Галахада. — Если ради спасения Маши и Антерры мне придется умереть — я умру. Но только если вы пообещаете вытащить мою дочь с Земли и исцелить ее.

Я не сомневался, что Галахад это сделает.

— Не факт, что твоя жертва приведет к оптимистичному исходу, — Галахад прикрыл глаза. — Но все же, если придется выбирать, что ты выберешь?

— Я найду чертов способ спасти всех! — сорвался я, и стукнул кулаком по столу. — Я — Первозданная Смерть! Я — Второй после Бога! И если кому-то по силам спасти всех, то это либо я, либо Первое Творение!

— Мне понятна твоя злоба, — с сочувствием произнес Галахад. — Но иногда приходится делать сложный выбор. Я не знаю, как все обернется, но будь готов к принятию трудного решения.

Мне захотелось закричать. Страшно понимать, что тебе на плечи водрузили груз огромной ответственности, и страшно понимать, что ты не готов к такой ноше.

Чертов безвыходный вопрос.

"А вот если я и Лизка будем висеть над пропастью с лавой, на веревках, и ты сможешь спасти только одного. Кого спасешь?" — вспомнилась дурацкая игра Саши Гревцева. Он обожал задавать мне вопросы, из которых нет оптимистичного выхода, и в его играх всегда кто-то должен умереть. Я называл такие вопросы безвыходными, и ненавидел их.

Кто знал, что подобными играми решит развлекаться сама жизнь.

На вопросы Саши Гревцева я всегда отвечал: "Вы мои друзья. Я придумаю способ спасти всех!", а Саша Гревцев смеялся, и говорил: "Лапух! В жизни так не бывает".

Ему рано пришлось повзрослеть, а вот я, похоже, снова стал маленьким мальчиком, который верит в чудеса и счастливые финалы.

— Я сохранил Маше жизнь, и подверг опасности Антерру, — продолжил Галахад. — Соврал Совету Семи, что убил ее, но голову сохранить не удалось. Я растил ее, заботился как о собственной дочери, и представь, насколько тяжело мне теперь осознавать необходимость ее уничтожения. Не повтори мою ошибку, когда будешь решать.

Оставалось одно — любой ценой найти возможность спасти и Машу, и Антерру, чего бы мне это не стоило. Я видел, как страдали жители Антерры, видел, как Маша стремилась спасти их, и ее альтруизм оказался заразительным.

Твердая воля пробьет путь сквозь любые скалы, и главное — не сдаваться, идти до конца, и найти именно тот выход из ситуации, который тебя устроит.

— Каков план? — спросил я.

— Вернуть тебе силу, — уверенно произнес Галахад. — Необходимо отловить всех архангелов, и вручить тебе оставшиеся элементы циферблата, чтобы ты был в состоянии сражаться с Алланделом, и с Машей. Данных у нас мало, архангелы слоняются по Антерре и выполняют поручения Алландела, но мы не знаем, кто и где находится. Энграду штурмовать бесполезно. С нынешним уровнем военной мощи мы не возьмем город. Все поляжем. И мы, и ангелы. Необходимо силовое превосходство, либо неординарное стратегическое решение.

— Господин! — в покои без стука ворвался запыхавшийся клерк. — Господин! Мы поймали лазутчика!

— Какого лазутчика?

Два бравых молодца, облаченных в военную броню, втащили Таламриэля в покои, и бросили Галахаду под ноги.

— Пощадите! — тут же взмолился Таламриэль, пав ниц перед Галахадом. — Я не причиню вам вреда! Я здесь, чтобы помочь!

От удивления я вскинул брови. Таламриэль был одет в потрепанные обноски, будто бездомный, а самое главное — его коротко остригли, и обрезали крылья, оставив мелкие обрубки с ровным срезом. Основную часть айцура ангелы перекачивали через крылья, и если крылья обрезать "Призрачным кинжалом пустоты", то даже архангел свалится в маги 2–3 разряда, станет обычным.

Только сильнейшие маги фантомов могли призвать "Призрачный кинжал пустоты". Магия фантомов доступна лишь арфистам, а на арфах, как заведено, играют лишь в раю. Таламриэля изувечили собственные братья.

— Да ты уже ничего и не сделаешь, бескрылый, — строго произнес Галахад. — Но за то, что ты учинял в концлагере, я могу вынести тебе смертный приговор.

— Нет! Не нужно! — взмолился Таламриэль. — Я сам к вам пришел! Я знаю, где находится шестой архангел! Я скажу, где он, если вы позволите мне жить и присоединиться к вам. Я покаялся…. — Таламриэль всхлипнул. — Я увидел жестокость собственных братьев и сестер, стал жертвой власти, за которую сражался, и понимаю, что ошибся с выбором стороны. Я был слеп. Мне просто хотелось власти, господин! Я не видел всего! Потому прошу, — Таламриэль сложил ладони в молитвенном жесте. — Умоляю вас, помилуйте!