Цепи грешника

Заклинатели Древа — та еще секта. Абсолютно сумасшедшие ангелы, двинутые на Древе Греха и его взаимодействии с миром. Они были обособлены и могущественны. Им хватило ресурсов, чтобы построить себе громадный белый замок на отвесе гигантской скалы. Такое трудно представить.

Даже младшие братья Алландела не могли похвастаться такой роскошью.

Заклинателей Древа никто не понимал. По тем же причинам, из-за которых научный отчет являлся для меня китайской каллиграфией. Но им надо отдать должное. Ангелы обязаны Заклинателям Древа всем, чего добились. Именно Заклинатели прислушивались к каждому шороху в коре Древа Греха, а потом волшебным образом составляли невероятные музыкальные партии, способные высушить моле или затопить Антерру, где раньше о магии не было. Само же Древо Греха они спустили с Небес, насколько я знал, и до этого оно было белого цвета. Только в мире Антерры оно стало Древом Греха. Еще они придумали название для захваченного мира — Антерра (старое название давно забыли, я никогда его не слышал). Производное от латинской фразы "terra de angelis", что переводится как "земля ангелов".

Слова "terra de angelis" я впервые услышал от тучного батюшки, когда в детстве ходил в церковь с мамой. Обычно батюшки использовали греческий или старославянский язык, но батюшка Андрей знал латынь. У него были впалые уставшие глаза, на животе блестел большой золотой крест, а изо рта неприятно пахло гнилью. Из вежливости об этом приходилось помалкивать, хотя высказаться порой очень хотелось. Слово Божье с запахом мертвечины сочеталось неудачно. Андрей казался живым покойником. На висках его проступали жуткие синие вены, глаза окружали глубокие старческие морщины, а кожа была дряблая и жесткая, как наждачная бумага. Смотрел он отстраненно, будто находясь глубоко внутри себя, и прихожан тайно ненавидел. Когда к нему кто-то обращался, я чувствовал, что общался он неохотно и через силу. Страшное зрелище. Если кто-то в детстве боялся клоунов, то я боялся священнослужителей.

Храмы меня пугали. Маме казалось, что во мне жили бесы.

Непривычные запахи сгоревших трав чуть ли не до рвоты доводили, от печальных песнопений церковников становилось гадко, свечи слепили, а кровавые мученики, окаймленные золотом икон, пугали до холода между лопаток. Атмосфера великой скорби делала мне плохо. Хотя некоторые говорили, что после посещения храма чувствовали себя прекрасно. Церковь будто бы постулировала, что только страдания и боль святых могли принести человечеству счастье, что пролитая кровь — большая благодетель. Искаженное мукой лицо Иссуса Христа никогда не внушало мне покаяния. Только страх, и желание поскорее смыться домой.

Не за тех ты страдал, Сын Божий. Ты бы расстроился, узнав, что страдал за сборище лжецов и лицемеров.

Когда я попал в Антерру, страх перед храмами сменился иными тревогами.

Например, иногда я видел между Антеррой и Землей странные сходства. Латинский на Земле и Антерре был одинаков. Один в один. Можно было подумать, что язык перекочевал с Антерры на Землю, или наоборот. Да еще и кровавые муки святых наводили на мысли, что распятый Иисус являлся не героем Библии, а плодом воображения больного ангела, изобразившего обычного распятого человека в ангельской столице. Ангелы восхваляли боль везде и во всем. В картинах, в стихах, в книгах.

Тоталитарная культура ангелов спонсировалась и разрабатывалась Заклинателями Древа. Говаривали, именно они в сговоре с Алланделом обманули Бога, спустили ангелов с Небес, и решили овладеть землей. Правда, никто точно не знал, при каких обстоятельствах они покинули родину. Об этом, наверное, ведал только Алландел и верхушка Заклинателей Древа.

— Вот! — Барвэлл впился в очередной лист возбужденным взглядом. Его сильно заботили данные из отчетов. Что же он там искал? — Вот! Вот, что я искал!

— Что там? — в нетерпении спросила Маша.

— Последнее письмо от Заклинателей Древа. Данные по нашему региону. Они пишут, что нужно сбавить темпы применения ангельского света. Писали полгода назад! — Барвэлл щелкнул пальцами по листу, и воодушевленно на нас взглянул. — Но Таламриэль, завистливая скотина, не хотел уступать другим крупным лагерям в производстве! И продолжил жечь людей без остановок и перерывов, когда в других лагерях ночью крематорий закрывают, чтобы грешников лишний раз не привлекать.

— Это как?

— Из-за активности крематория уровень айцура, привлекающий грешников, сейчас на пике. Понимаешь? Если при текущем уровне поддать жару, завязать битву, то грешники нахлынут в лагерь ордами. И нахлынут со стороны ангелов, дав людям время сбежать! — он потряс пальцем. Ох, как завелся. — Там лежит корень Древа! А эти…. — вдруг он помрачнел, сделался серьезным, и я невольно напрягся. — Ты же не знаешь, зачем людей жгут в крематории? Вам ведь ничего не рассказывают. Таламриэль за это ответит, — Барвэлл нахмурился. — Ответит за содеянное.

— За что именно?

— Думаю, ты знаешь, что грешниками становятся грешные люди после смерти, так? — спросил Барвэлл.

— Да, — согласился я, но не понял, к чему он клонил.

— А знал ли ты, что можно абсолютно любого человека превратить в грешника, даже если человек безгрешен?

Вот это новость. Система обращения людей в грешников выглядела строгой и неизменной, но выходило, что в нее реально внести искусственные изменения. Реально было штамповать грешников как захочется. Это меня не на шутку разозлило.

— Сожжение в крематории ангельским светом — ритуал. Инструмент неестественного производства грешников. Антерра перенаселена, и ангелы не пренебрегают возможностью ускорить подпитку Древа Греха человеческими душами с помощью грешников. С помощью волшебных урн пепел может обратиться грешником. Слабым, но грешником. Грешников много за пределами Цивсау. Целые полчища. Они охотятся на людей, а часть душ сливают в Древо. Чтобы….

— Чтобы Алландел мог призвать силу Первозданного греха, — я закончил вместо Барвэлла, и он кивнул.

— Да. И чтобы вторгнуться в другие миры, коих бесконечное множество. Чтобы в череде безграничных завоеваний подвергнуть греху всех, кого возможно, заразить собою всё сущее, и ты, — Барвэлл указал на меня пальцем, — должен это остановить. Я не знаю, как ты попал сюда в таком беспомощном виде, мальчик, но крылья из цепей настолько темного оттенка есть лишь у одного существа.

— У кого? — спросил я и затаил дыхание. Взгляд у Барвэлла сделался настолько серьезным, что у меня душа ушла в пятки.

— У Первозданной Смерти.

Что?

Тут я в осадок выпал. Слова Барвэлла крайне удивили меня, и челюсть моя едва не отвалилась. Неужто у ангела на старости лет поехала крыша? Или "Черный туман" как-то неправильно повлиял на его ум? Конечно, это объяснило несколько вещей. Например, я был единственным музыкантом в Антерре, владевшим магией смерти и старения. Больше никто так не мог, включая некромантов.

А еще мои "превращения" это как-то объясняло. Может, "превращение" — момент пробуждения истинной силы? Машу это до полусмерти напугало. И боялась она тогда так, будто бы вот-вот собралась умереть. Будто бы лицом к лицо встретилась со смертью.

— Всадник Апокалипсиса? Мор? Чума? Смерть? — изумленно спросил я. — Что? Это же бред. Полный, — мне все не верилось. — Откуда вы об этом знаете?

— Да потому что Алландел ввел всех в курс дела, — Барвэлл расселся на стуле, небрежно бросил бумагу на стол, и поставил подбородок на сцепленные в замок ладони. Судя по выражению лица он не шутил, и стопроцентно верил в произнесенные слова. — Он не сказал, как ты попал сюда, и при каких обстоятельствах, но сказал, что ты есть, и что все силы надо бросить на поиски мальчишки с крыльями из черных цепей оттенка бесконечного страха. Абсолютно черного цвета. Цвета пустоты. И сказал, что если этого не сделать, то ангелов изгонят с Антерры, уничтожат, лишат власти и бессмертия. И ты не Всадник Апокалипсиса. Всадники по сравнению с тобой — мелкая рыба. Даже они тебя боятся, ведь будучи Первозданной Смертью, и единственным Смотрителем создателя, ты следил, чтобы всем высшим существам наступал конец. У смертных своя смерть забирает жизнь, а у ангелов и демонов — своя. То есть ты.