Верная

Шелби тайно питала надежду, что Хелен все это время прикидывалась, что мозг ее вовсе не поврежден и каждую ночь она встает с постели, бродит по дому, таскает из буфета всякие вкусности, смотрит телевизор, глядит на себя в зеркало, расчесывая длинные волосы.

– Это вовсе не означает, что нет никаких чудес, – сказала миссис Харрингтон. – Я в них верю.

Но Шелби быстро покинула женщину, не сказав больше ни слова. Она, наверно, сошла с ума, спрашивая, не надписывает ли почтовые открытки человек, у которого не работает мозг.

Шелби позвонила Бену Минку и назначила ему встречу в парке. Ее надежда на возвращение Хелен рассыпалась в прах. Подруги больше нет, а с ней ушла и прежняя жизнь Шелби. Девушка была так возбуждена, что ей с трудом удавалось усидеть на месте. Ей ненавистна зима, да и сама себе она опротивела. Все, чего ей хотелось, – словить кайф от наркотика и отключиться. Бен был способен выдать ей такой билет. По крайней мере, она на это рассчитывала.

– Нет травки, – сказал он грустно. – ФБР сейчас наводит шорох на Багамах. Дилеров арестовывают, вся эта заваруха теперь перекинулась и на Штаты. Оба моих курьера в Хантингтоне и Норт-Порте уже за решеткой. Позвони мне в конце недели.

– Но ты ведь не выйдешь из игры? – спросила Шелби вне себя от досады. – Я от тебя завишу.

– Да, конечно, – рассмеялся он, думая, что девушка дурачится.

– Я точно могу на тебя рассчитывать? – продолжала настаивать Шелби. – Ты мне очень нужен.

– Ошибаешься, – сказал Бен. – Я подвожу людей.

– Не выдерживаю этой чертовой реальности, – простонала Шелби. Рука ее задрожала еще сильнее. – Я на пределе. Эти люди со своими мелкими желаниями и телевизионными шоу… Все хотят стать знаменитыми.

Какое-то время и она была знаменитой, по крайней мере в местной газете «Пеннисейвер» и в «Ньюсдей». Даже в «Нью-Йорк таймс» появилась статья о подростках и автомобильных авариях, где Шелби упоминалась дважды. Журналисты, как обычно, все перепутали, написав, что в настоящее время Шелби на излечении в психиатрической клинике, а ведь ее уже выписали оттуда, и она обрела убежище в подвале родительского дома.

– Приляг и закрой глаза, – предложил ей Бен. – Дыши глубоко и представь себе, что ты на Бали или на пляже в Хэмптонсе. Тогда жизнь покажется тебе более сносной.

– Я никогда не попаду в Хэмптонс, – сказала Шелби, меряя шагами свое укрытие.

В подвале есть мыши, но девушка знает, что они боятся ее. Однажды она чуть не наступила на трех мышат, которые замерли от испуга на месте. Шелби спряталась за лестницей, чтобы они набрались мужества и убежали. Девушка случайно увидела свое отражение в старом высоком зеркале. Надо что-то делать с собой: по правде сказать, она в шоке от своего вида. Шелби похожа на девчонку, которую подобрали на улице, из тех, кто клянчат мелочь у прохожих и проклинают весь мир.

– Я теперь выгляжу иначе, чем в школе? – спросила вдруг Шелби у Бена.

– Конечно. Ты ведь лысая.

– Я хочу сказать не внешне, а в существенном смысле, дурья ты башка.

– То, что ты побрилась налысо, – весьма существенно. Это своего рода высказывание. Ты стала совсем другой.

– Я не это имела в виду. – Ее голос сорвался. – Чувствую себя каким-то недочеловеком.

– Ты выглядишь чудной, офигевшей сестрой самой себя. Например, я – все тот же неудачник, что нетрудно было предвидеть. Иду уготованной мне дорогой. А ты отклонилась от курса.

Бен имел в виду, что она сломлена несчастьем. Шелби поняла это и бросила трубку. Кто он ей, в конце концов? Поставщик наркотиков, не более. Он был теперь не такой чокнутый – стройный и вполне привлекательный в своей нетрадиционной манере, во всяком случае, выглядел гораздо лучше, чем можно было предположить в средней школе.

Пожалуй, он был даже красив, но что из того? А до его философии ей не было никакого дела. Если ты не под кайфом, трудновато проспать четырнадцать часов подряд. Шелби почувствовала: что-то словно струится в ней. Тайком она пробиралась на верхний этаж, чтобы пошарить в родительской аптечке. Успокоительное. Может сработать. Не думала, что мать испытывает столь сильное беспокойство, что ей понадобилось такое лекарство. Был также мышечный релаксант, который ей добавляли к снотворным препаратам. Она взяла и его тоже.

Отец Шелби сидит в гостиной. Обычно ей удавалось избежать встречи с ним. Последнее время он ведет какое-то призрачное существование. Когда-то Дэн Ричмонд был способен очаровать целую толпу людей, собравшихся на вечеринку, но с тех пор он сильно изменился. Каждое утро Дэн уходит на работу в магазин мужской одежды, унаследованный от отца, а в шесть возвращается домой. Вот и вся его жизнь. Вечера проводит у телевизора и очень мало говорит.

– Что ты здесь делаешь? – бросил отец. Спроси его, он вряд ли припомнил бы, когда последний раз видел дочь наверху.

– Я пришла выпить молока, – сказала Шелби. Это звучит очень по-американски. Она подошла к холодильнику. – А где мама?

– Нигде, – ответил Дэн.

Шелби налила себе стакан. Заметив, что папа смотрит то же самое шоу, на которое обычно настроен и ее телевизор, она присаживается на кушетку.

– Этот парень – полное барахло, – сказала она об участнике конкурса, которого презирает. Порой он поет песни, стилизованные под народные, иногда что-то из рока восьмидесятых. По мнению Шелби, у него нет собственного стиля.

– Ну что ж, он следует голливудским стандартам, как, впрочем, и ты.

– Не хочу иметь ничего общего с Голливудом, – поспешно ответила Шелби, желая, чтобы ее слова звучали непринужденно. Однако замечание отца ее ранило. Еще один способ дать ей понять, что она ничтожество. Как будто она сама этого не знает.

Какое-то время они смотрят телевизор вместе. Шелби притопывает ногой, как она это делала всякий раз еще до больницы, когда была раздражена. Отец изо всех сил старается не замечать этого. Она топочет по полу, постукивает по кушетке как заведенная.

– Бьюсь об заклад, что мама ушла к Бойдам, – наконец сказала Шелби. – Сколько раз говорила ей не ходить туда: это глупо, ужасно, отвратительно.

– Может быть, есть какая-то правда в том, о чем говорят люди. По крайней мере, посмотреть никому не навредит.

– Меня сейчас стошнит от твоих слов.

– Нужно быть живым, чтобы делать это. А так, как ты, живые себя не ведут.

Шелби стала разглядывать отца. Он постарел – большой несчастливый мужчина, явно недовольный своей участью.

– Если бы я хотела умереть, меня бы уже не было на свете, – сообщила Шелби.

– Звучит утешительно.

– Особенно для меня, – парировала девушка.

Она вернулась в подвал. Проглотила две таблетки успокоительного, накинула пальто и выскользнула наружу через дверь цокольного этажа. Несмотря на холод, Шелби присела на вынесенный во двор обеденный стол. Воздух словно заполнен крошечными хрусталиками, даже дышать больно.

Ее мать подъехала к дому и припарковала машину. Фары окрасили все в желтый цвет, но когда они погасли, двор вновь погрузился в темноту. Сью заметила дочь, сидящую на столе, и подошла к ней через двор.

– Подмораживает, – сказала Сью.

– Я считаю звезды. Надо же хоть чем-то заняться.

Сью и Шелби легли рядом на деревянный стол и посмотрели на небо.

– У Бойдов все совсем не так, как ты думаешь, – произнесла Сью. – Очень мирно и спокойно. И Хелен такая безмятежная. Она много значит для людей, которые приходят взглянуть на нее, Шелби.

Людям не дано пересчитать звезды. Их слишком много, а за ними – бесконечность.

– Никто не виноват в том, что случилось, – добавила Сью.

Шелби издает звук, неожиданно для нее самой похожий на всхлипывание.

– Мне кажется, я потеряла душу, – сказала дочь.

– Это невозможно.

– Ты просто не представляешь всего, что может случиться, мама.

Шелби достала пачку сигарет и несколько спичек. Когда-то она была такой ярой противницей курения, что подходила к совершенно незнакомым людям и спрашивала: «Неужели вы не знаете, что происходит в ваших легких, когда туда попадает сигаретный дым?» Тогда она точно знала, как правильно устроить мир.