Верная

И Шелби, и Хелен боялись волков. Говорили, что один такой зверь убежал из клетки, в которой жил в чьем-то подвале, а поймать его не удалось. «Беги», – говорила, бывало, Хелен, когда они гуляли в лесу и вдруг слышалось что-то похожее на рычание.

Бен ходил круглый год в солнцезащитных очках, даже в темное время суток, это давало ему возможность не смотреть людям в глаза. Поскольку Бен обожал все иностранное и не выпускал из рук книгу, над ним вечно потешались. Его называли Бен Вонючка, если вообще когда-нибудь говорили о нем.

Шелби едва его помнила, но это было тогда. Теперь они ладят друг с другом, если кто-то из них вообще сохранил способность чувствовать себя комфортно с окружающими.

При встрече они сидят в парке неподалеку, почти не разговаривая, двое одиночек, с трудом идущих по жизни. Они иногда затягиваются от одного косячка с травкой и говорят о самых ненавистных учителях.

Шелби умудрялась получать приличные отметки даже в самые трудные времена, но теперь она дает волю своим чувствам. Ей больше не надо прикидываться хорошей девочкой. Каждый раз, вспоминая школу, Шелби вытаскивает ключ от дома и зажимает в ладони так сильно, что она начинает кровоточить. Никакого чуда. Это связано с Хелен. Кровь Шелби – наказание, тут нет сомнения, и это вполне серьезно.

– Не думаю, что тебе следует так делать, – сказал как-то Бен, осознав, что она творит – пускает себе кровь, сидя рядом с ним.

– Ты так полагаешь? – иронически спросила Шелби. – Надо же! Разве ты не знаешь, что мы считали тебя оборотнем?

Шелби ожидала, что он удалится, оскорбленный. Возможно, на это она и рассчитывала. Ее одиночество, в конце концов, – это все, что у нее есть.

Но Бен спокойно ответил:

– Я просто о тебе беспокоюсь.

– Не стоит этого делать, – предупредила его Шелби.

– Я не против того, чтобы быть оборотнем, – продолжил он, и Шелби от этого испытала еще бóльшую вину за то, что они столько лет смеялись над ним.

Бен хорош, пока не заговорит, но, кажется, ему трудно заставить себя замолчать. «Говори что-нибудь, – часто думает Шелби, когда он трещит без умолку. – Но не все что попало».

Бен как-то спросил ее, правда ли, что можно исцелить болезнь, дотронувшись до руки Хелен. Так говорят люди.

Ходит молва, что в ее комнате пахнет розами, что она способна беседовать с тобой, не произнося ни слова, может сообщить тебе нечто очень важное о твоем прошлом и будущем.

Первое чудо случилось уже в тот самый день, когда родители Хелен привезли ее из больницы домой.

Бабушка Хелен из-за артрита не могла ходить более десяти лет, но она встала с кресла-каталки и подошла к внучке. Инвалидным креслом она больше не пользовалась. Но однажды вдруг заявила, что устала ходить и ей нужно отдохнуть. Она попросила мать Хелен усадить ее в кресло и откатить его в комнату внучки. Потом старая дама легла на постель рядом с Хелен и прямо здесь испустила дух в мире и покое.

После этого на сухих прутьях живой ограды в феврале появились розы, а весной глицинии рядом с дорогой, всегда блекло-пурпурные, при цветении стали белоснежными. Малыш со шрамом на лице прижался щекой к бледной руке Хелен, и к вечеру на его коже не осталось ни единого пятнышка.

Люди приезжают отовсюду – со Среднего Запада, из Флориды и Нью-Джерси, и даже из Франции. Хелен знаменита – вот еще одно различие между ними. В журналах публикуют статьи о чудесах, творимых коматозной девушкой. Есть немало свидетельств людей, исцелившихся единственно благодаря тому, что находились рядом с ней. Подобно бабушке Хелен, они вновь обрели способность ходить. Астматики теперь нормально дышат, младенцы, не спавшие и беспрестанно плакавшие ночами напролет, стали спокойными. Болезненно нервные подростки всерьез взялись за учебу и превратились в студентов-отличников.

Розы всегда расцветают в годовщину автокатастрофы, эти огромные кроваво-красные цветы невосприимчивы к снегу и льду. Ясно, что розы в феврале – чудо, их фотографию поместили на обложку «Ньюсдей». У родителей Хелен брали интервью для журнала «Пипл», а 4-й канал посылал целую новостную команду, чтобы побеседовать с исцеленными.

– Если у человека есть хоть немного мозгов в голове, он не станет винить тебя в том, что случилось с Хелен, – сказал Бен Минк.

Шелби посмотрела на него с ужасом: она удивилась, что он осмелился произнести имя Хелен в ее присутствии. Ей казалось, он умнее. Она поговорит с ним, хотя и не любит обсуждать свои чувства с посторонними. Эмоции лучше скрывать. Если не будешь осторожен, тебя могут больно ужалить, живьем съесть.

У Шелби время от времени дрожит левая рука. Иногда девушка просыпается посреди ночи и чувствует, что ее всю трясет. Говорят, что левая рука Хелен – источник чуда. Идея, что можно излечиться и вновь обрести веру благодаря обычному прикосновению, волнует Шелби. Но ее ничто не сделает уже прежней. Шелби бросила отчаянный взгляд на Бена. «И ты тоже».

Он тут же уловил ее презрение и ответил:

– Ты же знаешь: я не верю во все это дерьмо, – сказал Бен.

У Шелби когда-то была красивая улыбка, но в ту страшную ночь она безвозвратно ушла в прошлое, и теперь ей даже в голову не приходит, что она способна улыбаться. На лице девушки застыло выражение человека, который ожидает самого худшего. Шелби теперь постоянно притопывает ногой, словно бежит, но никак не может добраться до финиша.

– Я верю в трагедию, а не в чудеса, – холодно заметила Шелби.

– Тут ты права. Вера – для идиотов. – Похоже, Бен почувствовал облегчение. – Правду знает статистика.

– Тебе надо поменьше умничать. Мы идем каждый своей дорогой. – Шелби придержала дрожащую руку здоровой. Она курит косяк, ощущая, что ее мозг ходит волнами. Псевдокома. Снежные заносы. Какое облегчение! – Между нами нет ничего личного. Я просто покупаю у тебя травку. На данном этапе.

По дороге домой Шелби осознала, что за последние два года она разговаривала с Беном Минком больше, чем с кем-нибудь еще. Она перебирала в уме людей, с которыми недавно общалась, в основном в больничной палате. Психотерапевт. Медсестра. Жалкие пациенты, проходившие вместе с ней групповую терапию. Родители. Продавец в магазине «7-Eleven».

Санитар, старше ее вдвое, приказавший ей молчать, пока он стаскивал с нее трусики. До этого она лишь иногда целовалась в чулане во время вечеринок в доме Хелен. Санитар тогда затащил ее в кладовку, где хранились швабры и ведра, простыни и полотенца. Она ничего ему не сказала, пыталась, правда, выкрикнуть: «Нет», но слово это прозвучало как всхлип.

Его звали Мартин. Санитар крепко сжимал ей запястье, а другую руку запустил в ее нижнее белье. Мартин сказал, что стоит ей пикнуть – и она никогда не выйдет из больницы. Если Шелби попытается обвинять его, персонал решит, что у нее галлюцинации. Медсестры напичкают ее наркотиками и привяжут к кровати. А если они это сделают, то она полностью окажется в его власти.

Итак, Шелби молчала. Она как бы отрешилась от своего тела, наблюдая, словно со стороны, дальнейшее развитие событий. Шелби так никому и не сказала, что проделывал с ней санитар каждую ночь, потому что боялась его и к тому же ни в грош теперь себя не ставила. Однажды ночью, когда санитар заперся с ней в душе и овладел ею, прижав спиной к мокрой стенке, облицованной керамической плиткой, он сказал, что ей никогда от него не избавиться. Санитар заявил, что она, семнадцатилетняя девчонка, вся покрытая кровоподтеками после аварии и пытавшаяся перерезать себе вены на запястьях, принадлежит ему и никуда не денется из этой палаты. Он вошел в нее еще раз на влажном полу, пахнувшем лизолом. Ее мать пользовалась тем же моющим средством, только Сью Ричмонд предпочитала аромат лимона. Когда санитар прижал Шелби к полу, она заплакала в первый раз после автокатастрофы. Этот плач не прошел для нее бесследно: он отворил некую маленькую дверцу ее души.

Перед ее взором теперь стояло лицо матери: девушка думала, что Сью сказала бы, увидев, что происходит с ее дочерью. И она во всем призналась матери при следующем ее визите. Прошло уже несколько месяцев после аварии, и Шелби выглядела как беспризорный ребенок. В глаза бросалось, что она потеряла в весе, на запястье – следы порезов, заметны были синяки, которые оставил на ее теле Мартин. Когда мать пришла навестить ее, Шелби произнесла всего одну фразу, первую за много месяцев – слова были острыми, как стекло: «Санитар Мартин трахает меня». Они смотрели в глаза друг другу, и Шелби подумала, что в этот момент мать видит ее насквозь.