Страница 10 из 14
– Ты принес свою доску, – замечает она, указывая на сумку, которая лежит на траве рядом с нами.
– Я подумал, ты будешь не против партии.
В основном я думал, что это ее успокоит. Шахматы всегда были для нее одним из лучших способов общения.
– Мне бы очень хотелось сыграть. Но я, наверное, уже заржавела. Ты, скорее всего, выиграешь.
– Я, скорее всего, выиграю, потому что я лучше тебя.
Ей требуется секунда, чтобы понять, что я шучу, и она улыбается.
Анника прекрасна, когда улыбается.
Вокруг нас люди играют во фрисби, многие – босиком. Пчела кружит вокруг лимонада Анники, и я отгоняю ее. Когда мы заканчиваем есть, я раскладываю доску, и мы расставляем фигуры.
Почти все в Аннике кажется изящным и хрупким. Ее руки намного меньше моих. Когда я впервые встретил ее, то столько времени проводил, изучая их, пока она обдумывала свой следующий ход, что я не мог не задаться вопросом, каково было бы держать одну из них в своей. Но когда Анника играет в шахматы, в ней чувствуется абсолютная безжалостность. Она едва могла смотреть на меня, когда я в первый раз провожал ее домой, но она всегда смотрела на шахматные фигуры с сосредоточенностью лазерного прицела, и с тех пор мало что изменилось. У нас получается интересная партия. Анника, по ее выражению, «заржавела», но играет жестко, и я это понимаю, потому что никогда не забуду, как мы играли в первый раз: тогда она разнесла меня в пух и прах.
Сегодня мне удается выйти вперед, и я перемещаю своего коня на позицию.
– Мат.
Ей некуда переместить своего короля, и Анника не может блокировать меня или захватить мою фигуру. По ее наморщенному лбу и тому, как она смотрит на доску, я догадываюсь, что Анника уже корит себя за проигрыш.
– Я позволила тебе выиграть, – говорит она наконец.
Я смеюсь.
– Ты играла хорошо, но я играл лучше.
– Ненавижу, когда ты меня бьешь.
– Я знаю.
Пока мы собираем и складываем фигуры, она произносит:
– После того как мы ходили пить кофе, ты вел себя так, будто не хотел снова меня увидеть.
Моя поддразнивающая улыбка блекнет, но сомневаюсь, что Анника заметит нерешительное выражение, которое приходит ей на смену.
– Я правда хотел. Просто был не уверен, что это хорошая идея.
– Но мы сейчас в одном городе. Я готова и на этот раз сама постараюсь, чтобы все получилось. Я не оставляю все на твое усмотрение.
– Есть вещи, о которых мы еще не говорили. Потому что сомневаюсь, что ты действительно хочешь говорить о них.
– Я подумала, что мы могли бы перешагнуть через все, что случилось, и начать сначала.
– Это не так работает.
– А ведь было бы намного проще.
Она упирается взглядом в покрывало, и с минуту ни один из нас не произносит ни слова.
– Я хожу к психотерапевту раз в неделю. Начала, как только переехала в город. Моего психотерапевта зовут Тина. Она действительно помогла мне понять, почему… почему я именно так вижу какие-то вещи. Я сказала ей, что ты, вероятно, не хочешь иметь со мной дела из-за того, что произошло между нами, но она сказала, что, возможно, это из-за развода.
– Думаю, в какой-то степени и то и другое.
Трудно проглотить горькую пилюлю, когда приходится признаться, даже самому себе, что ты ошибался насчет человека, который, как ты был уверен, идеально тебе подходит. Еще труднее было признать, что Лиз была полной противоположностью Аннике. Я убеждал себя, что это имеет огромное значение, пока это не обернулось против меня и я наконец понял, что это значит не так уж много, как я думал.
– После развода становишься осторожным. Сомневаешься в собственных реакциях, – говорю я.
Но Анника была права, взяв на себя часть ответственности за мои колебания, потому что и она сыграла в их появлении определенную роль.
– А как насчет тебя? Какие-нибудь расставания в твоем прошлом?
– Я встречалась с одним коллегой из библиотеки. Он хороший парень, и мы отлично ладили. Около полугода мы пытались завязать романтические отношения, но он был слишком похож на меня. – Анника смотрит мне в глаза, а потом так же внезапно отводит взгляд. – Это была катастрофа. Таким людям, как мы, нужны люди… не такие, как мы, чтобы уравновесить ситуацию. Теперь мы просто хорошие друзья. Со следующим мужчиной я встречалась больше года. Он говорил, что любит меня, но никогда не мог полностью принять меня такой, какая я есть. Обращался со мной так, как будто из-за этого я не заслуживала его внимания и любви. Иногда я беспокоилась, что могла сама начать верить в это, если бы мы остались вместе.
– Может, он действительно любил тебя, а ты ему не позволяла.
Анника отрицательно качает головой.
– Именно благодаря тебе я знаю, каково это, когда тебя любят и принимают. – Ее глаза наполняются слезами, и она их смахивает.
– Может быть, на этот раз нужно никуда не спешить.
– Я могу никуда не спешить, Джонатан. Я буду ждать тебя, как ты всегда ждал меня.
На Аннике туфли-слипоны на босу ногу. Я протягиваю руку и осторожно их снимаю. Она смотрит на меня и улыбается, когда ее накрывают воспоминания, и она шевелит пальцами ног в траве, как будто это лучшее чувство в мире.
Я тоже улыбаюсь.
12. Анника
Иллинойсский университет в Урбане-Шампейне
1991
Джонатан неустанно уговаривал меня вступить в команду. Со временем подключился и Эрик, и в результате на меня давили с обеих сторон.
– А что, если я буду заходить за тобой в общежитие и провожать на встречи клуба по средам? – спросил он. – Тогда ты вступишь в команду?
Я только-только начала чувствовать себя комфортно, разговаривая с Джонатаном. Я была не готова добавить еще одно дело, особенно связанное с таким стрессом, как соревнования по шахматам.
– Возможно.
Мне хотелось возразить, что мне не нужна нянька, но правда заключалась в том, что я любой ценой избегала пробовать что-то новое, и поэтому именно эту роль придется играть Джонатану.
Мы собрали вещи и вместе вышли из помещения студенческого союза, потому что Джонатан теперь провожал меня домой каждое воскресенье вечером после окончания встречи шахматного клуба. Остальные отправлялись ужинать, а мы шли бок о бок, пока не доходили до общежития.
Это было самое яркое событие моей недели.
Когда я шла на встречу, собирались тучи, а теперь, выйдя из здания, я обнаружила, что начался сильный ливень. Вытащив из рюкзака зонтик, я подумала, не позвонить ли Дженис, чтобы попросить ее забрать меня на машине. Я не умела водить машину и, несмотря на уговоры матери, отказалась получать права. Мысль о том, что я буду управлять тысячами фунтов металла, приводила меня в ужас, и ближе всего к транспортному средству у меня был мой старенький синий десятискоростной велосипед «Швинн».
– Я сегодня на машине и могу тебя подвезти.
Нервозность от того, что придется очутиться наедине с Джонатаном в его машине, почти помешала мне согласиться, но прежде чем я успела подумать об этом, он толкнул дверь, открыл свой зонтик и, держа его над нашими головами, направился в сторону парковки. Дул ветер, и мы шли быстро, пока он вел меня к белому пикапу. Джонатан отпер дверь со стороны пассажира, а затем подбежал к водительскому месту и сел сам.
Было начало октября, и дни становились прохладнее. От сырости, повисшей в воздухе после дождя, стало еще холоднее. Я забыла взять с собой куртку и потерла руки, чтобы хоть как-то согреться.
– Тебе холодно?
– Я забыла дома куртку.
Джонатан покрутил ручку на приборной доске, и из вентиляционных отверстий повеяло теплым воздухом.
– Нужно подождать несколько минут, и станет теплее.
Движение на перекрестке замедлилось. Было совсем темно, и сначала я не могла понять, почему большинство машин остановилось на зеленый свет и почему некоторые из них громко сигналили, так что мне пришлось зажать себе уши от ужасного звука. Но тут я заметила гусыню и длинный ряд гусят, которые тащились за ней, пытаясь перейти дорогу. Большинство машин остановились, и лишь немногие проскакивали через перекресток, не обращая внимания на птиц.