Дрессировщик. Приручение

— Я хотела, чтобы вы заметили, что у вас в доме живет не мышь серая, а… — Сглотнула, не смогла выговорить. Начала снова. — Именно вы!

— Ну, я заметил. Оценил. — Хмыкнул. Насмешливо, но уже не зло. — Довольна?

— Нет.

— А что так? Раньше, видишь ли, не падок был на твою красоту, а тут — раз, и рассмотрел, во всем великолепии! Моментом просто! И коленки твои, и чулки, и помаду, и вырез… и задницу платье неплохо обтягивает. Жаль, немного не хватило, чтобы трусы выглядывали. Я реально все заметил, Жень. Ты же этого добивалась? Чем недовольна теперь?

— Я не понимаю тогда ничего. Совсем. — Она потерялась окончательно в этой жизни.

— Чего именно, Жень, ты не понимаешь? Кажется, все предельно ясно продемонстрировал? — Суворов завел машину и потихоньку тронулся с места. Теперь в его голосе не звучали злость и раздражение. Будто выплеснул все и успокоился. Лишь интерес и легкая насмешка. Уже привычные.

— Раньше я была серая и невзрачная. Ходила в мешках. Без прически. Вам не нравилось. Теперь — нарядная и с макияжем. Стало совсем противно. — Грустно было вслух говорить эти жалкие фразы. Но высказаться — как воздух — необходимо. Чтобы не подохнуть потом от разочарования в себе. — Я совсем безнадежная, да? Без шансов?

Игорь затормозил. Резко. Включил аварийку. Уставился прямо в глаза. Очень близко.

— Женя. Запомни, пожалуйста, раз и навсегда: мне нравиться НЕ нужно. Я старше тебя на пятнадцать лет. Это слишком до хрена, чтобы допустить какую-то романтику. Понимаешь, нет?

Она лишь пожала плечами. Подумаешь, пятнадцать… ерунда какая…

— Слышишь меня? Когда я был в твоем возрасте, ты только ходить начинала. И мимо горшка промазывала, наверняка. А когда я пошел по бабам… извини… начал интересоваться девушками, ты только с этого горшка встала.

— И что такого? Сейчас-то мне почти восемнадцать. Совершеннолетие скоро…

— Ничего. Кроме того, что ты для меня — ребенок. И такой останешься. Ты взрослеть будешь, а я — стареть. И нет у меня планов стать извращенцем.

— Вы на себя наговариваете, Игорь Дмитриевич. Это первое. И ни про какие извращения даже не думала никогда. Это второе. Что вы такое сочинили? Я просто хочу, чтобы вы меня заметили. И то, как я стараюсь выглядеть хорошо. Вы же меня этому учили? Вы и должны оценить.

Это было нагло, наверное, вот так отвечать. Но по-другому не вышло.

Глава 14

Вот она — главная причина, по которой Суворов никогда не женится. Что бы ни говорил отец, как бы ни причитала мать, как бы ни намекала Светка. Женская извилистая логика и полная неразбериха в мозгах! Еще ребенок, вроде бы, должна рассуждать просто, понятно и прозрачно. Так, что любой взрослый с лету "прочитает". Хрен тебе! Вот как можно было догадаться, что Женька его же и сделает виноватым во всем?!

Игорь откровенно растерялся от этого наезда. Хорошо, лицо удержать получилось, не показал, как претензии ошарашили. А еще — хитрость. "Не думала она ни о чем таком"! Надо же…

Хуже всего, и противнее, и главнее — настоящая причина, по которой он психанул и разозлился. Не соврал: заметил все. И откровенно выставленное напоказ тело, и вульгарный макияж, и позу — далеко не детскую. Но под вызывающей обложкой, которая могла только тупых гопников да извращенцев завести, еще и другое было. Нежное. Вкусное. Очень волнующее. То, что так совпадало и сочеталось вместе с испуганной невинностью, блестящей в темных глазах. Долбануло. По мозгам, по венам, по жилам прошлось огнем. Тряхануло, да так, что стало страшно — от силы реакции, и противно — когда вспомнил, на кого реагирует. Сам себя извращенцем и назвал. Старым, больным, неразборчивым. Падким на почти еще детское тело и глупую попытку нравиться.

Но с какого перепуга Женька его же и виноватым сделала в этой попытке? Все, чего Игорь добивался — это научить ее выглядеть по-человечески. Одеваться нормально. И не стесняться саму себя. Чтобы легче было общаться. С ровесниками. Но не с ним же?!

— Женя. Давай договоримся. Только сначала выслушай меня, а потом отвечай. Хорошо? — Сам понимал, что голос его звучал тихо, безжизненно и безнадежно. Да только уже надоело держать лицо и марку. Девчонка, все равно, воспринимала его как-то не так. По-своему. Какой был смысл напрягаться?

— Да. Я постараюсь. — Она тоже притихла совсем. Тоже выдохлась, наверное. Вечер и для нее был тяжелым.

— Я не воспринимаю тебя как женщину. Ни раньше, ни сейчас, ни потом не буду. Что бы ты сама для себя ни сочиняла. Запомнила?

— Да. Но…

— Сначала дослушай, потом расскажешь свои "но". — Убедился, что замолчала и перебивать не пытается. Только потом продолжил. — Можешь меня считать наставником, другом, воспитателем. Хочешь — воспринимай как тирана и надсмотрщика. Это — лично твое мнение, и менять его не собираюсь. Нравится, как к тебе отношусь — это очень здорово. Не нравится — вариант менее приятный, но раз живешь в моем доме, значит, жить можно.

Девчонка внимательно смотрела на него, почти не моргая. Сосредоточенно. Слава Богу, без намеков на слезы и истерики.

— С этим, я думаю, разобрались. Так вот. Если бы на твоем месте была не девочка Женечка, а парень — Евгений — то в моем отношении ничего не поменялось бы. Я точно так же объяснил бы ему, что носить драные ботинки, не стричься и грызть ногти — это плохо. Что грязные шмотки и немытое тело — это безобразно. И быть неученым идиотом — позор, которого я не допущу в своем доме. Догоняешь, куда я клоню?

— Кажется, догоняю. — Тяжкий вздох, скорбно опущенные губы, взгляд ушел куда-то в сторону — задумчивый и отрешенный.

— Поделись, будь добра, до чего ты дошла своим умом.

— Ну, если бы парень… — она скорчила презрительную мину, — который оказался на моем месте, попытался бы так нарядиться и строить вам глазки… — Женя даже усмехнулась. Правда, с горечью. — Думаю, парня бы вы точно выгнали из дома. Такое извращение еще страшнее.

— Вот и здорово. Все правильно поняла.

Игорь был бы полным идиотом, поверив в это негромкое "поняла". Слова — одно, а эмоции — совсем другое. И знал прекрасно, что девушка долго еще будет ходить и дуться, придумывать себе всякие глупости, а потом раздувать их до размеров степного пожара.

Но для того у них и была разница в возрасте: Жене положено было, как и любой школьнице, много раз обжечься и расстроиться, чтобы поумнеть. А Игорь был совсем не против, чтобы умнела девчонка, тренируясь на нем, а не на посторонних… И ему совсем не нравилась идея, как бы эту науку ей могли преподнести ровесники. Уж, всяко, ни один не стал бы ей рассказывать, как нелепо смотрится мини-платье с откровенным вырезом и чулки под ним. Суворов и сам, когда-то, на эти вещи однозначно реагировал.

Да и сейчас, как ни старался быть равнодушным, а начинал замечать в воспитаннице нечто новое. Вернее, давно уже замеченное, но мозгами не принятое: и фигуру, вполне уже сформированную, и походку, и губы, чуть более пухлые, чем положено… Да, любовался. Что в этом плохого? Люди с удовольствием рассматривают картины, фото в журналах. Эстетическое наслаждение получают, между прочим.

Но предпочел больше времени отдавать Татьяне. Когда не хотелось видеть подругу, уходил с головой в дела, пропадал на конюшне и питомнике. Там красота породистых кобылок волновала глаз и радовала без всяких оглядок. Извращенцем себя ощущать не приходилось.

А девчонка, видимо, смекнула, в чем дело. Игорь точно знал, что по вечерам в саду больше его не дожидается. Это радовало безмерно. Однако, придумала новую забаву: приставать к нему с утра, за завтраком. Раньше, до истории с красным платьем, они практически не встречались в это время: Суворов уезжал за пару часов до того, как Женя просыпалась. Он был ранней пташкой, жаворонком, а девушка — самой классической совой.

Однако, все изменилось: каждое утро она приходила на кухню, иногда помогала Свете накрыть на стол, а иногда бесцеремонно усаживалась рядом и утыкала нос в очередной журнал. Женский. Игорь их на дух терпеть не мог. К счастью, хором читать не приходилось. Но каждая новая модель на каждой странице подвергалась тщательному разбору: внешность, начиная с прически, и заканчивая цветом сережек в ушах, беспощадно оценивалась и критиковалась.