Страница 57 из 182
— Теперь я это понимаю, — с горечью сказала Яна. — Ну да ладно, жизнь не закончилась, выйду еще замуж… Я про ножи тебе хотела рассказать. Так вот, я призналась психоаналитику, что жутко их боюсь — ну, чтобы заодно и эту проблемку решить. И представляешь, иду я на следующий день в магазин, через парк возле моего дома — и тут меня накрывает! Буквально перед глазами встает воспоминание. Дашка, моя сестра — ну, ты же помнишь, она на девять лет старше меня, и родители ее часто заставляли со мной, маленькой, сидеть — режет мясо на кухне. И я рядом кручусь, мне года три — я жутко непослушная была в этом возрасте, всё назло сестре и родителям делала.
— Как раз тот возраст, когда у ребенка взаимоотношения с родителями перестраиваются, — заметила Татьяна.
— О, я всем давала дрозда! Вообще неуправляемой была, — улыбнулась Янка. — Так вот, я любила хватать со стола всё подряд и бросать на пол. И ножи в том числе. Но брала я их, как придется — а Дашка пыталась мне объяснить, что нож нужно брать за ручку, а не хватать его за лезвие всей пятерней, так можно порезаться. И пугала, что нож может пальцы отрезать полностью. А я хватала и хватала эти ножи на кухне, Дашка устала их от меня прятать… И вот она режет мясо, а я залезаю на табуретку и беру нож, который на столе лежит. Она отбирает, ругается — а потом резко хватает мою ладонь и свой нож, который в крови после мяса, прижимает к моим пальцам! И кричит: «Чувствуешь? Острый?» А я смотрю на него, и чувствую, как эта тонкая, холодная полоска стали давит мне на пальцы. Испугалась — не передать, как… Разревелась, а соседка по коммуналке говорит: «Даша, что ты делаешь, нельзя так с ребенком! Напугаешь же до смерти!» Сестра начала оправдываться: «Да я не острой стороной лезвия!» И это правда было так, вот только я этого не поняла сразу. Понимаешь, она просто хотела, чтобы я прекратила баловаться ножом. Защитить меня хотела. Ну, выбрала такой вот неудачный способ. Но сработало же! Я с тех пор только за ручку ножи брала. Но о случае этом напрочь забыла. Только страх остался: вот смотрю в магазине на ножи — чувствую порезы на кончиках пальцев, про которые мне сестра твердила. Холод металла чувствую, а сильный холод ведь напоминает боль. Сижу в ресторане — и не могу нож в руки взять, потому что это ощущение возникает. Нет, ну беру в итоге, конечно. И покупаю. И дома ножами пользуюсь — как без этого. Но всегда через этот вот страх, через принуждение себя — и через это чувство изрезанности! Тоже своего рода галлюцинации — просто осязательные, а не зрительные и слуховые, как у тебя. А осязательные галлюцинации, кстати, тоже симптом психиатрических заболеваний — бредового психоза, шизофрении. И что теперь, меня надо было психиатрам сдавать? Нет, конечно. Да они бы и не докопались до причины, наверное. А вот психоаналитик смог.
— Ничего себе, — только и смогла сказать Таня. — Даже не думала, что так бывает…
— Еще как бывает! — воскликнула Яна. — И очень по-разному проявляется. Психоаналитик мне рассказывал историю про мужика, который боялся летать. Он бизнесмен, по работе был вынужден мотаться из страны в страну. Но вот как увидит самолет — всё! Дикое нежелание лететь возникает, страх наваливается, сердце стучит, в глазах темнеет. И обязательно — рвота. Он пошел к аналитику, начал разбираться с этим — и знаешь, что вспомнил? Что в раннем детстве он ненавидел манную кашу, а его ей закармливали. И над кухонным столом, за которым его пичкали этой кашей, висел плакат с рекламой «Аэрофлота». Он ощущал жуткий негатив из-за еды, реагировал на нее плохо, вплоть до рвоты — а перенес всё это в итоге на самолеты! Так вот психика сработала.
Вот поэтому я и думаю — может, что-то такое твоя Пандора и есть? Только проявляется сильнее. Ведь всё очень индивидуально, зависит от врожденных особенностей психики. Вот ты у нас впечатлительная, эмоциональная очень. Вполне возможно, что слишком остро среагировала на что-то в детстве, и теперь это вылезает в моменты сильных стрессов. Нужно просто раскопать это, вывести переживание из бессознательного — а когда ты вспомнишь, оно мгновенно утратит свою силу и важность. Ведь ты посмотришь на это с точки зрения взрослого человека, а не ребенка.
— Может, ты и права… — неуверенно ответила Татьяна. — Но как это происходит? Под гипнозом?
— Нет, ты просто говоришь, о чем хочешь — а психоаналитик слушает, иногда задает вопросы или просит акцентировать внимание на какой-то из сказанных тобой фраз. Ведь именно то, как мы строим эти фразы, какие слова используем, указывает на какие-то баги. Это как сигналы бессознательного, если можно так выразиться. А еще психоаналитик разбирает сны. Именно в них зачастую проявляется скрытое в самых глубинах психики. Фрейд даже говорил, что сновидения — это королевская дорога бессознательного. И, кстати, анализ снов ничего общего не имеет с теми вещами, которые описываются в популярных сонниках. Ну, что кровь снится к родне, а тараканы — к деньгам.
— Я одного не понимаю, — чуть поразмыслив, возразила Таня, — ведь такие случаи, как твой с ножами, очень яркие, вызывают сильные эмоции — почему же мы тогда их забываем? Я наоборот какие-то жуткие вещи из своей жизни слишком хорошо помню.
— Да потому что они происходили с тобой, когда ты уже была постарше! — с жаром объясняла Яна. — А представь маленького ребенка — он же иногда пугается совершенно безобидных вещей, и реагирует очень бурно. Если у такого ребенка возникает травмирующее переживание, с которым его психика не может справиться, оно вытесняется в бессознательное. И если бы было иначе, единицы из нас доживали бы до старшего возраста.
— Ну да, про это я знаю, — согласилась Таня. — Это всё про те же детские психотравмы, которые мы изучали, как психологи. Просто с другого бока. Мы в психологии говорили, что детские психотравмы на характер влияют — ребенок может стать скрытным, неуверенным в себе, агрессивным и так далее. Но что они могут, не меняя характера, проявляться ситуативно и в виде таких приступов, как у меня… Не знаю. Мне Пандора всегда казалась чем-то сродни детскому кошмару, но кошмары приходят во сне, а она — в реальности…
— Тань, ты просто сходи к нему, хотя бы разочек, — попросила Яна. — А там сама решишь, что делать дальше. Телефон психоаналитика я тебе скину, как до дома доберусь. Он у меня в старом мобильнике забит.
Она захлопнула историю болезни, положила рядом с собой на кровать. Поднялась и, улыбаясь, скомандовала:
— А чего лежим, больная? Встаем! И угощаем лечащего врача чаем с плюшками!
— Яночка, спасибо тебе огромное, я бы реально с ума сошла наедине со всем этим… — тихо сказала Татьяна.
— А не надо наедине, — посерьезнев, ответила Яна. — Люди же вокруг, Тань. Да, они разные, и не стоит открываться каждому. Но друзья — на то и друзья, что поддержат и помогут. Тебе нужно просто научиться принимать эту помощь. А у тебя проблемы с этим. Ты настолько самодостаточна, что живешь в иллюзиях, будто сама способна всё решить — и будто других обременять своими проблемами не нужно. Вот только сил у тебя на всё не хватит. Никогда. А еще, какой бы умной и самодостаточной ты ни была, иногда возникают ситуации, на которые полезно посмотреть со стороны.
— Ой, да! Мне Залесский помог с этим сегодня, — всплеснула руками Таня. — Помнишь, я говорила, что к нам мальчика привезли и я его усыновить хочу? Так ты представляешь…
Она коротко рассказала подруге о том, что произошло между ней и Мариной Фирзиной. Яна жевала вынутый из пакета пирожок, и слушала, не отводя глаз.
— Если бы не Юра, я бы таких дел натворила… — вздохнула Таня. — Ведь мне были важны лишь мои желания! И я вела себя так же, как моя мать — вот это самое страшное. Я ж всегда считала, что таким, как она, нельзя доверять детей. Такие ломают их под себя, как моя мать пыталась сломать меня — и ведь ей это почти удалось! Я же всю жизнь плясала под ее дудку — и ненавидела ее за то, что не могу по-другому.
— Ну, ты же сама говорила мне про родительские программы, — пожала плечами Яна.