40° по Валентину

— В душе не ебу. Очкастый сыч какой-то. Принц эльфов, на хуй. Видел, он передо мной в очереди стоял?

— А-а, — протянул Лёха, — такой серенький додик, он еще так вылупился на меня. Я его помню, он с бурятом тусует.

— Химики они, — послышался голос Тихого. — Если это он, то я его знаю. У Кристинки подружка с ним учится.

— У твоей заи? — заинтересованно оживился Макар.

— Да, она же с биологии, а та с химфака. Школьная подружка, какая-то Машка, они вместе поступали. Пишет мне тут, что хочет к ней на предновогодний тусач на этих выходных. Двинем?

— Куда? — возник за спиной Макара запыхавшийся Игорь.

— В жопу труда, блин!

Макар не особо любил левые тусовки, потому что, не имея конкретной цели, он тупо терся по предметам мебели, а вокруг него терлись готовые к приключениям дамы, для которых, по большому счету, путевка на «сказочное Бали» у Макара не всегда была под настроение готова. Но он уже так измучился, вглядываясь в каждое песочное пальто, что песочило его глаза, и на вечеринку решено было идти в полном составе и боевой готовности.

Зачеты были сданы, допуски к сессии получены, и Машка за неделю до Нового года сообщила, что завтра у нее вечеринка — родаки умотали к еще более древнему поколению в селуху, и до конца декабря хата свободна. Антон, все еще окрыленный вспыхнувшими чувствами, вызвался навести шмон, приволок после пар Валика с Калмыком, и все вместе они развешивали гирлянды, резные фонари из фольги, переставляли елку в угол, где ее трудно было завалить, а Машка мыла полы и окна.

— Все равно заблюют, — сказал Антон, а Машка фыркнула:

— Да щаз! Кстати, надо закуску достать, на балконе мамины помидоры и огурцы.

Вместе с Калмыком Валик выудил из ящика банки с соленьями и доставил их на кухню, где голодный Антон немедленно вскрыл одну и полез вилкой, пытаясь вытянуть самый большой огурец. Вилка со звяком ушла в рассол, и Калмык сказал:

— Ты так до ишачей Пасхи доставать будешь. Рукой надо. Дай сюда.

— У тебя ж ручища как конячья нога, морда ты чингисханская, — произнес Антон с сомнением. — Куда ты ее пихать собрался? Это тебе не очко, по локоть не залезет.

— Фу, — сказал Валик и больше не успел, потому что рука Калмыка со сложенными горсткой пальцами пролезла в горлышко, а затем ухватила огурец.

На моменте, когда она должна была покинуть рассол, Калмык напряженно запыхтел, помотал огурцом, скрипя по стеклу и распихивая огурцы поменьше, и посмотрел на Валика.

— Застрял? — спросил тот.

— Ну ты и уебок, дитя степей, — прокомментировал Антон. — Придется разбивать.

— Я вам щаз разобью! — возмутилась появившаяся на кухне Машка. — У мамы каждая такая банка наперечет, они ей от бабки достались, больше таких нет. Я и так у нее выклянчила эту вечеринку, а после банки хер мне больше приводить кого разрешат. Давайте вытаскивайте!

Запястье Калмыка щедро смазали кремом, это не сильно помогло, поэтому добавили масла. Под ноги подстелили тряпку, и Антон, взявшись за банку, потянул ее на себя.

Предполагалось, что все пройдет спокойно, но банка снялась с громким чпоком, Антон шлепнулся на задницу, и рассолом окатило мельтешащую под ногами комнатную собачонку Боню, которая и так тряслась от любого громкого звука. Боня с визгом забилась под стол, Машка заорала, что она только что помыла полы, а Антон заржал, сказав, что красный след на запястье Калмыка — первая боевая отметина и неважно, что фистинг произошел не с человеком, а с банкой.

Машка пошла мыть собаку, а Антону вручили швабру. Трофейный огурец достали из-под батареи и унесли в мусорное ведро.

На вечеринку Валик идти не собирался, но Антон его уломал. Когда они пришли, было еще сравнительно прилично — все выпивали, но понемногу, музыка не орала, кто-то рубился в приставку, кто-то играл в фанты, а потом в дверь позвонили, и вместе с девочками из общаги в прихожую завалились Макар со своими друганами. Один представился Лёхой, а второй просто молча кивнул и, ухватив девчонку с биофака, утек с ней на кресло.

— А мы мальчиков позвали с турфака! — сообщила одна из девочек таким тоном, чтоб сразу стало понятно, что раз пригласили их они, то и «танцуют» их тоже они, и никакие сучки с химфака или аграрницы им не конкурентки.

Валик переглянулся с Антоном, и тот сказал:

— И отлично! Щас бабы напрыгнут на Макара, как на блоховозку, и нам же лучше. Побухаем нормально. А то все вино да вино.

— Я ж не пью, — произнес Валик.

Однако Антон так не думал, да и вечеринка с приходом новых гостей стала в разы громче: Леха подкрутил басы в колонках, парни резко решили сходить за виски с колой — конечно, за паленым, ибо в «стекляшке» другого бы и не нашлось, — девчонки полирнули вино шампанским, и их унесло, не удивительно, что на тот же диван, где расселся Макар.

Ему, чтоб быть местным Аленом Делоном, ничего и делать было не нужно, сиди себе, отхлебывай пиво из банки и зыркай на баб из-под упавшей на глаза челки.

— Ой, бля! — заметил Антон, с которым Валик, Калмык и еще пара девчонок резались в карты, пока Машка раскладывала закуски по вазочкам. — Смотри, еще минут двадцать, и телки с дивана начнут соскальзывать.

— Не завидуй, — сказал Валик, который не мог избавиться от ощущения, что Макар пялится ему в спину.

— Кто завидует? — осип от возмущения Антон. — Я? Да я…

Валик, как обычно, пропустил мимо ушей россказни о том, как за Антоном бегала Катя с ебанцой, а до нее Анжела, а до Анжелы была еще Софья… Измерение ментальных хуев и похвальба сомнительными подвигами его не интересовала никогда, и он триста раз пожалел, что согласился прийти сегодня сюда. Лучше б к экзаменам начал готовиться, маме помог сушилку для белья починить, пока папа на работе. А с Варей мультики смотреть и то интереснее, чем сидеть в душной квартире, набитой кучей нетрезвых людей. Тем более что вечеринка катилась туда, где мигалками маячили вызванные соседями полицейские: большая часть народу дергалась под музыку в середине зала, Машка уже орала на прыгающего на диване Леху, кто-то сосался за елкой, судя по торчащим ногам. На кухне тоже орали — парни разбавили виски. Антон принес оттуда два стакана с бурой жидкостью и вручил один Валику:

— Вэл, надо. В честь уходящего года.

Валик вздохнул и выпил. Он уже и не сопротивлялся, потому что напряжение его не покидало с тех пор, как в одном с ним помещении появился Макар. Чувство, что за ним наблюдают, преследовало, куда бы он ни пошел, и алкоголь помог забыться — Валик снова оказался в стране радужных единорогов, которые унесли его тоже под елку, поднимать завалившегося Деда Мороза. Вернув фигурку на место, Валик убедился, что крупные колючие блестки обычным трением о брюки не удаляются, потому пришлось пробираться сквозь столпившихся в коридорчике парней в ванную. Споткнувшись о коврик, он шагнул к раковине и долго тер пальцы с мылом, но блестки ни в какую не смывались, а только прилипали еще хуже. А потом, подняв голову, Валик вдруг увидел Макара, который, опираясь задницей о тумбу и сложив на груди руки, рассматривал его с тщательностью следователя на допросе.

— Это ты был, — сказал Макар, и Валик искренне заморгал:

— Где?

— В пизде, блядь! В сквере тогда.

— Когда?

Макар заморгал тоже искренне и с таким негодованием, отчего Валику даже показалось, что ему сейчас прилетит в челюсть. Потому он снял очки — стекла делались на заказ, их было жалко, однако вместо челюсти рука Макара, твердая и горячая, оказалась вдруг у него между ног. Надавила на яйца, перебралась выше, нащупала сквозь тонкую ткань штанов головку и железку в ней.

— Точно ты, — хмыкнул Макар торжествующе.

— Ну, допустим, я. И что? — осмелел Валик.

Почему-то именно эта рука на его набухшем с готовностью члене придавала храбрости. Макар смотрел, наоборот, несколько заторможенно — видимо, сам не знал, что делать дальше, ведь Валик не стал отпираться. На брови у него виднелся белесый шрам и такая же белесая точка под губой — не так давно он еще таскал пирсинг. На этом шрамике Валик залип, как наркоман, и ему внезапно захотелось, как и сами губы, потрогать языком манящую точку под ними. Макар произнес ожидаемое «бля», но невнятно, потому что уже Валику в губы. Целоваться Валик не умел, то есть умел, но немного, настолько, насколько может человек, учившийся ставить засосы на собственной коленке. Такой фигней он страдал еще в школе, когда сестра дразнила его, а потом всерьез влюбился в химию и переболел.