Страница 39 из 45
— Ты что, угнал машину? — поинтересовался Валик у Макара, глядя на ссадины на брови и щеке.
— Не, я тачки не угоняю, — усмехнулся тот, хищно улыбнувшись. — Я похищаю людей.
Валику показалось, что в этот момент садившийся на заднее сиденье Калмык громко сглотнул.
И хотя Калмык жил дальше Валика, они сделали крюк по городу, завезли его и к дому подъехали на целых полчаса позже запланированного.
— С победой тебя сейчас поздравить или потом? — запарковавшись, Макар повернулся к нему с хитрой улыбкой.
— Потом, — выпалил Валик, когда пальцы Макара сжали его ногу в опасной близости от ширинки.
— Да я смотрю, ты уже в поезде сам отпраздновал, да, Валь? Напряжение снимал? — Рука легла на ширинку. — Скажи, а то я прямо здесь тебя распакую.
— Да, я подрочил, доволен?
— Очень. Главное, чтобы ты был доволен.
— На твою фотку с добрым утром, — добавил Валик, наслаждаясь, как лицо ебаната вытягивается от еще большего охуевания.
А рука не убиралась, только крепче сжала его, и Валик уже начал ерзать. Макар смотрел испытующе, так долго, что Валик успел пересчитать его ссадины и две мелких болячки на губе, которые тот облизывал кончиком языка.
— Ты хоть мазью их помазал?
— А как же антисанитария, Валь?
— Это что, допрос?
— Это мне для фантазий. Я тут чуть не умер во всех смыслах, пока тебя ждал.
— И нигде не терся?
— Не-а. Два дня дома торчал. Даже ел с трудом поначалу.
— Мог бы и поосторожнее быть! Мало ли, кто что сказал, — фыркнул Валик и дотронулся до его ссадины на лбу. — А вдруг тебе бы сломали чего?
— Чё? Да я не об этом.
Макар схватил Валика за ворот, как тогда, на лавочке, и окружение перестало существовать — его губы, теплые, желанные, прижатые к губам Валика, на мгновение вообще заставили забыть, что он двое суток трясся в поезде и даже почти не мылся, а в голову все время лезло всякое, особенно когда в купе он остался один. Не выдержал. И сейчас тоже — схватил Макара за волосы, облапал всю голову, шею, целуя, как бешеный. Кажется, даже тачка немного раскачивалась, когда Макар в ответ барахтался на сиденье, тоже пытаясь потрогать Валика как можно больше. И в этом порыве Валик не сразу заметил, что поцелуй у ебаната какой-то не такой.
— Все, Валь, не могу.
Макар отстранился и высунул кончик языка до того места, где в нем блеснуло два шарика — один снизу, а один сверху, и ухмыльнулся:
— Мы теперь с тобой прям как парочка, да?
— Ага, парочка долбаных пирсингованных педиков, — буркнул Валик под вибрацию в джинсах — мама звонила уже второй раз.
Он выскочил из машины и шагнул к багажнику — тот щелкнул, приоткрываясь, — вытащил чемодан и подошел к Макару.
— Я напишу, — сказал Валик, быстро, пока во дворе никого не было, чмокнул ебаната в его разбитую губу и зашагал в сторону подъезда.
А позже, когда закончил с приветствиями и сел разбирать чемодан, написал: «Я подрочил в презерватив». А следом сразу же еще одно, чтобы ебанат не доебывался: «Который выпал из твоей куртки».
Тут же прилетел ответ: «О, я польщен, что ты им так дорожил. Ну ничего, Валечка. У меня дома есть еще десять».
Подарки, которые подарки
Привычное воскресное нихуянеделание нарушил звонок от тётьки. Не мемчики в ватсапе, которыми они с ней регулярно перекидывались, а целый настоящий телефонный звонок — Валя и тот звонил Макару чаще. Пришлось брать.
— Шкет, ты чего делаешь эту неделю?
— Жанка, двенадцать утра, воскресенье, я пока делаю ничего!
— Ну, значит, я тебя арендую, ладно? Поможешь мне, а? Вопрос жизни и смерти.
Ох уж эти вопросы жизни и смерти.
— Чё там, куски тел прятать?
— Или откапывать, — хихикнула Жанка.
Через три часа Макар сел в тачку и поехал к ней. Тётьке отказать он не мог. Тем более что с мамкой она уже обо всем успела договориться, и грядущую неделю Макару снова предстояло испытывать свое терпение на прочность. Только в этот раз у терпения хотя бы была милая мордаха.
Пока Макар ехал, позвонил Лёха, и пришлось включить за рулем громкую связь, потому что с непривычки забыл наушники.
— Чё, в кино идем завтра? — начал Лёха сразу с дела. — Договаривались вроде как твой этот приедет.
— Не-а, не пойду. Буду сучку выгуливать.
— Чего-о?! — протяжно охуели в телефоне. — А как же Валечка?! Ты мне прям щас душу рвешь, Мак. Сам же у меня на кухне в любви до гроба клялся.
Макар живо представил Лёхин фейс, и почему-то даже не показалось, что тот снова стебется.
— Валечка в порядке, не кипишуй. Про Тихого слышно что-нибудь? — Макар дотронулся до заживающей губы.
Злость прошла, осталось лишь раздражение, что ссадины как минимум будут мешать ему целоваться и делать другие влажные делишки.
— А-а, — неопределенно ответил Лёха. — Притих чё-то. Он со своей заей поссорился тоже, сразу как ты ушел. Она еще слово такое сказала… Как там… гомофил… гомофоб, во.
— Прям новое слово для тебя, — фыркнул Макар, отвлекшись на светофор.
— Да похер, проехали. — Лёха помолчал и потом добавил: — Я тебе не военкомат, чтобы пригодность определять.
— За это у нас Тихонов, видимо, отвечал. Ну и хрен с ним, перебесится — нормально, а нет — так и не надо. Как будто я из-за него теперь должен Валю перестать… ну, это самое.
Макар вдруг замялся, не зная, как назвать то, что он, кажется, уже совсем конкретно загнался по умнику с пирсингом. Выручил Лёха:
— А твой ботан в целом вроде ничё такой, не слишком задрот. На тусе чё было, не очень помню, но вроде не бесил. Янка говорит, он тут на днях чё-то выиграл.
— Ага, — улыбнулся Макар. — Всероссийскую олимпиаду по химии, прикинь. Умник, хули.
Вместе с улыбкой внутри приятным теплом растеклось какое-то новое охуенное чувство гордости.
— Правда, свой приз я ему еще как следует не…
— Ой, все! — завопил Лёха. — Связь пропадает, я пошел, давай! Надумаете в кино, сигнализируй. Педик хренов.
— Сам такой, — пробубнил Макар, но бить Лёхе ебало руки даже не чесались.
Потом были долгие и нудные цэ-у от тётьки, словно уезжали они не на пару дней, а на пару месяцев, а стоявшая рядом Лёлька только улыбалась и кивала.
— Со стола ей ничего не давать. Кормить только этим. И выгуливать два раза в день минимум, но лучше побольше, она очень активная, прыгает как горный козел, справишься? — наставляла Жанка, складывая в огромную сумку собакины приблуды, игрушки и шуршащую пачку корма.
— Утащит тебя в кусты с поводком, — хихикнула Лёля.
— Да я сам кого хошь утащу! — возразил Макар. — Чё, не веришь? Иди сюда!
И, не дав Лёле отскочить, подхватил ее под колени, закинул себе на шею и стал кружить, а потом делать приседы.
— Сколько кэгэ? Пятьдесят? А Зайка легче раза в два минимум!
Лёлька смеялась, визжала, пока ее не вернули обратно на землю, а Жанка по-мамски покачала головой:
— Ты бы завязывал с такими перформансами, пиздюк. А то Валечка не поймет.
— У тебя что, девушка есть? — воодушевилась Лёля.
— Не, у меня Валечка. А он лучше любой бабы, без обид, девчат.
— Гав! — возмутилось лохматое существо под ногами, до этого спавшее на лежанке в углу.
Макар усмехнулся и потрепал Зайку за ухом.
— Ой, бля, извините, ваше королевишное собачество. Вы не в счет.
Варя коню обрадовалась, но не тому, что ей предназначался: фигурку, которую Валик приобретал для Антона, она сцапала сразу, а зубастую помесь крокодила и бегемота коричневого цвета оставила без внимания, потому плюшевое животное пришлось отдать Антону.
Друг явился на следующий день, но заходить не стал — опаздывал к Машке, вместе с ней они собирались на концерт. Коня Валик скинул ему с балкона, вместе с коробкой чак-чака.
Папа надел чувяки и уснул в них, мама болтала с бабулей о том, какой Валик молодец и снова всех уделал, а значит, поедет на международную олимпиаду в этом году, а сам Валик вытащил из сумки «Татарлэнд» и Нуриева и позвонил Макару.