Страница 72 из 79
— Я… прощаю, — шелестела мелкая. — И мне… не страшно…
Поцеловал её, потому что не мог этого слышать. Отчаянно хотел, но был недостоин.
ВИНОВЕН!!! И нет этому ни оправдания, ни прощения…
— Прости, — коротко поцеловал, но жадно. — Прости, я…
— Люблю тебя, — она всё же сказала это на одном выдохе.
И меня аж скрутило от зла на себя. Как смел я?! Такое чудовище… такую малышку обижать?!
— Я… — прошелестела, даже улыбку вымученную подарив, — жива…
— Жива, — и я кивнул.
— Ради тебя… готова… жить, — по лицу слёзы побежали, а взгляд такой глубокий и всепрощающий был, что у меня на глотке удавка невидимая стянулась. — Только… ежели нужна…
— Нужна, — кивнул так рьяно, что в шее хрустнуло. — Нужна! — кивнул запально. — Нужна! — чуть не завопил. — Так нужна… — задохнулся, губами слёзы её собирая и опять губы целуя. — Не смей… не покидай…
Но Славка не ответила.
Глава 34
Рагнар
В пещеру ворвался с криком:
— Герта! — зло обшарил залу налитым кровью взглядом.
— Жива? — ахнула мать, из малой пещеры выбежав.
— Что значит… — запнулся на её удивлении и тотчас ярость накатила:
— Ты что не была уверена? — пещера вздрогнула от моего гневного рыка. — Убью тебя!!! — меня раздирало от ярости и жажды придушить эту бесчувственную тварь, которая по ошибке природы моей матерью значилась.
— Потом, — отмахнулась, словно её вообще такие мелочи не волновали. — А сейчас её в малую пещеру тащи. Врачевать будем!
Я только смаргивал буйство кровушки, что яростно в голове ухала, срывая остатки ткани с мелкой да впадая в ужас от того, как разорвал её, а мать уже и воды принесла и лечебной каши для ран.
— Ты другой, она иная… вы отражённые. Природа никогда не делает ничего просто так. Ежели проклятием наградила, то и знаки его разрушить тоже должна была давать. Мы слепыми и глухими щенками века бродили, а теперь… — чеканила мать, пока я со Славкой возился.
Герте не дал её к мелкой прикоснуться — всё сам делал. Протирал, намазывал… вот тогда и учуял Одичалых. Но даже не шелохнулся, мать тенью на выход шагнула:
— Сама, — буркнула, и была такова.
Я как раз успел всё заврачевать у Славушки, когда Герта воротилась. Потрёпанная, молчаливая, угрюмая. Ни словом не обмолвились. Но раз вернулась она, стало быть других уже нет!
Пока в мелкую новую порцию своей крови вливал, мать еды приготовила. Жевал нехотя… и говорить с монстром не желал. Быстро закидался дичью, и к Славке поспешил. Но за кусок светлого сукна матери благодарен был — не грубой шкурой Славушку накрывать, а мягкой и чистой.
Впервые увидел прок от общенияобмена Герты с людьми.
Всё же охотница, а не ткачиха, ей оружие держать сподручней, чем прядильню или станок. За кусок спасибо, но всё равно был на неё неимоверно зол.
Мелкая день в себя не приходила. Я уже от отчаяния тихо выл, головой об стену простукивался, а потом:
— Раг… нар.
Дышать перестал, к звукам прислушиваясь. Померещилось аль нет?
— Рагн… нар, — чуть громче, но голос надломился.
— Славк, — рухнул перед ней на колени, за руку хватая, коей водила, словно пыталась за что-то ухватиться. — Маленькая моя, — глазами жадно обшарил бледное лицо, синие от укусов губы, блёклые глаза в глубоких впадинах…
— Ты как? — стоном выдала, а я вытаращился на неё, не понимая, шуткует аль издевается, но она так чисто и искренне на меня смотрела, что кивнул:
— Подыхаю… Без тебя…
— Хорошо, — вымученно улыбнулась Славка. — Потому что… я никуда… не собираюсь…
— Глупая и отчаянно дурная, — выдохнул от чистого сердца. — Ведьма! Смерти моей желаешь?
— Счастья, — так же честно и с любовью, — только… с тобой…
Она душу мне рвала. На клочки… И я уже перестал быть волколаком диким. Это крошечная человека сделала невозможное — укротила Зверя во мне.
Сжал ладошку маленькую в своих огромных, поцеловал жарко и впрямь расщепляясь от нежности к этому мелкому существу, совершившему невозможное, чётко осознавая, что теперь, даже ежели захочет быть без меня, я этого не позволю…
Перед сном опять все раны обработал, с удивлением заметив, что они почти все затянулись. Даже страшные раны на плече и… между ног.
Это придавала сил. Теперь я был уверен, что она оправится, но и укрепился в мысли, что больше её не трону! Лучше хозяйство отрезать и евнухом рядышком телепаться!
Ночью согревал собой: воровал дыхание, слушал размеренный бой сердца и понимал, как никогда, что это и есть… моё счастье. Маленькое человеческое, но такое огромное, что из меня выплёскивались чувства от переизбытка… И за НЕГО, не думая, умру!
А наутро не хотелось просыпаться. Давненько мне не было так хорошо, спокойно и блаженно. Лениво продрал глаза и тотчас окунулся в синие озёра глаз Славки, только светились они по-иному… золотом отливая.
Голова мелкой мирно покоилась на моём плече, взгляд ласково скользил по моему лицу, а пальчики едва ощутимо оглаживали мою скулу… Перебежали на губы, обветренные от долгого сна и, я сам от себя не ожидая, клацнул…
Славка испуганно одёрнула руку, но когда поняла, что шутил, улыбнувшись, вернулась к изучению моего рта. И тогда губами заловил один, самый медленный и любопытный палец. Чуть прикусил, облизнул и напоследок как пёс, с голодухи лакомую кость, пососал. Ещё бы чуть-чуть и зарычал, да она ко мне подалась, заменив палец своими губами.
И вот тогда я едва не помер от счастья. Сграбастал её в охапку, на себе умещая и поцелуем душа, вымаливал прощение за своего дикого Зверя, причинившего ей столько боли.
Да так заизвинялся, что ослеп и едва не забылся в новой волне желания, мелкую на ложе, выстеленное мягкими шкурами, бултыхнув.
И то, не от собственного ума, а от испуганно-болезненного всхлипа Славки очнулся.
— Прости, — вымолил охрипло, замерев на Славушке.
— Мне уже не больно, — вымученно улыбнулась. Я недовольно прищурился, потому что ощущал, что она лукавила:
— Почти, — добавила ободряюще, но себе переча, упором в грудь меня руками тормозила.
— Врёшь! — буркнул, досадуя, что лгать вздумала. Никогда до сего дня. С чего вдруг?!
— Хорошо, — виновато кивнула. — Почти не больно, только плечо зудит и… — запнулась, краснея как маков цвет, а я глаза от злости на себя закрыл и торопливо скатился с неё, запоздало поняв, где у неё болело.
— И то, — голос мягко лился, будто мелкая изо всех сил старалась меня ободрить, — не шибко… терпимо…
А уже не слушал её оправдания и бормотание. Ясное дело, страшится, что обидела, а я… Боги, как же я себя ненавижу. Тварь в себе ненавижу!
И пока она сбивчиво мямлила, занялся её ранами. И впрямь чудеса — мелких царапин уж и не осталось — белесые рубцы. Только множественные следы от моих клыков на плече… Хотя сравнивать с тем, что было вначале — нельзя. Тогда я только месиво видел, а сейчас — кожей затянулось, воспаления не было и кровавой коркой покрыта большая часть ран.
— Что ты делаешь? — вцепилась в простыню, когда собирался проверить рану между ног.
— Не дури, Славк, — глухо рыкнул, — я должен посмотреть.
— Чего не хватало?! — ещё сильнее покраснела мелкая. — Заживает, говорю же!
— Так потому и заживает, что я лечу.
Она упрямо на меня смотрела, продолжая комкать края ткани, которой укрыта была.
— Да чего я там не видел?! — возмутился праведно.
Славка аж задохнулась возмущенно, глазищи то округлились, то сузились:
— Ты что, — вспыхнула негодованием, — туда… — опять судорожный глоток воздуха сделала и краской залилась, не смея мысль вслух сказать.
— И не только заглядывал, — мне почему-то до одури хотелось её ошарашить, вогнать в больше смущение, и наконец обрушить правду о своей непорядочности, но о которой она сама просила: