Пилигрим

Прибрал в сторону выпавший из руки меч. И колчан с арбалетом прибрал. А то мало ли. Оттянул в сторону сидор и начал выгружать содержимое. Свернутые в полотно сухари, по шмату сала и солонины. Три торбы с гречкой, сечкой и мукой. И зачем ему последняя, пирожки печь, что ли. Мешочек с солью. Медный котелок. Запасные чистые рубаха, портки, портянки и смена белья. Пеньковая веревка, увязанная в бухту.

Предательски засосал желудок. Михаил непроизвольно сглотнул набежавшую слюну. Дело уже к вечеру, так что ничего удивительного в том, что ему захотелось есть. Рыбой надолго насытиться не получается. В этом плане сало и мясо куда как предпочтительней. Но есть чужие припасы Романову показалось неправильным. Вот если бы владелец всех этих припасов был бы мертв... Впрочем, об этом уже говорилось.

Приметил берестяную флягу. Добротная такая, литра на два, не меньше. Потянулся к ней, и тут же разочаровано вздохнул. Пустая. Раненый вылакал всю воду. Глянул в сторону реки. Н-да. Плохая затея. Но похоже выбора особого нет. Придется опять лакать прямо из реки.

Доел свою рыбину, тут же почувствовав себя куда лучше. Спустился к реке, напился. Установил вершу. Отмыл котелок, потому как его чистота вызывала серьезные такие сомнения. Набрал воды и вернулся к раненому, все еще не пришедшему в себя. Разложил костерок, запалив его своими «спичками».

Сомнений в том, что в одном из мешочков найдется все необходимое для розжига никаких. Но вот не хотелось тянуть руки к чужому, хоть тресни. Хм. Правда, при этом без угрызений совести пользовал тот же котелок и собирался использовать флягу. Да и в сидоре полазил. Отметил эти странные выверты, вздохнул, и отмахнулся от этих мыслей.

Вопрос встал ребром, как быть дальше. Пока обдумывал ситуацию, отправился на поиски ножа и топора. Как ни странно, нашел довольно быстро. Помогло то, что он запомнил траектории, по которым полетело оружие.

Когда вернулся, котелок уже закипел. Отнес к реке, остудил и перелил во флягу. На попить пока есть. Правда все одно теплая. Но это меньшее из зол. В любом случае пить теперь он будет либо кипяченую, либо из ключа. И никаких других вариантов. Если только не припечет.

- Ну что, варяг. Будем тебя лечить. Выживешь или помрешь, это как боженька положит. В любом случае, ты уже не жилец. Так что, может еще и повезет. Опять же, здоровье у местных должно быть богатырским. По идее. Ладно, чего уж. Приступим.

Раненый все еще был без памяти, поэтому Михаил ворочал бесчувственное тело. Правда, доверять этому состоянию он не собирался. Поэтому для начала связал руки, заведя их за ствол липы. Потом расстегнул пояс и заведя за ствол, притянул к нему торс, чтобы раненый лишний раз не дергался. Вырубил два кола. Один вбил в землю так, чтобы к нему привязать отведенную левую ногу. Второй, под правую, согнутую в колене. Пока вязал, варяг издал стон, но в себя так и не пришел. Рана сквозная, так что, нужно обеспечить к ней доступ.

Вырезал ветку, прикинув чтобы диаметр был не меньше арбалетного болта. Очистил от коры. Быстро орудуя ножом сделал круговые насечки елочкой, на четыре яруса. Вроде должно хватить. Обжог ее на огне, чтобы хоть как-то обеззаразить. Хотя и сомнительно, что он как-то может усугубить положение. Потому как, хуже уже некуда.

Заканчивая подготовку к предстоящей операции, прошел к реке и из высохшего камыша срезал четыре трубки. Так, чтобы с запасом, уж больно хрупкий материал. Прочистил полость, избавляясь от всей трухи. И под конец помочился в котелок.

Подступившись к ране, истово перекрестился. В отличии от Звана, Михаил никогда не был набожным. Верил, в Бога, но в церковь не ходил. Потому как на дух не переваривал попов. Хотя и признавал, их пользу. Не суть важно. Главное, что сейчас он молился по настоящему, хотя и неумело. Он очень хотел спасти этого человека. И в то же время понимал, что без чуда тут не обойтись.

Вооружившись веткой с насечками, он вогнал ее в рану, протолкнул насквозь, и протащил, выгребая «елочкой» скопившийся там гной. Тот выпадал на землю тошнотворными сгустками, усиливая и без того тошнотворную вонь. Раненый в себя так и не пришел. Только издал стон и дернул-таки ногой. Правда не в полной мере, а так, на уровне судороги. Что только радовало.

Обтер ветку от гноя, насколько это возможно, и протащил во второй раз. Потом в третий. И в четвертый. В последний проход гноя оказалось совсем немного, только итого, что соскребли с краев раневого канала насечки.

Посчитав эту часть операции выполненной, Михаил вооружился камышинкой, и опустив один конец в котелок с мочой, ко второму приложился губами. Втянул ее в трубку. Потом ввел конец камышинки в рану и выдул в нее содержимое. Так он повторял раз за разом, пока из раны не начала вытекать чистая моча.

Так себе промывание. Да и обеззараживающий раствор весьма сомнительный. Но они по детству всегда мочились на порезы, и ни разу у него не было загноения. Конечно то еще сравнение. Но ничего лучшего на ум не приходило. И в любом случае, это куда лучше, чем тыкать в рану раскаленной железякой.

Под конец взял одну из нательных рубах. Не на себя же в конце-то концов он ее пользует. Нарезал ее на ленты. Сделал два тампона и смочив их все в той же моче, и перевязал рану. Вот и все, что он может.

Раненого он развязал только после того, как приготовил бульон и скормил ему его весь до последней капли. Пришлось поизголяться с берестой и воронкой. Мясо съел сам. Ну а что делать. Не выбрасывать же, в самом-то деле. А больному явно пока не до такой пищи…

Утро выдалось, что говорится, добрым. Он выспался, у тлевшего всю ночь костра, на достаточно удобной постели из лапника. Открыл глаза и таращится в ярко-голубое утреннее небо. Оно конечно, не с первыми петухами. Но и он не прежний Зван. Вполне нормальное время. Судя по положению солнца, часов семь.

Ему еще и сон приснился. Н-да. Странная у него теперь память. В прежнюю свою бытность, он зачастую не мог вспомнить, что ему собственно говоря приснилось. А тут нате вам здрасьте. Все в мельчайших подробностях.

Как-то сидели они со знакомым, и он рассказывал о том, как во время чеченской, за неимением медикаментов боевики лечили огнестрельные ранения медом. Брали и закачивали его шприцами прямо в рану. Михаил тогда еще усомнился в возможности этого, но товарищ доказывал правдивость этого с пеной у рта*.

*Мед и впрямь обладает заживляющими свойствами, вытягивает гной из воспаленных ран, способствует образованию новых клеток, обильному выделению лимфы, которая вымывает рану, и в свою очередь во взаимодействии с медом вырабатывает перекись водорода.

Нет, ему приснился вовсе не этот разговор, а вариация на тему, как он спасает варяга, в результате оказывающегося эдакой красавицей, с которой у него в итоге ничего не получилось. Банально не хватило времени, чтобы ухаживания переросли во что-то более интересное. Повалила целая толпа раненых, которых он спасал от неминуемой гибели, а она все звала его и звала, мол хватит уже заниматься ерундой… Словом, бредятина, что порой снится после пережитого напряжения.

Признаться, он не проверял, целебные свойства меда в деле заживления ран. Однако, утопающих хватается за соломинку. Он конечно не тонет, но в лежащем без сознания воине все же нуждается. К тому же точно знает, где припрятан берестяной туесок с лакомством. Они с ребятами нашли дупло с новым пчелиным роем, до которого еще не добрался из слободской бортник дядька Охрим.

Ох и покусали же их. Вроде и дымом обкуривали, а все одно, досталось. Один туесок с сотами, они преподнесли девчатам в тот же вечер. Второй припрятали до срока. А оно вон как получилось.

Поднявшись пошел глянуть как дела у раненого. Он его на всякий случай привязал к вбитым в землю кольям. Во избежание так сказать. А то еще с дуру пришибет к нехорошей маме. С него станется. Опять же, ни один воин не позволит постороннему прикоснуться к его оружию. А уж Михаил-то его излапал. В особенности топор, который пользовал направо и налево.