Противостояние

А вот с тетками, кстати, все оказалось сложнее. В силу занятости Прорвы, Осени и Полночи, забота о малышах ложилась, в основном, на плечи самых юных жительниц гарема — Грезы и Луны. А уж они-то никогда не упускали возможности побаловать Шкета и Козявку. Особенно, Луна, которая при всей своей ответственности и желании помочь, видела в мальках больше живые игрушки, чем личности в критический период своего формирования. Сама еще не до конца простившаяся с детством, она могла часами напролет играть с молодняком в прятки, догонялки и «охоту». Ее посылали проверить детенышей, а она вместо этого застревала в вольере на полдня, ее отправляли с ними погулять, а она всю дорогу таскала их на себе, вместо того, чтобы учить следовать за собой, ее просили помочь с кормежкой, а она забывалась и начинала убаюкивать наевшихся малышей на своих коленях… В результате Солнышку периодически приходилось отстранять ее и брать дело в собственные руки.

Несколько иным образом обстояли дела с Грезой. Поначалу она не испытывала особого восторга от первенцев подруги (особенно, учитывая повышенную кусачесть Козявки). Умилялась вместе со всеми, помогала, чем могла, но какой-то личной привязки не чувствовала. А потом кое-что изменилось… Сумрак не вернулся. Не вернулся к началу Сезона, не вернулся к середине… Затем Прорва порылась в базе охотников и не нашла там упоминаний о судьбе сына Грозы, что могло свидетельствовать лишь об одном… Нет, самки не поверили, продолжив надеяться. Но в глубине души каждая, наверное, понимала, что может больше никогда не увидеть молодого супруга.

Первые несколько суток, пока проходило осознание возможной трагедии, дочь Желанной просто не могла выносить присутствие мальков. Да, что там, она и компанию Солнышка с трудом терпела, не смотря на то, что сильно сдружилась с ней за год. Это щемящее, заставляющее беситься от злобы и стыда, чувство было недостойно и неправильно, но Греза просто не могла с ним справиться… Раздражение? Зависть? Досада? Нет, не то… Ему не было точного названия. А состояло оно в следующем: Греза внезапно осознала, что упустила свой единственный шанс произвести детенышей от любимого самца. Она, дочь Великой Матери, обязанная сделать после Сезона две, а то и три кладки, не потянула и одной. А по всем показателям бесплодная подруга смогла принять и взрастить в себе семя воина. И теперь у Солнышка хотя бы были мальки… А что у Грезы осталось от возлюбленного, кроме подаренных им ожерелья и пары костяных браслетов?

Разве, была в том справедливость? Разве, не должно было случиться иначе? Греза любила Сумрака — без памяти, без оглядки, почти до самоотречения. Сумрак любил Грезу — жарко, жадно, безумно. С дочерьми Свободы же его связывали лишь необходимые обязательства, не более. И тем не менее дочь Свободы получила драгоценные плоды любви, которые по праву должны были принадлежать Грезе. А Греза не получила ничего. И более уже не получит…

Она мучилась два дня, сторонясь подруги, дабы не наговорить ей лишнего. Но делать вид, что все в порядке, дочь Желанной тоже не могла. Впрочем, все списали ее замкнутое поведение на шок, а потому вопросов не задавали, благодаря чему у Грезы появилось дополнительное время подумать. И ее измученная психика выкинула очередной номер в виде приступа самообвинения. Действительно, кто же, кроме как сама Греза, был виноват в случившемся? Ведь, откровенно говоря, она поначалу совершенно не хотела так рано становиться матерью. А, как говорится, не хочешь — не надо… Ей так хотелось подольше оставаться независимой и юной, не обремененной ответственностью, не испортившей фигуру… И, что теперь? Она по-прежнему молода и хороша собой, да вот только для кого?

С этого момента, каждый день, отходя ко сну, самка мысленно повторяла: «Только вернись, и я подарю тебе детенышей. Не одного, не двух — много! Только, пожалуйста, вернись…» Но Сумрак больше не являлся к ней. Ни разу…

И новое осознание постепенно пришло к юной самке. Возможно, эти два малька — единственное, что осталось от возлюбленного воина. Его частица, его плоть и кровь… Пусть их породила не она — другая, неважно. Важно лишь то, кто приходился им отцом. Конечно, Греза не могла любить их, как собственных детей, но могла дорожить ими как продолжением Сумрака в этом мире…

Нет, она не смирилась. И не покривила душей, когда сказала, что до сих пор ждет возвращения супруга. Но позаботиться о его детенышах теперь считала своим долгом.

Погода стояла жаркая и солнечная, но под сенью сада зной переносился легче, чем в помещении или на открытом месте. Вольер для молодняка был расположен так, что одна его часть находилась под прикрытием больших деревьев, а другая беспрепятственно освещалась и прогревалась, давая малькам возможность понежиться в волнах живительного ультрафиолета. На дне вольера располагался неглубокий водоем, в котором детеныши с наслаждением барахтались после принятия солнечных ванн. Также внутри росло несколько кустов и небольшие деревца (уже немало детками пожеванные и поломанные). Дополнительно размещались разнообразные игровые снаряды — лестницы и канаты для лазания, искусственные укрытия, веревочные сети и качели, тент из прорезиненной ткани, по совместительству горка и батут — все по большей части творчество Сумрака, и откуда он так хорошо знал, что именно малькам понравится?

Сам по себе вольер после реставрации стал очень надежным. Плотно подогнанная мелкая сетка и круговая отмостка не давали малькам шансов на побег ни путем поиска дыр, ни путем подкопа, одновременно оберегая детенышей от проникновения диких зверей. Только самые мелкие твари могли пробираться внутрь, то и дело становясь добычей проворных детенышей. Иногда свободное питание этими созданиями приводило к некоторым неприятностям, вроде гельминтозов, но пользы от него было неоспоримо больше. Внешние патогены в умеренных количествах тренировали иммунитет молодняка, а, благодаря возможности ловить живых жертв, мальки оттачивали охотничий навык и упражнялись физически.

В последнее время детки ежедневно проводили в вольере по шесть-восемь часов. В основном, они жили дружно, день-деньской предаваясь совместному познанию мира. Однако идиллии не суждено было длиться вечно. Как-то раз самец чем-то отравился и стал вялым. Сестричка не замедлила этим воспользоваться, начав докучать брату. К вечеру Козявка настолько загоняла Шкета, что он забился в угол и отказался вылезать. Солнышко, пришедшая за мальками, насилу его отыскала. Сперва она даже забила тревогу по поводу его мнимого побега, заставив остальных самок вдоль и поперек прочесать весь сад несколько раз. Наконец, к своему величайшему облегчению, Рыжая сама отыскала сына, попричитала над его жалобной моськой, унесла в дом, напоила желудочным сбором и обработала на нем Козявкины укусы, после чего разделила детенышей на двое суток. Когда Шкет поправился и приободрился, малышей вновь выпустили в вольер вместе, и ситуация мгновенно поменялась на противоположную. Козявка тут же подверглась нападкам мстительного братца, в результате чего — Луна, выступавшая в тот раз в качестве няньки, и жвалами щелкнуть не успела — у дочки Солнышка почти не осталось гривы. Теперь уже маленькой самочке пришлось оказывать первую помощь. Пока мать, охая, пыталась остановить кровотечение из жалких оставшихся на ее головенке огрызков, Козявка верещала, будто ее убивают, захлебываясь слезами и криком. В итоге, чтобы хоть как-то ее успокоить, Солнышку пришлось взять дочку на ночь в к себе в постель. Шкет, кстати, так отвратно себя не вел, когда его лечили, хотя, пострадал в целом намного сильнее. Судя по всему, в семье подрастала юная манипуляторша…

Спустя еще несколько дней деток вновь совместили под присмотром. Те немедленно повздорили, так что вольер, как и детскую, пришлось разгораживать пополам сеткой, дабы мелкие видели друг друга, но не могли достать.

— Представить не могу, что было бы, если бы их было больше, чем двое, — сетовала Солнышко, сокрушенно наблюдая за попытками отпрысков достать друг друга сквозь заграждение.