Страница 1 из 39
Елизавета Магнусгофская
ТРИНАДЦАТЬ
Оккультные рассказы
Собрание рассказов
Том I
Латвийскому астрологу
Ральфу Бэтору
посвящаю мой скромный труд
На небо глядеть может каждый из нас,
Но, все-таки, все мы — слепые…
А в безднах, где искрится звездный алмаз,
Решаются судьбы земные…
Бегут, с недоступных небесных высот,
Лучи к нам, на грешную землю…
О, как меня звездная тайна влечет,
Как жадно их голосу внемлю!
Все судьбы народов, отдельных людей,
Война и науки расцветы —
Начертаны ярко средь звездных лучей,
В аспектах предвечного света.
Там взбешено все на чудесных весах
Никто и ничто не забыто…
О люди! Учитесь читать в небесах,
Как в огненной книге раскрытой!
ТРИНАДЦАТЫЙ УДАР
Июльское солнце…
Оно стоит высоко в небе и посылает свои палящие лучи на поля, золотит поспевающую рожь, обливает разноцветными красками полевые цветы.
Фрида лежит в поле. Жжет солнце. Жжет невыносимо. Надо бы прикрыть голову. Нечем. И лень, лень двигаться. Даже повернуться на другой бок.
Фриде девятнадцать лет. Но на вид ей меньше — такая миниатюрная, прозрачная.
У Фриды нет подруг. Крестьянские девушки, с которыми она училась в сельской школе, всегда чуждались ее. Особенно же с тех пор, как начали делаться с ней эти припадки. Она часто лишается чувств, и обмороки длятся несколько часов. Иногда начинается ни с того, ни с сего лихорадка. Поднимается температура чуть ли не до сорока — а потом, дня через два, все пройдет. Конечно, надо бы серьезно лечиться. Но отец ее, пастор Шмидт, обслуживает приход радиусом в двенадцать верст. Ему некогда свезти Фриду в город. Да и самой ей некогда: со времени смерти матери, скончавшейся два года тому назад, Фрида ведает все хозяйство. А оно немаленькое. Пять человек у нее братьев и сестер. Батраки. Птичий двор и молочная ферма. Верная помощница и советница Фриде — старая Марта; служит в доме пятнадцать лет. Но и вдвоем им справиться трудно.
Ах, что там — обмороки, головокружение, лихорадка — пустяки!
Хорошо на солнышке. Хорошо. Сегодня — воскресенье. Сегодня нет работы. Можно отдохнуть в поле… Жарко. Какая-то дрема сковывает все члены. Сладкая истома. А в истоме этой надвигаются сны…
— Я здесь!
Открыла глаза. И сейчас же закрыла: слепит солнце. Никого. Ни звука в поле. Даже кузнечики, трещавшие все утро, должно быть, испугались жары и смолкли. А стрекозы — синие, изумрудные, золотые — улетели в лес. К лесным водам…
Ни звука. Ни ветерка. И неподвижно-мертвая стоит колосистая рожь.
— Нет, наверное, почудилось в полусне!
А может быть, и не во сне вовсе был этот голос. Может быть, это был тот странный звук, что долетает к нам, в трехмерное пространство, называя нас по имени. Прилетит на крыльях невидимых лучей из каких-то неведомых далей, позовет — и смолкнет навсегда…
И горе — говорят — смертному, который на него откликнется!
Фрида снова закрыла глаза. Этот странный голос, раздавшийся так издалека, напомнил ей другой, который она не слышала уже давно…
Андрей, сын кузнеца…
В школе не отличался он от других мальчиков ничем. Так же баловался на переменах, так же дразнил девчонок и дрался с товарищами. Учился посредственно. Что он пел в хоре лучше других — до этого не было никакого дела старому учителю, буквоеду и формалисту. И только, когда ушел он из школы в тенистый уголок кладбища, а на его место пришел другой, полный каких-то новых идей, и отвел почетное место в плане школьных занятий гимнастике и пению — на голос Андрее обратили внимание. Он сразу выдвинулся перед всеми…
И в классном пении, и в церковном хоре мальчику поручались руководящие партии и голос его выделялся из всех, заставляя к себе прислушиваться.
— Ангельский голосок! — говорили старушки.
Когда Андрей кончал уже школу, учитель пришел раз к его отцу, кузнецу, и сказал:
— Послушайте, Шальх, вы должны отдать мальчика в музыкальную школу. С таким голосом, как у него, примут на стипендию!
— Чушь! — бросил кузнец. — Баловство! Андрей — старший из детей, и он будет продолжать мое дело!
Никакие убеждения не помогли, хотя на помощь учителю пришел неожиданный союзник — пастор. Он пытался доказать кузнецу, призывая на помощь слова Писания, что грех зарывать в землю данный Богом талант.
— Я вас очень уважаю, господин пастор, — сказал Шальх, — но если вы будете советовать мне сделать из моего сына шалопая и лентяя, то мы с вами серьезно поссоримся.
Ссориться с зажиточным и влиятельным кузнецом пастору не было никакого расчета, и он отступился. Учитель был упорнее, и при всякой встрече с кузнецом возвращался к тому же разговору.
— С отцом вы ничего не поделаете, господин учитель — он страшно упрям.
Андрей часто приходил к учителю, и Шальх относился к этим посещениям неодобрительно. Но учитель сказал, что готовит его сына к выпускным экзаменам. Зная, как плохо учился последнее время Андрей, отец махнул на эти посещения рукой.
Шальх был очень рад, когда учителя убрали из села. Честный, идейный, снискавший горячую любовь своих воспитанников, дававший им бесконечно много в смысле знаний и жизненного опыта, он не мог подлаживаться ко вкусам родителей…
Окончив школу, Андрей стал работать в кузнице отца. Он заметно скучал. У него не было близких товарищей — сложную натуру юноши не могли понять его сверстники. А единственный друг его — учитель — уехал… Андрей пел еще по праздникам в церковном хоре, но отказывался петь где-нибудь в гостях.
Кузница также более никогда не оглашалась его песнями…
В то дождливое лето, после которого наступило два неурожайных года подряд, Фриде исполнилось тринадцать лет. Тогда еще были живы и мать, и бабушка, жившая в деревне за четыре версты. Фрида охотно гостила у старушки. Перед началом учения она осталась на этот раз у бабушки целую неделю. Последние три дня шел проливной дождь.
— Очень сыро в лесу, — сказала бабушка, отпуская Фриду домой, — может быть, подождешь до завтра? Рано утром поедут крестьяне, подвезут тебя…
— Завтра начинается учение. Если я не приду, мама будет беспокоиться. А папа сердиться. Надо все приготовить, сложить книги, выбрать, что надо… И потом сегодня, бабушка, такая чудесная погода — ни облачка! Такая погода за все лето стояла каких-нибудь три дня… Я пойду медленно — в лесу будет так хорошо… Времени до заката еще довольно!
Фрида бодро пустилась в путь. Заблудиться в лесу она не могла. Где городской человек видит одинаковые, как близнецы, сосны — она замечала тысячу признаков, по которым можно было безошибочно найти дорогу. Каждое дерево, каждая тропинка имели свое собственное лицо. Жив лес для того, кто идет в нем зрячий! Эту тропинку, которая выходила к бабушкиной деревне и значительно сокращала путь, Фрида знала так хорошо, что могла бы найти дорогу даже ночью!
Но сегодня было как-то странно. Весь лес был другим, и каждое знакомое место — незнакомым… Это потому, что везде и всюду стояли целые озера красноватой или черной воды, и смешно торчали из них кусты можжевельника. И сама тропинка в некоторых местах прерывалась черными, жуткими водами. Далеко приходилось обходить их, следя за тем, чтобы не потерять из виду тропиночку. И тяжело было проходить мимо этих вод, потому что из них поднимались целые тучи жужжащих комаров.