Страница 22 из 25
По мыслям внимательного бердника, в ней боролись именно эти две крайности: предписанная недоступность для окружения в общении с людьми ниже своего уровня и девичье желание поболтать тет-а-тет с молодым да интересным красавцем писаным. По крайней мере, он имел именно такое мнение о себе.
– Мы лютые, когда закуманены и находимся в состоянии похода, – призналась дева, смущаясь как ему показалось по-настоящему, что выдавал вспыхнувший румянец на щеках, – вот тогда лучше не подходи даже на вылет стрелы. И вас это тоже касается. Это я так, на будущее.
С этими словами она кивком указала на едущих впереди Кулика с поляницами, как бы давая понять, что подобные панибратские отношения, превалирующие в данный момент, в будущем будут неприемлемы.
– Буду знать. Благодарствую за предупреждение, – ответил Кайсай, любуясь её точёным профилем.
Она небрежно подала знак рукой оглянувшейся деве сопровождения, мол давай вперёд, не притормаживай. Та молниеносно выполнила команду прибавив шаг.
– А теперь мы такие же обычные, как и вы. И законы блюсти, в общем-то, не обязаны, – тут она повернулась, уставившись ему в глаза своими зелёными ведьмиными болотами, затягивающими словно зыбучая трясина и улыбнувшись неожиданно добавила, – а ты ничего, воин. Мне понравился.
В глазах золотоволосой красавицы блеснули искры не то от стыда за признание, не то от эйфории собственной смелости.
Она, не отводя глаз начала останавливаться, но неожиданно улыбнулась и рванула вперёд, оставив рыжего в полном недоумении. Кайсай встал как в копаный и ничего не мог поделать ни со своим бешеным сердцем, выскакивающим из груди, ни со своими полоумными мыслями, устроившими кучу малу, ни со своим предательским телом, забившимся крупным ознобом.
Воин не понимал, что с ним происходит. Почему эта дева так на него действует? Колдовство? Наваждение? Ведьминый приворот? Он опомнился, когда уже потерял из виду спутников, и пришпорив Васу рванул догонять отряд, скрывшийся за бугром.
Догнав золотоволосую ведьму, чуть ли не признавшуюся в любви, продолжавшую сознательно отставать от передового отряда, он, ища повод для дальнейшего разговора, ляпнул первое что пришло в голову, вернее первое что попалось на глаза, по большому счёту неся полную околесицу:
– Лук у тебя хороший. Сразу видно руку мастера.
– Восемнадцать кусков разного дерева, – не без бахвальства поддержала разговор Матёрая, – таких, кроме как у нас больше нигде не делают.
– Ого, – наигранно восхитился рыжий и бросив на деву растерянный взгляд, вновь спросил первое что попало на глаза:
– А откуда у вас такой цвет волос? Вы что их действительно золотом натираете?
Дева расхохоталась, притом так заливисто и обворожительно, что Кайсай в очередной раз затрясся от возбуждения и чуть не застонал от нахлынувшей истомы, и вполне нормального желания для мужика немедленно завалить её тут же и сжать в объятиях, раздеть, облизать как вкуснятину, ну и так далее.
– Нет, Кайсай, – весело ответила Золотце, видимо приняв решение быть раскованной и получать от этого удовольствие, сверкнув искрой своего мимолётного чарующего взгляда, – красим мы их. Мы все до единой крашенные. Представляешь?
– Это как? – так же естественно удивился Кайсай, подъезжая к Золотцу в плотную до касания и разглядывая длинные волосы, забранные в косу.
– Травка тут в степи одна секретная растёт. Вот её собираем, отвар готовим и красим.
И с этими словами она, порывшись в перекидной суме достала небольшой кожаный мешочек. Развязала, понюхала и протянула его берднику. Тот осторожно взял мешочек, тоже зачем-то понюхал содержимое, ощущая пряный аромат неведомой травы, хмыкнул и вернул хозяйке, давая понять, что перекрашивать себя просить не станет. Ему и свой рыжий цвет сойдёт.
– А можно ещё спросить? – осторожничая поинтересовался рыжий.
– Спрашивай. Я сегодня добрая.
– А это правда, что обладательница чёрного узора может запросто жизнь отобрать?
Весёлость с лица Золотца как ветром сдуло.
– Это тебе тоже еги-баба поведала?
– Нет, – не стал врать воин, – это мне мой наставник рассказывал, а у еги-бабы он не чёрный, а серый такой, пепельный, примерно, как у тебя. Я её, кстати, тоже спрашивал, но, по её словам, она такого не может. Пуп говорила развяжется.
– А ты храбрый заяц, – неожиданно жёстко проговорила Матёрая, уставившись в упор на собеседника, – не трясись. У меня тоже пуп не так завязан, а вот наша Матерь, может высосать жизнь одной мыслью. Но у неё чернота блестит словно масло, а моя, да, матовая. Я только так могу…
И не успел Кайсай возразить, мол не надо, верю, как его скрутила сумасшедшая судорога, да так резко, что зубы друг о дружку щёлкнули, со звоном отдаваясь гулом в бестолковой голове, а он сам, лишь спало оцепенение чуть с коня не сверзься, чудом удерживаясь в стременах. Золотые Груди хохотала до слёз. Ей, видите ли, стало весело.
– А розовый узор на попе тоже рассмотрел? – поинтересовалась золотая ведьма хитро прищурившись.
– Не надо, – завопил Кайсай, и кинулся от заливающейся смехом девы подальше в сторону…
Перебравшись вброд через очередную не широкую реку, где стояла застава с ордынским охранением, услужливо расступившемся как можно дальше от проезжающих золотоволосых дев, и позволяя тем самым двум молодцам, ехавшим с «мужерезками» проскочить кордон без какого-либо допроса с дознанием и уплатой пошлины, путники, наконец, вступили на легендарное Дикое Поле.
Отъехав от реки на четверть полёта стрелы, Золотые Груди остановила коня, и все путешественники собрались в единую кучу.
– Всё, – вновь преображаясь в спесивую стерву подытожила золотоволосая Матёрая, – мы на месте. Вам туда, – и она указала рукой на утоптанную дорогу, – а нам домой, в другую сторону.
– Жаль, – протянул Кайсай, прикидываясь дурачком, – я б в вашей компании всю жизнь ездил бы.
– Соскучишься, приезжай, – повеселев съязвила Золотце, топя своими зелёными глазищами, раздевающего её взглядом бердника, – будем рады вас сварить и съесть.
Девы звонко засмеялись довольные шуткой своей предводительницы. Молодцы кисло скривились, изображая отвратительные улыбки. Затем Золотце молча подвела коня к рыжему балагуру и сделала то, отчего в ступор впали абсолютно все без исключения. Похоже даже те охранники, что караулили переправу и издали наблюдавшие за странной компанией.
Она вдруг ухватилась за шею Кайсая и впилась сладким поцелуем в губы воина. Затем отстранилась, оправила задравшуюся золотую бронь, и вальяжно проговорила довольная собой:
– Извини, но я привыкла последнее слово в разборках всегда оставлять за собой, Кайсай.
И тут же пронзительно взвизгнув «Я-ху-ю», стелясь стрелой к траве, поскакала вдоль реки. Её замешкавшееся на мгновение сопровождение, взвизгнули то же самое и понеслись следом весело повизгивая. Кайсай с Куликом остались стоять каменными статуями.
– Она меня отравила, – тихо, вполголоса выдавил из себя бердник, еле шевеля всё ещё ощущаемыми поцелуй губами.
– Как отравила? – взвизгнул перепуганный Кулик, и ничего не понимая кинулся к товарищу на помощь.
– Полностью. Жизнь отравила, голову. Сердце вообще разбила вдребезги, – продолжил сконфуженный Кайсай и повернувшись к своему попутчику, неожиданно для белобрысого спросил, – что это было, как ты думаешь?
– Ну, я не знаю, – стушевался Кулик, но тут же внёс своё предположение, – может влюбилась?
– Я тебя умоляю Кулик, – вальяжно перебил его рыжий тоном бывалого, – эта, может влюбиться только в саму себя и ни в кого больше.
– А что же тогда? – удивился молоденький берсерк.
– Да хрен её знает? – подытожил разговор Кайсай, встряхивая головой, – она то вряд ли, а вот я, похоже, окончательно пропал. И ведь как точно ударила, золотоволосая дрянь …
Глава шестая. На безрыбье и рак – рыба, но на без рачье рыба не прокатывает.
Ордынский сход ещё издали напоминал огромный муравейник, беспрерывно кишащий в хаотичном движении, гудящий словно пчелиный улей и при этом дымящий в небо струйками костров. Кибитки с телегами, разномастные шатры и убогие шалаши самого разнообразного вида, а между ними толпами люди, оккупировавшие большой холм. И всюду кони: внутри, снаружи. В степи меж муравейником и рекой паслись огромные табуны. Кони казалось ходили везде.