Страница 16 из 52
Ощущение прильнувшего теплого тела заставило Сумрака резко замереть. Прорва сдавила его в объятиях, окутывая облаком феромонов и принялась настойчиво тереться о его пах, одновременно перебирая руками гриву и массируя плечи. Обезоруженный подло примененными женскими чарами самец издал какой-то судорожный жалкий всхлип, сдался и окончательно затих. Теряя остатки воли, он почувствовал резкую смену собственного настроя, будто кто-то повернул незримый переключатель… Желание разорвать Прорву на месте улетучилось, словно какое-то наваждение. Теперь ему захотелось немедленно снова спариться с ней, пусть даже в такой неудобной, скованной позе. Улучив момент, он перехватил скользящее по его лобку половое отверстие самки и двинул тазом, вводя свой член. Прорва тихо вскрикнула и совершила встречное движение.
Но самцу она не дозволила сделать и пары толчков. Лишь только ощутив, что орган внутри ее лона достигает полного напряжения, Прорва соскочила с пронзающего ее стержня и нырнула куда-то вниз. Опустив следом взгляд, Сумрак с ужасом увидел, как ее челюсти смыкаются на возбужденном пенисе, и он наполовину исчезает в пасти самки. С секундной задержкой самец ощутил впивающиеся в его плоть острые зубы. Прорва не прокусила, но надежно зафиксировала чувствительный орган, плотно охватив его головку ротовыми складками и зажав посередине между нижним рядом зубов и диастемой. Одновременно она уперла концы жвал в четыре точки по окружности пениса и провела ими с легким надавливанием до самого основания. Это было в прямом смысле «острое» ощущение. И нельзя сказать, что было совсем неприятно… Но зубы… Самца сковал невольный страх. Прорва заглотила пенис глубже и провела жвалами в обратном направлении. Сумрак напрягся и стиснул челюсти, боясь даже шелохнуться. Возбуждение отступило на второй план, уступая место здравомыслию. Член потихоньку начал опадать, выскальзывая из Прорвиной хватки. Вскоре самке ничего другого не оставалось, кроме как разочарованно выпустить жертву.
Следующие несколько минут она безуспешно пыталась вновь распалить страсть самца, но он более не поддавался, так как устал, потерял много крови и в довершение всего явно прилично струхнул перед перспективой остаться евнухом.
Осознавая тщетность своих попыток, Прорва пришла в ярость. Один? Всего один раз за целую ночь??? Нет, ее это ни коим образом не устраивало. Негодующе рыча, самка вновь схватила истерзанного партнера за горло и сжала его своей лапищей, перекрывая доступ воздуха. Сумрак захрипел, пытаясь вырваться, но ничего не получилось. Накатило всепоглощающее постыдное отчаяние.
— Моя Госпожа… прошу… — взмолился он, в итоге, не видя иной альтернативы. Проще уже было дать ей желаемое…
Прорва сильно двинула ему коленом в живот и разжала хватку. В своем прикованном состоянии он даже не смог согнуться. И так уже недостаточное дыхание перехватило окончательно. Сумрак почувствовал, как из угла правого глаза скатилась вниз недопустимая, недостойная воина тяжелая капля.
Прорва отошла и вновь тронула рычаг. Цепь натянулась сильнее, самец практически повис в воздухе, и его когти панически заскребли по полу, безуспешно пытаясь уцепиться за уходящую из-под ног поверхность.
— С этого дня, — процедила самка, приближаясь и вглядываясь в его лицо, оказавшееся теперь почти на одном уровне с ее головой, — ты будешь во всем слушаться меня. Скажу сопротивляться — будешь сопротивляться, скажу ползать — поползешь! Ты хорошо понял?
Да… Какого черта?! Нет! Нет! Ни за что! Иди ты лесом, проклятая тварь! Сумрак на остатках дыхания яростно заклокотал.
— Нет! — рявкнул он, клацнув жвалами прямо у самки перед носом.
— Будешь, — повторила она ядовитым шепотом и куда-то вышла.
Вернулась она быстро — Сумрак даже не успел как следует обдумать ситуацию и решить, что ему делать дальше. В руках у Прорвы была какая-то склянка. Крепко взяв самца сзади за гриву, она сунула пузырек ему глубоко в пасть, ничуть не опасаясь мощных жвал.
-Пей! — приказала она, заливая ему в глотку какой-то горькую настойку. Сумрак поперхнулся и против воли сделал глоток. Прорва отпустила его и отдалилась на пару шагов, уставившись на самца с непонятным ожиданием…
Спустя несколько минут Сумрак ощутил неконтролируемый прилив возбуждения и вместе с тем дурноту. В следующий момент он с ужасом догадался, что она ему выпоила: вытяжку из травы, которую иногда именовали «Последняя ночь». Престарелые самцы, чтобы не опозориться перед самками, пили ее, когда уже не могли полагаться на собственные силы. Она стимулировала сильную эрекцию, но вызывала резкий скачок давления, так что многие из отставных ловеласов гибли на ложе любви…
Прорва не могла не знать, насколько это опасно, но в своей жажде экспериментов над молодым любовником она уже слишком далеко зашла. Его организм с большой долей вероятности должен был выдержать, видно, именно этим она и успокаивала себя.
Сумрак тем временем с откровенным испугом смотрел на собственный увеличившийся до небывалых размеров орган. Пенис перестал умещаться в складке и полностью вышел наружу. Выступили уродливо вздувшееся вены, в закаменевшем подбрьюшье гулко отдавались удары пульса, кажется, уже сотрясая все тело. Дальше все происходило как во сне. Кошмарном бесконечном сне. Прорва накинулась на самца и начала раз за разом насаживаться на его орудие, с упоением, с безумием, со стонами и завываниями. А Сумрак уже почти не осознавал, что конкретно происходит, не слышал, издает ли он сам какие-то звуки, не понимал, движется он или уже просто используется самкой как неживая сексуальная игрушка. С большим трудом он излился несколько раз. Потом вдруг отключилось зрение, а звон в ушах поглотил все остальные шумы…
Очнулся он, скорчившись на полу. Запястья были иссечены в кровь, но свободны. Болело все. Вообще все.
— Ты обмочился, — равнодушно констатировала взирающая на него сверху вниз Прорва.
«Я сейчас еще и блевану», — с тоской подумал Сумрак.
Голова продолжала гудеть, голос Прорвы словно бы проходил через вату. Сумрак нащупал рукой какую-то опору и поднялся на трясущихся ногах. Боги, что за унижение… Для чего он это все терпит…
— На сегодня свободен, — сообщила истязательница, посторонившись и пропуская его к выходу. — Если не придешь завтра, я перед сестрами объявлю тебя трусом и неполноценным самцом.
— Но ведь ты знаешь, что я приду, — поднимая на нее мутный взгляд, молвил посрамленный воин. Прорва ничего не ответила.
Проводя глазами его пошатывающуюся удаляющуюся фигуру, она принялась прибираться на «поле боя». В душе безжалостной самки на миг шевельнулись вялые отголоски совести. Сегодня она, пожалуй, перешла границы дозволенного. Она могла просто угробить юнца. Ей, конечно, это сошло бы с рук, как и многое другое, но… Наверное, стоило быть с ним помягче. Хотя, с другой стороны, пусть не думает, что в сказку попал. Он попал в Сезон, и церемониться с ним никто не будет — не дорос еще до церемоний.
А ведь он, при всем при этом, неплохо держался. Другой бы молил о пощаде уже на третьей минуте, либо начал бы как баба кусаться и отпинываться. Но этот твердо стоял на ногах до самого конца. Даже, когда сознание и силы покинули его, и взгляд сделался совсем пустым, по-прежнему стоял, покуда полностью не отключился. Он не сдался ей. Он и вчера не сдался — обманул. Целеустремленный, предприимчивый, находчивый самец. Твердый характер, сильная воля… В прежние времена Прорва сочла бы за великую удачу зачать от такого самца.
И одновременно… Как же он был наивен и доверчив! Развратнице хотелось пользоваться этим снова и снова, но она понимала, что юнец быстро учится. В следующий раз он будет осторожнее… Если он вообще наступит, этот следующий раз.
Сумрак, желая куда-нибудь провалиться от стыда и отчаяния, практически наощупь выбрался во двор. Он успел дойти до ближайших кустов, где его благополучно вывернуло. Стало немного легче. Потом самец добрел до источников, упал на берег и жадно приник к воде. Пил он долго, иногда переводя дыхание и вновь глотая невкусную жидкость с легким сернистым привкусом. Напившись, он умылся и ополоснул тело. Настойка продолжала свое коварное действие, так что запахнуть набедренную повязку оказалось делом нелегким. Разбухший пенис до сих пор частично выставлялся из клоакальной щели, и его головка неприятно терлась о ткань. Возникла мысль вообще пойти голым, но как-то было неудобно щеголять с таким стояком даже в этот глухой час.