Страница 20 из 33
– Да хоть президенту жалуйтесь, – невозмутимо отвечал по телефону дежурный Медведев, красивый русый майор. – По ночам дети должны дома сидеть, а не самогонку пить в детских садиках по верандам. Приезжайте, забирайте вашу дочку. Нет, обратно привозить мы её не обязаны. Как на чём? Такси берите…
– Инспектора ОППН[43] у тебя нет? – спросил Миха.
– До двенадцати дежурила, отпустил я её.
– По уму освидетельствовать бы малолеток у нарколога. Тогда, это самое, у родителей административная ответственность будет. За невыполнение обязанностей по воспитанию. Вам такие «палки» не нужны, не интересны?
– Нам всякие «палки» интересны, Михаил Николаевич, если время есть. У вас там участковый освободился? Не Муравьёв, а тот, которого я тебе отрядил? Сейчас он и займётся.
Маштаков завёл к себе фиксатого Лёху. Разрешил курить.
– Я вас знаю, вы раньше в прокуратуре работали, – сказал Лёха.
– Было такое.
– По моему брательнику дело вели. По убийству.
– Фамилия такая же? Филатов? В каком году?
– Не, мы сводные с ним. Он – Мешалкин. Год девяносто второй, что ли… По пьянке он соседа зарезал…
Миха помнил смутно. Это было одно из последних дел, расследованных им перед повышением в замы. Ничем оно не запомнилось, банальная бытовуха.
– Вы тогда по-человечески к нему отнеслись. Свиданку дали с матерью. Когда он сидел, она умерла, – Лёха скрипнул фиксами.
– Где он сейчас, брательник? – спросил Маштаков, проявляя видимый интерес.
Разговор не должен был затухнуть.
– Сиди-ит снова. За цветмет.
– Ты сам давно на воле?
– Пятый месяц. Тоже по УДО[44] вышел. Отпустите нас, гражданин начальник… а то я в блудную попадаю. Пригласил парня, а его замели… Он не из последних по нашим меркам. Мы к этим грабежам никаким боком. Я в долгу не останусь.
Миха внимательно посмотрел на него. Фиксатый выдержал взгляд, только глаза сузил.
– Ты где сидел?
– Последний раз в Терентьево, на «шестёрке». У Кафтанова Иван Иваныча за меня можете спросить.
Проработавший почти пятнадцать лет начальником оперчасти в учреждении ОТ-16 Кафтанов был личностью легендарной.
Теперь всё стало на свои места.
– Запиши телефон, – Маштаков подвинул листок бумаги, карандаш.
– Говорите, я запомню.
Времени было два часа, когда управились. Бумаги – объяснения, справки – собрал Рязанцев.
– Водила нас развезёт? Не уехал? – забеспокоился Миха.
На Эстакаду ему предстояло добираться всех дальше.
– Что ты? Он на всю ночную смену с нами. Ждё-от! – успокоил участковый Муравьёв.
Хотя никого рядом не было, весь длинный коридор – пустой, ночь глухая на дворе, он потянулся к михиному уху.
– Пойдём, Николаич, по соточке? За удачный рейд? Качественно как порейдовали. Пойдёт теперь волна по микрорайону. Моя милиция меня бережёт!
– Да я это… да мне это… – Маштаков заёрзал.
Хотелось ему выпить, стресс с побегом снять, растворить мысли о грядущих неприятностях, но боялся он. А вдруг понесёт?
– Пошли-пошли, Николаич. Не боись. Там одна бутылка.
Сальцо домашнее, супруга самолично солила, лучок, – участковый подталкивал Миху к лестнице.
– Ладно, только быстро давайте. Завтра – рабочий день.
– У всех, у всех, Николаич, завтра – рабочий день. Даже не завтра, сегодня!
В кабинете у Калёнова было накрыто. На расстеленной скатерти-самобранке – газете «Спорт-экспресс» – лежали толсто поструганные пластинки сала, две луковицы, тоже порезанные, соль в спичечном коробке, чёрный хлеб. Два стакашка стояли и кружка с отбитой ручкой. С видом фокусника Амаяка Акопяна участковый достал из угла бутылку без этикетки с прозрачным содержимым. Как только он отвинтил пробку, по кабинетику расплылся духман сивухи.
– Гонишь, значит, Анатольич, потихоньку?
– Для себя, Рома, исключительно для себя. Попробуйте, мужики, лучше всякой водки. На калгановом корню. Ага. Тройной очистки. Через угольный фильтр пропускал!
Тары не хватило, пили в два захода, соблюдая принцип старшинства. Первыми за стаканы взялись Муравьёв, Миха и Калёнов.
– За удачный рейд, мужики! За взаимодействие!
Самогон был крепкий, даже Маштаков закашлялся.
– Сколько в нём градусов, Юр?
– Сколько градусов – не скажу, спиртометром не исследовал. На горючесть вот испытания проводил. Горит синим пламенем.
Участковый степенно закусывал. Сало его тоже оказалось отменным, сочным, в меру острым. Михе в нём попалась долька чеснока.
Налили молодым.
– Давайте, хлопцы! За вас, за молодёжь! Трудно сейчас в милиции начинать. Не сломайтесь!
Парни выпили. Непривычный к крепкому стажёр проглотил с трудом, давился.
«Ничего, если в розыске работать хочет, пить научится», – благостно думал Маштаков.
Ему уже захорошело, он курил, пускал к потолку сиреневые зыбучие кольца.
В три часа ночи он отпирал входную дверь, стараясь не шуметь. Чай пить не стал, умылся, разделся и прокрался в кровать, нагретую женой. Потревоженная Таня зачмокала во сне губами, стала переворачиваться на другой бок. Миха прижался к ней сзади. Привычно скользнул рукой по гладкому бедру, сосбаривая, приподнимая край ночнушки. Достигнул соединения ног, шелковистых волос… Жена завозилась, перехватила его кисть, отняла с заветного места. – Не хочу! Отстань!
9
Остаток ночи до семи утра виделись Михе вокзалы, полустанки, составы железнодорожные, извилистая колея, грохот колёс. Он ехал почему-то из Ростова. Запала в голову вывеска на вокзале «Ростов-товарная»… Отстал от поезда без денег, без документов…
Проснувшись, он отыскал на журнальном столе в ворохе газет «Сонник эпохи водолея». Жена в последнее время стала большой любительницей подобной ерунды. По соннику выходило, что ему предстояло выгодное путешествие.
«Вот ересь! Путешествие ещё может быть. Пошлют в командировку или арестованного этапировать. Но выгодным оно всяко не будет».
Девчонки ещё спали, Маштаков ходил на цыпочках. Времени у него было в обрез, и он решил сэкономить на бритье. На кухне жена пекла блины, стоял чад, трещало подсолнечное масло на сковороде.
– Ты бы хоть форточку открыла! Не продохнёшь! – Миха демонстративно зажал нос.
Позавтракав первыми блинами, тяжёлыми, насквозь пропитанными маслом, теми, которые комом, Миха оделся и побежал. Он, конечно, ничего не перепутал и не забыл, что Птицын разрешил рейдовавшим подойти попозже, к десяти часам.
Надо ему было с утра поймать одного Петра!
По дороге на Малеевку оперативник рассуждал, что вот, оказывается, может он пить культурно. Выпил вчера сто граммчиков и в люлю. Спал хоть и немного, но хорошо, и с утра голова почти светлая.
– Опа! – перепрыгнул через подвернувшуюся лужу.
Дверь в нужную ему квартиру была закрыта. Звонок, понятное дело, не работал, и Маштаков все кулаки оббил, пока не услышал внутри шаркающие стариковские шаги. Лязгнуло несколько замков, дверь отворилась.
– О, Николаич! – обрадовался хозяин.
Долговязый, испитой, беззубый, он радушно распахнул дверь настежь. На впалой груди у него синел наколотый крест, на левом плече – витой эсэсовский погон.
– Сколько щас времени, Николаич? Утро щас иль вечер? – хозяин подсмыкнул мятые семейные трусы.
– Утро, Витя, погожее сентябрьское утро. Молодое бабье лето на дворе.
Миха закрыл за собой дверь, направился в кухню.
– Николаич, да ты в залу проходи! На кухне у меня бардак! – кричал из угловой комнатки хозяин.
Он прыгал на одной ноге, попадая в штанину.
– Одеваться-то как, Николаич, по рабочему, что ль?
Маштаков примерялся в «зале» где присесть, чтобы не испачкаться. С запущенной обстановкой в стиле семидесятых, с репродукциями из журнала «Огонёк» на стенах дисгармонировал импортный телевизор «Филипс».
– Ух ты! – Миха взял пульт дистанционного управления, щёлкнул, по первой программе шёл чёрно-белый довоенный фильм с Любовью Орловой. – Откуда дровишки, Витя? Хату подломил?
43
ОППН – отдел по предупреждению преступлений среди несовершеннолетних.
44
УДО – условно-досрочное освобождение.