Страница 6 из 15
Когда взревели моторы, Ивана подошла к машинам. Теперь свободные места остались только в «скотовозках», предназначенных для Посланников. Она встала под луч фары, делая вид, будто оправляет платье, – типа она только отошла пописать.
– Подождите меня!
Задняя машина притормозила. Ивана подбежала к ней, и ей удалось вскарабкаться в кузов. Сидевшие там люди отодвинулись. Любой физический контакт с «мирскими» был им запрещен. Возможно, они считали их неорганическим материалом, таким же как пластик или кевлар.
Грузовик набрал скорость; все взгляды были устремлены на Ивану, севшую на одну из скамеек. Она извинилась неизвестно перед кем в темноте и поджала под себя ноги, как робкая девочка.
– Не бери в голову, – шепнул чей-то голос.
Ивана обернулась и увидела рядом улыбающееся лицо. Женщине было на вид не больше двадцати лет, она идеально соответствовала критериям Обители: шатенка, светлые брови, бледные, внимательные глаза… Круглое лицо подчеркивало ее молодость.
Ивана наконец перевела дыхание. Она сидела, держа стиснутые руки на коленях, и чувствовала, как навалилась на нее дневная усталость: мышцы ног сводило, пальцы болели, ныли плечи…
– Как ты? Держишься? – участливо спросила соседка, догадавшись о ее изнеможении.
– У меня все тело ломит, – ответила Ивана, – даже не могу сказать, что болит сильнее – руки или ноги…
– Это скоро пройдет, вот увидишь. Но в нынешнем сезоне ты еще не успеешь привыкнуть.
– Да, к сожалению.
Ивану удивил собственный ответ: в эту минуту она говорила искренне.
– Огонек найдется? – спросила женщина, сунув в рот сигарету.
Ивана всегда носила в кармане зажигалку «Zippo», которую ей оставили, поскольку она была механической. Она щелкнула ею и поднесла к лицу соседки.
Зажигалка ярче высветила черты женщины. Брови, выгнутые дугой, словно в каком-то таинственном возмущении или в непомерной гордости, изящный носик и чувственные, великолепного рисунка губы. Типично итальянская красота, хотя каштановые волосы и молочный цвет лица скорее подошли бы датчанке. В общем, сочетание Средиземноморья и Балтики.
– Тебя как зовут?
– Ивана.
Обманывать было бесполезно. По приезде она заполнила карточку, указав свое подлинное имя. Она знала, что Посланники собирали сведения о рабочих для проформы, они относились с полным безразличием к французской администрации и соцсетям, считая их работу пустым времяпрепровождением «мирян».
– А тебя?
– Рашель.
Голос женщины, чистый, слегка насмешливый, напоминал журчание узенького, но непокорного ручейка, струящегося в лесу между камнями и мхами.
– А мне можно свернуть сигаретку?
Ивана уже заметила, что Рашель курит самокрутку. Та порылась в кармане фартука и извлекла оттуда листочек папиросной бумаги и табак-самосад в полотняном мешочке.
– Что это за табак?
– Эльзасский. Его здесь выращивают.
– Правда?
Рашель улыбнулась, словно положила штришок краски на белый лист.
– Мы же тут живем наособицу.
Ивана в несколько секунд свернула самокрутку; табак был светлый, шелковистый, похожий на саму Рашель. Она закурила и несколько минут сидела молча, подставляя лицо ветру.
Это был какой-то особенный миг: она наслаждалась приятной вечерней прохладой, но главное – радовалась своей удаче.
Проникнув в окружение анабаптистов и познакомившись с этой открытой женщиной, что пожирала ее глазами, она сделала гигантский шаг к раскрытию тайны.
– Удивляюсь, как это они тебя наняли всего на несколько дней, – заметила Рашель.
– Люди, которые меня принимали, показались мне очень доброжелательными. Я им объяснила свое положение.
– А какое у тебя положение?
Ивана затянулась сигаретой, прежде чем соврать:
– Ни работы, ни жилья, ни башлей.
Рашель сочувственно закивала, распрямилась, выгнула спину и откинула назад свою круглую головку с густыми волосами, забранными под чепчик. Потом схватила Ивану за левую руку, ту, в которой не было сигареты. Ивана вздрогнула: Рашель нарушила закон Обители – никаких физических контактов с «мирянами».
– Судя по твоим пальцам, у тебя маловато опыта, верно?
– Вообще никакого! – призналась Ивана. – Тем более здорово, что они меня наняли.
– Вот и еще одно благое деяние в наш актив!
– Да, вы не боитесь безнадежных случаев!
Они дружно прыснули со смеху, и Ивана поняла еще одно: когда Рашель смеялась, она словно раскрывала некую тайну. Ее лицо вспыхивало, утрачивая тяжкую серьезность. А смех обнажал белоснежные зубы, чуточку выступающие вперед, что и объясняло слегка выпяченные губы.
– Я прямо не знала, куда мне податься, – продолжала Ивана еще более унылым тоном, увлекшись собственной выдумкой. – Пробовала найти работу в кафешках своего квартала, но им обслуга не требовалась. Вот я и решила попытать счастья здесь.
– Но почему в этой сельской местности? Ты выглядишь скорее как городская девушка.
– А я и есть городская, родилась в Париже. Но для приезда сюда у меня была причина… личная причина.
– Какая же?
Ивана сделала вид, что колеблется. Но Рашель слегка подтолкнула ее локтем. Судя по всему, она и впрямь не боялась касаться этой пришелицы из внешнего мира.
– Парень… – шепнула славянка, прижав палец к губам.
Рашель снова улыбнулась, но на этот раз как-то смущенно. Видимо, Ивана зашла слишком далеко. Обе умолкли и продолжали курить, сидя рядышком; остальные уже потеряли к ним интерес. Иваной завладела какая-то томительная усталость, ей вдруг захотелось положить голову на плечо своей соседки и покемарить.
Впервые она потеряла бдительность. Прежде, даже притворяясь любезной, она была воплощением внимания и недоверия.
– Тебе скоро выходить, – шепнула Рашель. Ивана вздрогнула: оказывается, она и впрямь задремала, прижавшись к своей новой подруге. Девушка внимательно посмотрела на анабаптистку. Странное дело: за несколько минут Рашель удалось усыпить ее бдительность. Такое обаяние было почти… опасным.
– А вы сами где ночуете? – спросила она, протирая глаза.
– Южнее, в Диоцезе.
– Значит, вы сделали крюк, чтобы меня подвезти?
– Мы всегда рады оказать услугу, ты разве не заметила?
Ивану больше всего удивило, что никто из Посланников не постучал в кабину шофера с просьбой доставить ее на место.
В ночной тьме замаячили огни лагеря сезонников.
– Увидимся завтра, – тихо сказала Рашель.
– Спасибо, что подвезли.
В ответ анабаптистка сжала ее руку.
– А я думала, вам запрещено прикасаться к мирянам.
– Есть правила, и есть исключения. В такую минуту чувство симпатии, доверия позволяет и нарушить закон.
Эти слова смутили Ивану. Но еще больше ее смутило это лицо – невинное, простодушное – и трогающее душу. Сквозь выражение твердости на нем проступило что-то чистое, искреннее, выражавшее душевную незащищенность.
9
Часовня Святого Амвросия стояла на взгорке, примерно в километре к северо-востоку от Обители. Грунтовая дорога вела к зданию, которое выглядело в ночной тьме как черное пятно на темной ткани. Или наоборот. Словом, темное на темном.
Этот мрачный уголок навевал Ньеману множество воспоминаний. После стольких лет велосипедные прогулки на пару с братом все еще были живы в его памяти, въевшиеся в нее, как мелкие осколки стекла в кожу. Их торопливые возвращения домой до наступления темноты – часа ночных чудовищ, наводящего жуть. Мальчишки изо всех сил жали на педали, со смесью возбуждения и страха. Тогда он еще не знал, что настоящая опасность находится рядом с ним. Его братишка-шизофреник очень скоро проявил свою истинную натуру.
– Все в порядке?
Видимо, Деснос почувствовала, что у Ньемана упало настроение.
– В порядке, – ответил он, стараясь говорить спокойно, и вышел из машины.
Часовня, обращенная фасадом к востоку, имела метров тридцать в длину; как и большинство местных церквей, она была сложена из вогезского песчаника. Ни колокольни, ни витражей. Ее можно было принять за обыкновенную ферму, если бы не два контрфорса той же высоты, что и трансепт[16], придававших зданию форму приземистого креста.
16
Контрфорс – вертикальная конструкция, предназначенная для усиления несущей стены. Трансепт – поперечный неф в базиликальных и крестообразных по плану храмах.