Страница 4 из 20
Что делать, если у тебя ни особых талантов, ни ума, ни фантазии, а есть только хитрость, подлость и пронырливость?
И неистребимое желание жить хорошо?
Гриша Храмов хотел. И нашел выход, пусть за счет брата, пусть пришлось приговорить его жену и сына, ну так что ж? Он ведь все для блага семьи делал…
Таких отговорок можно придумать сотни и тысячи. И на благо семьи, и он лучший глава, и он заботится о своих детях, и Сережка бы все по ветру пустил, и…
Красивые слова. И подленькие мелкие мысли, которые они прикрывают.
В глаза Гриша хотел сказать мне: «Чего ты приперлась, стерва? И что с тебя можно поиметь полезного? Для меня любимого, лично?»
В глаза я ему хотела сказать: «Вали отсюда, сукин кот! И чтобы духу твоего рядом не было, не то будешь кастрированным котом!»
А вместо этого поулыбались и разошлись.
Великая вещь – дипломатия!
– Мария Ивановна, вам письмо.
– Благодарю, – кивнула я лакею, который протянул мне на подносе конверт из плотной голубой бумаги.
– Курьер ждет ответа.
– Курьер?
– Да, госпожа.
Взяла, посмотрела на печать.
Хм?
Герб Горских.
– Отец объявился? Ладно, накормите пока человека, и пусть подождет. Сейчас напишут ответ.
Я решительно сломала воск, хрупнувший под пальцами, и достала из конверта лист надушенной бумаги. Пробежала строчки глазами.
Н-ну, папаша!
В самых вежливых выражениях мне сообщалось, что завтра с утра отец ждет меня у себя дома. В гости. Лучше – с внуком.
Можно и без внука, поскольку речь будет идти о моем будущем.
Зар-раза!
Поборола желание кинуть бумагу в камин. Села за стол и выдернула лист бумаги из толстой пачки.
«Папаша!
Мать твою, гиену суматранскую, какого хрена ты лезешь, куда тебя не просят?! Ноги вырву и в уши вставлю, руки поотшибаю…»
Дописала. Прочитала. Решила, что надо немного подправить, – и застрочила, переводя с доходчивого на дипломатический.
«Отец!
Прошу прощения за то, что не смогу прибыть к вам для обсуждения моего будущего…»
Пусть дискутирует на эту тему с Романовым. Думаю, Игорь Никодимович – собеседник вполне приятный, отзывчивый, а главное, умеет очень доходчиво объяснять некоторым людям, что они неправы в своих устремлениях. И нуждаются в устремлении в другое место.
Отдала письмо посыльному и вычеркнула Горских из общего списка.
Но не быстро ли вся эта компания активизировалась? Вчера я приехала, вечером дала объявление в газету, то есть сегодня оно появилось в утренних сводках – и уже подсуетились?
Не рановато ли?
Чего всем от меня надо? Хотя я и так догадываюсь.
К вечеру доставили письмо от Романова.
Игорь Никодимович сообщал, что навестит меня завтра с утра. В десять часов, если я могу его принять. Я отписала, что буду счастлива его увидеть, и отослала письмо.
И ведь правда – буду счастлива. Хоть один приличный человек среди этих всех… даже скунсами не назовешь! Чтобы не оскорблять животное!
А что профессия у него такая – глава тайной канцелярии при его величестве, так кто-то и этим заниматься должен. Тащить и не пущать. Не то всю страну растащат и запустят.
К ужину явился Благовещенский и был принят с улыбками всех домочадцев.
– Александр Викторович! – как родному обрадовался Ваня.
Петя просто повис у мужчины на руке, а мелкие что-то пискнули и согласованно направились проситься на ручки.
Я невольно загрустила.
Да, в доме нужен мужчина. Будь ты хоть трижды феминистка, а нужен… Особенно когда у тебя на воспитании аж четыре пацана разных возрастов.
– Мария Ивановна.
Мне достался поцелуй ручки и букетик фиалок. Я с благодарностью приняла и пригласила Благовещенского поужинать с нами.
– Признаюсь, я на это и рассчитывал, – признался он. – В моем доме пока еще нет кухарки, а есть то, что приготовит мой денщик, можно только в походе. И в ресторацию идти неохота было.
Я улыбнулась.
– Тогда вы пришли по адресу – и вовремя.
Подобные шуточки тоже уместны только между своими. Но Благовещенский уже и был для меня в числе «своих».
Ужин подали быстро, блюда радовали и вкусом, и запахом. Мужчины нахваливали кухарку, а Благовещенский послал ей на кухню рубль от щедрот.
Все было тихо, мирно и спокойно, пока в столовую не вошел очередной лакей.
– Мария Ивановна, вам доставили…
– Несите сюда, – со вздохом распорядилась я, отодвигая тарелку с ухой из стерляди.
Доставленным оказался букет потрясающей красоты.
Сиреневые ирисы, алые гвоздички, еще какая-то зелень, белые мелкие цветочки, все это смотрелось так… хотелось вставить букет в рамочку.
Нарисовать.
Хотя бы сфотографировать – и любоваться, когда придет плохое настроение.
К букету прилагалась большущая коробка с марципанами.
– Конфетки! – обрадовался Петя по-детски.
– А от кого? – тут же задумался Ваня. – Цыц, мелочь!
Петя надулся и засопел, но спорить не стал. Я поискала карточку.
– Всего одно слово. Прекраснейшей.
– И от кого это может быть? – нахмурился Благовещенский.
Я пожала плечами.
– От кого угодно. Могу лишь заверить, что я авансов никому не раздавала.
– Мария Ивановна, поймите меня правильно. Карточка абсолютно правдива. – Александр нахмурился. – Но все-таки хотелось бы знать – от кого?
– Мне бы тоже, – задумалась я.
А правда – от кого?
Что-то я не припомню в своей жизни мужчин с таким банальным стилем. Букеты, конфеты… ухаживания?
Безусловно, приятно. Но слишком уж внезапно.
Вряд ли я успела на кого-то произвести такое впечатление, Милонег мертв, цесаревичу не по чину, а кто еще?
Да и не прислал бы такое цесаревич, он бы просто распорядился, и пришел бы мне дежурный букет из алых роз. Страсть, восхищение, желание. А тут со вкусом подобрано, с фантазией…
Паранойя?
Да и ёж с ней!
– Есть ли возможность проверить марципан?
– Проверить?
– Не отравлен ли он.
Мальчишки поглядели с глубоким шоком. Благовещенский покачал головой.
– Вы не слишком передергиваете, Мария Ивановна?
– Лучше перебдеть, чем недобдеть, – ответила я старой поговоркой еще моего шефа. Он, правда, другое слово употреблял, различающееся на одну букву, но то детали.
– Я могу попробовать. Но конфеты потом будут несъедобны…
– Да и черт с ними, – махнула я рукой. – Лучше несъедобные конфеты, чем беспокойная я. Или даже так…
Я выбрала с десяток конфет наугад из коробки и положила перед Благовещенским.
– Проверяйте, Александр Викторович.
Мужчина провел рукой над конфетами. На кончиках пальцев заплясали зеленоватые огоньки, словно на живом детекторе, а конфеты вдруг начали темнеть и просто рассыпаться в прах.
Кроме…
Одна, две…
Две конфеты из десятка выбранных наугад дали иную реакцию.
Красноватые огоньки говорили о том, что в конфетах содержится яд.
– Ёжь твою рожь! – от души высказалась я.
Внимания никто не обратил, мальчишки и похлеще высказывались. И сложно было их за это упрекать. Это я сладкое не люблю, мне бы остренького, а мальчишкам конфеты дико нравились – издержки полуголодного детства. Умяли бы только так.
И – умерли.
– Отдам Романову, – решила я, сгребая коробку. – И цветы тоже, вдруг он что по своим каналам узнает?
– Отдавайте, Мария Ивановна, – согласился Благовещенский. – И будьте осторожны.
– Я буду, – пообещала я. – Ребята, вы поняли? Ничего в рот не тянем! Из присланного!
Вспомнился Дюма-отец с его миледи. Ведь тоже присылали д’Артаньяну отравленное вино, кажется… выпил бы – и конец истории.
Нет, ну кому я так помешала? Просто невежливо убивать человека – и не дать понять, за что, собственно, убивают!