Каталонская компания

Арбу тянули два серых вола с длинными рогами. Они шли медленно, понурив большие головы. Правил ими худой крестьянин в серовато-белой рубахе с короткими рукавами, пожилой, с лысой загорелой головой, на которой остались по бокам редкие заросли седых волос, и вытянутым лицом с жидкими седыми усами и бородой. Голова была понурена, отчего напоминал своих волов. В левой руке он держал вожжи, в правой — длинный ивовый прут. Арба была нагружена мешками. Увидев меня, возница натянул вожжи, останавливая волов, и крепче сжал прут. На поросшей седыми волосинками, тонкой шее пробежал вверх-вниз кадык. Крестьянин, видимо, никак не мог решить, сматываться или нет?

Пока он сдуру не рванул в бега, я спросил на болгарском:

— В город едешь?

— Да, — ответил крестьянин.

Я закинул на арбу узел со своим барахлом и сказал вознице.

— Подвинься.

Сел рядом с ним, примостив на всякий случай сагайдак так, чтобы был под рукой. В нос ударил запах волов. От коров пахнет молоком, а от волов — работой, потом.

— Поехали, — сказал я крестьянину. — Или собираешься заночевать здесь?!

— Нет, — смутившись, ответил он и хлестнул прутом правого, дальнего от меня вола.

На месте крестьянина я тоже бы почувствовал себя не в своей тарелке, увидев вышедшего из леса вооруженного типа. В эту эпоху в глухом месте могут грохнуть за просто так, а за пару волов — и подавно.

— Какой сейчас год? — поинтересовался я.

— Не знаю, — ответил крестьянин. — У попа надо спросить.

Действительно, нашел у кого спрашивать! Какая разница крестьянину, какой номер имеет год?! Для него годы делятся на урожайные и недород, мирные и военные, хорошие и плохие.

— Кто сейчас царь Болгарии? — задал я вопрос полегче.

— Тодор Светослав, — ответил возница.

— Сын Ивана Асеня? — спросил я, все еще на что-то надеясь.

— Нет, Георгия Тертера, — сообщил он. — Иван Асень лет двадцать назад правил, да и то около года. Говорят, сейчас у ромеев живет.

Так мало мог править только сын или внук того Ивана Асеня, которого знал я. Значит, я далеко от своего княжества не только по расстоянию, но и по времени.

— А кто у ромеев императором? — спросил я.

— Андроник Палеолог, — ответил возница.

Этого имени я тоже не знал. Что ж, придется опять начинать сначала.

— В какой город едешь? — поинтересовался я, чтобы знать, откуда буду стартовать.

— Как в какой?! — удивился он. — В Варну.

В шестом веке Варна называлась Одессой. В украинской Одессе началась моя морская карьера. Довольно успешная. Будем надеяться, что и в болгарской выберу правильный путь. Еще не знал, какой, но в князья больше не хотел. Надоело мне решать чужие проблемы. Буду отвечать только за себя и близких мне людей

2

Первый раз в порту Варна я побывал еще при советской власти. В то время говорили: «Курица — не птица, Болгария — не заграница». В нее пускали по паспорту моряка, но визу — так тогда называли разрешение на выезд зарубеж — не надо было открывать. Иначе бы я при коммуняках и в Болгарии не побывал. Болгары жили в коммунистической антисистеме немного лучше, чем «совки». У них были магазины, где за валюту можно было купить то, что больше нигде не продавалось. Русские рубли валютой не считались. Их обменивали по курсу восемьдесят семь левов за сто рублей. В СССР за сто левов давали восемьдесят семь рублей. Такие вот были хитрые курсы. Мы покупали в Одессе американские доллары, немецкие марки, английские фунта стерлинги, итальянские лиры у стюардесс с пассажирских судов, которые в круизах с иностранными туристами имели чаевые, причем столько, что зарабатывали бы больше капитана, если бы не отстегивали ему. За эту валюту я купил в Варне десять пар джинсов, которые потом перепродал в Одессе. Прибыль составляла четыреста-пятьсот процентов. То есть, я наварил почти столько же, сколько получал вторым помощником капитана за год. Так что с портом Варна у меня были приятные ассоциации.

Сейчас это небольшой город, окруженный рвом шириной метров десять, и каменными стенами высотой метров пять и с круглыми башнями метра на два-три выше. С востока к стенам примыкало большой озеро, делавшее его почти неприступным с той стороны. Из-за стен выглядывали купола церквей. Было их много. Уверен, что некоторые построил мой приятель Иван Асень. Не своими руками, конечно, а на отнятые у варненцев деньги.

Поскольку с оружием в город не пускают, я, поблагодарив, покинул моего возницу возле постоялого двора, показавшегося мне достаточно чистым, ухоженным. В каменной стене высотой метра три были широкие деревянные ворота, открытые внутрь. Этот постоялый двор ничем не отличался от многих, виденных мной на территориях, когда-то подвластных римлянам. Разве что второй этаж был деревянным, в отличие от первого, каменного. В правой части двора, выложенного каменными плитами, находился колодец с деревянным барабаном большого диаметра, на который была намотана железная цепь с деревянным ведром на конце. Вертелся барабан с помощью деревянного колеса с восемью спицами, прикрепленного к той его стороне, что ближе к полке, на которой стояло ведро литров на пятнадцать, если не больше. От колодца шел наклонный желоб к широкому и длинному корыту, выдолбленному из ствола дуба. Ближний край потемневшего от времени дерева был обгрызен. Конюшня занимала почти весь первый этаж правого крыла дома. В углу возле ворот за загородкой лаяли три собаки, довольно крупные и лохматые, с обвисшими большими ушами. Определить их породу я не сумел. Скорее всего, дворняга болгарская крупная. Над конюшней был крытый черепицей сеновал без передней стены, вместо которой несколько горизонтальных жердей. Прошлогоднего сена в нем почти не осталось, а время нового еще не подошло. В левом крыле на первом этаже находились пять закрытых на большие висячие замки помещений — кладовые для товаров. В центральном слева — еще две кладовые, а дальше — кухня и что-то типа трактира. На втором этаже вдоль левого и центрального крыльев шла деревянная галерея, поддерживаемая толстыми дубовыми столбами. К ней вела лестница, начало которой располагалось рядом с входом в трактир. Наверху находились жилые комнаты, двери которых были закрыты на висячие замки поменьше, чем на дверях кладовых. Рядом с каждой дверью в стене была горизонтальная щель длиной сантиметров тридцать и шириной пятнадцать, закрытая деревяшкой изнутри.

В трактире был полумрак. Свет попадал только через открытую дверь. В зале всего два длинных стола, темных и отшлифованных локтями, и по две узкие лавки возле каждого. Стойка отсутствовала. В дальнем углу находилась открытая печь, напоминающая камин, возле которой к стене были прибиты полки, заполненные глиняной и деревянной посудой. Возле печки возилась женщина лет сорока в светлом платке, длинной светлой рубахе и темном переднике. Лицо у нее было затюканное, скорбное. Женщина перебирала угли в топке, отгребая к краю недогоревшие.

— Где хозяин? — спросил я, остановившись у порога.

Женщина вздрогнула испуганно. На меня смотрела долго и с таким видом, словно пыталась вспомнить, где раньше видела. Так и не вспомнив, позвала высоким и красивым, певческим голосом:

— Никола!

Хозяин был крепким мужчиной с темными курчавыми густыми волосами, которые росли по всему телу. Из-за них руки, выглядывавшие из коротких рукавов светлой рубахи, казались выпачканными сажей. Широкая борода лопатой придавала ему степенность и суровость. Взгляд из-под густых широких бровей был бесцеремонен и недоброжелателен. Оставалось непонятным, как с таким взглядом Никола до сих пор не разорился. В его бизнесе отсутствие улыбки — знак профессиональной непригодности.

Хозяин поздоровался со мной и спросил таким тоном, будто к нему заглянул нищий за милостыней:

— Что надо?

— Комнату хочу снять с надежным замком, — ответил я.

— У меня других не бывает, — сообщил он.

Я сразу поверил. У этого человека ничего не может быть ненадежным, даже прогноз погоды.