Страница 1 из 20
ЕленаА. Миллер
Убийства и прочие мелочи жизни
Полнолуние, труп и черный циферблат
Глава 1. В городе труп и отчаянно жарко
– И такая, знаешь ли, друг мой, тоска наваливалась на меня порой, что хотелось бежать без оглядки из этого города! – с горечью изливал душу своему собеседнику Карп Палыч. Он отпил еще глоток кофе из маленькой голубой чашки и вздохнул.
Рядом, в плетеном кресле расположился худой рыжебородый священник, который внимал Карпу, прикрыв глаза и подставив солнцу узкое лицо. Слушал он молча, но после этаких слов, нахмурил бровь и произнес:
– Амвросий Оптинский говорит: «Печаль, по духовным причинам бывающую, апостол называет полезной весьма: «печаль, яже по Бозе, – говорит он, – покаяние не раскаянно во спасение соделовает» … Печаль же, по мирским причинам бывающая, весьма вредна. Она, по слову апостола, смерть соделовает не только душевную, но и телесную…»
Карп хрюкнул в чашку и жалобно закашлялся. Поп замолк, открыл глаза, быстро перегнулся через подлокотник и несколько раз стукнул друга по спине белой ладонью.
– Вот меня Господь и наказал! – отдышавшись, проговорил Карп Палыч. – Я все страдал, что городок у нас больно уж тихий и смирный. За год, бывало, ничего не произойдет… Такая уж тоска смертная! Вот я и получил теперь!! Как в страшном фильме – убийство, кража, привидения с призраками… И все в моем доме!!
Пухлые губы Карпа Палыча подозрительно задрожали, а круглые очки чуть запотели. Отец Косьма опять откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза:
– Принимай испытания со смирением. Господь все управит! А привидения с призраками – бесовщина… Как только полиция дела свои закончит, так дом твой заново освятим, всё и пропадёт…
– Спасибо тебе! – отирая блестящий лоб платком, прочувствованно проговорил Карп. – Один ты у меня…
Из-за угла старинной постройки серого камня вышла женщина лет шестидесяти с небольшим, и направилась к разговаривающим. Она была невысокой, плотной, по-деревенски неторопливой. Наряд ее соответствовал напряженной обстановке на Нижней улице города Скучного – поверх темно-серого платья был надет черный бархатный жилет, под цвет траурного платка. В руках женщина несла пластмассовое зеленое ведро и кучу тряпья.
Подойдя к сидящим на открытой веранде мужчинам, она степенно поздоровалась и спросила:
– Ну что, полиция уехала?? Можно уже мыть?
Карп Палыч болезненно сморщился, вскочил со стула и торопливо ушел в сторону низкой каменной арки в левом крыле дома.
– Мой уже! – махнул рукой отец Косьма, проводив взглядом хозяина.
Женщина повернулась было к входной двери, но её остановил вкрадчивый голос священника:
– Александра!! Ну-ка подожди!
– Ну… – Александра скосила глаза на попа, взгляд ее сделался настороженным.
– Племянник твой как себя чувствует? Здоров?
– Здоров, батюшка, всё слава Богу…
– А в Москве какие новости?
– Ну… какие…? Кто эту Москву разберет. То дожди, то правительство. Да я с племянником еще и не разговаривала совсем.
– Как это? – поднял бровь отец Косьма. – Он уж четвертый день у тебя гостит.
– Мало ли что, четвертый день… Как с вокзала пришел, в баню сходил, так и упал спать. Все и храпит, как самосвал. Встанет, водички выпьет, пирожок надкусит, и опять на бок.
– Ого! Силен!
– Силен, батюшка… Вчера вечером проснулся, водички опять чуть выпил, подошел к окну и спрашивает: «А что, тетушка, девки у вас в городе есть?» Ну, я перекрестилась, и говорю: «Милый мой, вмиг сыщу! Да смотря на что тебе девки. Книжки с ними читать будешь?» Молчит. Я оглядываюсь – а он уж опять на кровать упал и спит…
Отец Косьма в задумчивости наматывал конец бороды на палец. Потом прищурил хитрый водянистый глаз:
– Ты рассказывала, он у тебя в полиции служит?
Александра сухо собрала губы в розочку и решительно повернулась к двери.
– Постой! – приподнялся в кресле поп. – Сама видишь, что тут у нас случилось! Боюсь я, наш Толька не справится с этаким делом. Шутка ли – убийство с ограблением! А твой Данила вмиг бы сообразил – что к чему.
– Не Данила, а Даниил. – сквозь губы процедила тетка Александра. – Это первое. А второе – пусть ребенок спит! На недельку всего выбрался! Мне сестра с Москвы звонила, Христом-Богом просила, чтобы я за ним приглядывала. Третий год без отпуска!! Работает без графика, дома телефон гремит не переставая, пропади он пропадом этот ваш Уголовный розыск!
– Ребенок! – фыркнул батюшка. – Сколько ему – на четвертый десяток дело пошло?
Тетка Александра возмущенно поправила концы платка и вошла в дом, громко стукнув пластмассовым ведром об косяк двери.
– На все воля Божья… – спокойно пробормотал отец Косьма, усаживаясь назад в кресло. Но тут его взгляд привлекло движение на Нижней улице, часть коей была хорошо видна с холма, на котором стоял старый Храмовый комплекс города Скучного.
До революции в нем жило до сотни монахов, было большое хозяйство, стоящий чуть поодаль храм Косьмы и Дамиана практически не бывал заперт… Теперь же здесь находился «Музейно-исследовательский центр». Часть построек стояла в руинах, часть начали, не торопясь, реставрировать. Карп Палыч – директор и хранитель музейного комплекса, работал и жил в старом певческом корпусе, расположенном в каменном двухэтажном доме тут же.
Нижняя улица города Скучного (как и Верхняя улица города Скучного) находилась в так называемом старом городе. Здесь не было четырехрядного автомобильного движения, слепых штампованных высоток, модерновых уродливых супермаркетов из синего стекла и бетона, летних кафе с пластмассовой мебелью, буйно плодящихся в новых микрорайонах. Все эти урбанистические прелести обошли стороной старый город, сохранивший патриархальный вид и тишину.
Отец Косьма, наматывая по привычке кончик бороды на палец, с любопытством наблюдал за тем, что происходило у дома тетки Александры, которая в это время с шумом набирала воду в ведро на кухне, в доме за его спиной.
У самого крыльца Александринова дома, лихо свистнув тормозами, остановилась полицейская машина.
– Хм…! – чуть слышно озадачился поп, приготовившись наблюдать дальше.
Из автомобиля, отдуваясь, выкатился участковый уполномоченный Анатолий Ильич Богатырев, среди своих, для краткости, называемый Толиком. Он доводился племянником сердечной подруге тетки Александры – Анне, живущей через три дома.
Толик, живой, упругий, как накачанный мяч, подскочил к дому, постучал в дверь, выставив ухо, подождал ответа. Потом постучал еще раз, уже требовательнее.
Дверь безмолвствовала. Тогда Богатырев резво подбежал к окну, придвинул уличный ящик и аккуратно привстал на него одной ногой, оттопырив круглый зад.
Фуражка на голове у Толика держалась чудом, на самом крае затылка в любое время года, под немыслимым углом, вызывавшим всегда неподдельный интерес у отца Косьмы.
Сейчас Толик, сдвинув фуражку совсем назад, так, что казалось – она висит вниз головой, с напряжением разглядывал комнату сквозь щель в занавесках. Наконец, он радостно крякнул и стукнул себя рукой по колену. Через секунду он опять был у входа. Подергал за ручку и с восторгом обнаружил, что дом не заперт. С громким воплем: «Здоровьичка дорогим гостям!!» он исчез за дверью.
На веранде позади отца Косьмы послышались шаги. Тетка Александра подошла к ступеням, чтобы выплеснуть черную воду из ведра. Подняв голову, она посмотрела на свой дом и вскрикнула! Ведро вслед за струей полетело в траву.
– Ах ты, шельмец! – горько закричала она, спрыгивая со ступеней. – Вот я сейчас задам этому прохвосту!!!…
Она, прихрамывая, побежала за дом, к спуску с холма.
– На все воля Божья! – умиротворенно заключил отец Косьма, прикрыл глаза и подставил узкое лицо солнечным лучам…
…Марья рыдала. Давно.
Утешить ее не было никакой возможности. Глафира, оставив все попытки успокоить подругу, тихо сидела рядом с ней, подперев щеку рукой и глядя в распахнутое окно.