Шапошников

И вот однажды, когда Шапошников пришел на занятия, он увидел, что солдаты делают ружейные приемы не по уставу. Спросил унтер-офицера, почему так делается. Тот ответил: «Так приказал фельдфебель».

Шапошников приказал позвать фельдфебеля, и, когда тот пришел, заставил его прочитать нужные параграфы устава.

– Понял, как нужно делать? – спросил Борис Михайлович.

– Понял, – ответил тот, – только у нас иначе делается.

– Так вот, фельдфебель Серый, запомни раз и навсегда, что нужно делать так, как написано в уставе, – сказал подпоручик. – А кунштюки с винтовкой я и сам умею делать!

Взяв в руки винтовку, Шапошников приказал фельдфебелю командовать, сам четко проделал прием по-уставному, а затем от ноги подбросил перед собой винтовку так, что она трижды перевернулась, в вертикальном положении поймал ее у середины своей груди.

– Видел, как можно делать? – заметил Борис Михайлович. – Но это не по уставу, и впредь не сметь отменять уставных требований.

Данный незначительный эпизод из жизни Б. М. Шапошникова, о котором он подробно рассказал в своих мемуарах, говорит о многом. При всех сложностях и противоречиях своего трудного времени Борис Михайлович всегда четко следовал установленным правилам, не допуская послаблений и колебаний в сторону. Это и позволило ему выжить в условиях, когда многие другие стали жертвами различных обстоятельств, ошибок и наговоров. Но об этом несколько позже.

Затем Шапошников постепенно начал ломать и так называемую «словесность» – так именовалось на солдатском языке изучение устава внутренней службы в сочетании с обязанностью солдата знать свое начальство, различать чины и т. д. Премудростям «словесности» солдат обучали унтер-офицеры, и сводилась она к механической зубрежке. По вызову отделенного новобранцы вскакивали, ударяли себя ладонями по швам брюк и без ошибки должны были отчеканить ответ на вопрос унтер-офицера. Отвечали скороговоркой и даже какими-то белыми стихами. И стоило только чуть заикнуться, как следовало грозное внушение отделенного новобранцу.

Подпоручик Шапошников стал добиваться, чтобы его солдаты не механически заучивали необходимый материал, а прежде всего думали и запоминали осознанно. Такая методика была встречена унтер-офицерами с явным неудовольствием. Но подпоручик настойчиво добивался своего.

В роте было немало неграмотных молодых солдат, даже русских, не говоря уже о солдатах других национальностей. По требованиям того времени за пять месяцев нужно было научить их читать, писать и считать. Занимались этим унтер-офицеры. И если лица славянской национальности и евреи с данной задачей, как правило, справлялись успешно, то кавказцам грамота давалась очень трудно.

Шапошников четко выполнял свои служебные обязанности. Подчиненные всегда видели его в батальоне аккуратно в 8.30 утра подтянутым, замечающим любую неточность в действиях солдат и обучающих их унтер-офицеров и умеющим ровно и спокойно поправить дело. После обеденного перерыва подпоручик ежедневно вновь приходил в свою роту и проводил предусмотренные занятия, контролировал унтер-офицеров. Вскоре полурота, которой командовал Шапошников, стала заметным в батальоне подразделением в выучке и дисциплине.

Летний лагерный период прошел для Шапошникова не менее успешно, чем зима 1903/04 года. В начале сентября Ташкентскому батальону делал смотр прибывший из Петербурга генерал. Экзамен предстоял очень важный, так как результаты смотра шли в приказ по военному ведомству. В день смотра роте, в которой служил Шапошников, досталось сложное упражнение: стрельба по 12-фигурной мишени в рост одиночным огнем из положения лежа с упора на дистанции 1400 шагов. Сложность стрельбы заключалась в том, что на такой большой дистанции нужно было точно учитывать силу ветра и соответственно выносить точку прицеливания, целясь не под мишень, а на две, даже четыре фигуры от нее в сторону, противоположную направлению ветра.

Сам Борис Михайлович так рассказывает о ходе и результатах этой стрельбы: «Дошла очередь стрелять нашей роте. Запретив унтер-офицерам вмешиваться в дело, дабы не нервировать стрелков, я и ротный командир давали точки прицеливания и наблюдали за каждым выстрелом. Рота дала сверхотличный результат… Сверхотлично стрелял и весь батальон, заняв по стрельбе первое место в лагере».

На деловые качества Шапошникова обратило внимание начальство. В первый же год службы его прикомандировали к штабу округа, предложив наблюдать за печатанием нового мобилизационного расписания, которое было строго секретным документом, и работать с его корректурой.

Некоторый интерес для современника представляет вопрос оплаты труда молодого офицера в Российской империи в то время. По воспоминаниям самого Б. М. Шапошникова, он в чине подпоручика ежемесячно получал 76 рублей. Из них 15 рублей стоил съем квартиры, 12 рублей уходило на обеды и ужины, 10 рублей – на обмундирование, еще 10 – на стирку белья, 3 рубля – на жалованье денщику, на прочие карманные расходы оставалось от 11 до 16 рублей в месяц. Это была очень скромная сумма даже в то время. Поэтому большинство молодых офицеров долгое время оставались не женатыми. Всем их бытом занимались денщики. Они должны были вовремя разбудить офицера, приготовить утром чай, сходить за обедом и ужином, заботиться о ведении всего хозяйства своего офицера. Поэтому, даже уезжая в командировку, офицер всегда брал с собой своего денщика.

В то время современной системы командирской подготовки для офицеров не было, и даже занятия по простейшей тактике с ними не проводились. В виде особых занятий иногда слушались доклады офицеров службы Генерального штаба на исторические темы, которые на профессиональную подготовку офицеров практически не влияли. Считалось, что премудрости военного искусства они должны были постигать самостоятельно и преимущественно на практике в ходе маневров или даже на войне. Поэтому Борис Михайлович был очень рад, когда после лагерного сбора в сентябре 1904 года командир батальона предложил ему отправиться в Самарканд в нештатную окружную школу фехтования при 2-м казачьем Уральском полку. После четырехмесячной подготовки офицеры, прошедшие курс, становились инструкторами по фехтованию на рапирах, эспадронах и штыках.

Так как занятия в школе занимали всего четыре часа в день, офицеры, собранные на учебу, а их было всего восемь человек, попросили расписать их по казачьим сотням, чтобы учиться верховой езде и конному строю. Так Борис Михайлович получил первые навыки кавалерийской службы.

К этому времени подпоручик Шапошников уже наметил для себя очередную задачу – закончить Николаевскую академию Генерального штаба – самое престижное высшее военно-учебное заведение Российской империи. Но поступить туда учиться было очень не просто. В частности, требовалось прежде не менее трех лет отслужить в строю. Именно поэтому Борис Михайлович отказался от предложенной ему должности в штабе округа.

В то время существовала особая атмосфера в России и армии в связи с начавшейся в январе 1904 года войной с Японией. Многие офицеры с западных военных округов в поисках славы и чинов рвались на театр военных действий. Особенно эти стремления наблюдались у туркестанцев. Дело в том, что командующий Маньчжурской армией, а с осени 1904 года и главнокомандующий вооруженными силами России на Дальнем Востоке генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин свою офицерскую службу начинал в 1866 году в том же 1-м стрелковом Туркестанском батальоне, а затем на протяжении одиннадцати лет тесно соприкасался с ним по службе. Это придавало многим особы шарм.

Шапошников также стремился попасть в действующую армию, но ему, по его словам, не повезло при жеребьевке, которую устроил командир батальона для все желающих.

Зато ему повезло в другом. В офицерском собрании батальона имелась довольно богатая библиотека, по оценке Бориса Михайловича, даже лучшая, нежели в общегарнизонном собрании Ташкента. Почти четыре десятилетия накапливались в ней книги, газеты, журналы за счет фонда, который складывался из небольших ежемесячных взносов офицеров. В библиотеке имелись сочинения классиков и видных военных авторов. Осенью 1904 года офицерским собранием батальона Шапошников был избран заведующим этой библиотекой без отрыва от своих прямых служебных обязанностей. По сути дела, это была дополнительная нагрузка, но Борис Михайлович воспринимал ее как особое к нему доверие начальства и дополнительную возможность подготовки к поступлению в Николаевскую академию Генерального штаба.