Владычица морей

У нас… находятся люди, которые без всякого принуждения, по своей охоте, выучились грамоте и все свободное время отдают чтению; читают… Гоголя, всеобщую историю, географию, Пушкина, Кольцова. Когда я принес… карту, надо было видеть, с каким любопытством окружили меня… матросы; с каким жадным вниманием следили за пальцем, который обозначал на карте пройденный нами курс от Кронштадта и тот, который нам оставалось пройти…

Что стоило бы, например, морскому министерству велеть напечатать несколько сотен экземпляров общих, генеральных карт всех частей света и раздать их на суда, отправляющиеся в большие плавания? Для избежания порчи от сырости, а также и для прочности карты могли бы быть напечатаны на клеенке; вешайте их куда угодно, во вторую палубу, на борт, на баке, лишь бы матросы смотрели всласть, вдосталь сколько угодно. Нет сомнения, они скоро ознакомились бы с расположением стран, морей, отношениями их друг к другу. Быв в состоянии следить за курсом своего корабля, они плавали бы если не охотнее, то уж, конечно, сознательнее, чем теперь это делают. На это могут возразить, пожалуй, что таких карт не существует ни во Франции, ни в Англии во флоте; не знаю, существуют ли там они или нет, но не все ли это равно! Не все же нам обезьянничать, в самом деле; пора выдумывать свое полезное и применять его к делу…

Д. В. Григорович. Корабль «Ретвизан».

Соч., том IX

Весной 1856 года в числе русских моряков, вернувшихся из плена в балтийский порт Либава, неожиданно оказались доставленные туда с Тихого океана, через Англию, участники японской экспедиции адмирала Путятина: старший офицер погибшего корабля «Диана» лейтенант Александр Сергеевич Мусин-Пушкин, ученый секретарь русского посольства Осип Антонович Гошкевич, японец Прибылов, бежавший из своей страны и принявший русское имя, лейтенант барон Николай Александрович Шиллинг и шестьдесят матросов.

Из Главного морского штаба предписали поспешить отправить прибывших по зимнему пути в Петербург. Начальник Либавского порта ответил по телеграфу, что все офицеры выехали, а матросы привезли с собой такие тяжести, что невозможно найти столько лошадей и подвод для их перевозки. По открытии навигации просил о высылке из Кронштадта особого парового судна.

– Что же это за пленные? Что у них за тяжести? – удивился, прочитав телеграмму из Либавы, начальник Главного морского штаба адмирал барон Врангель, знаменитый исследователь Аляски и ученый. Фердинанд Петрович встал из-за стола и прошелся своей энергичной походкой по громадному кабинету в одном из угловых «кубов» Адмиралтейства. – Видно, нажитое добро! – возвращаясь по сплошному ковру в размер пола от дальней стены с газовыми рожками в бра и с картиной Айвазовского, сказал он поднявшемуся со стула начальнику инспекторского департамента молодому графу Гейдену.

Черный морской мундир Федора Логиновича подчеркивал белизну его лица, светлые бакенбарды и золото эполет. (Гейден – типичный блондин-моряк, каких много на всех флотах Европы.)

– Вот еще новости! Такими становятся простые люди! В наше время матросики в плену тяжестями не обзаводились. За харчи работали. За харчи! Может быть, водочку потихоньку попивали. Что означают – тяжести? Это покупки. Сделаны на деньги, даром не дадут. Срам! Где же деньги взяли? Ах, британцы торгаши. Втянули матросика в буржуазные отношения. Судно, конечно, придется послать, как только в Финском заливе разойдутся льды. Ах, наши ледяные погреба: Финский и Рижский; шторм бушует, а море во льдах.

Проклятая буржуазная Европа, думал Врангель. Вот от чего нашу Аляску надо оберегать. На нее надвигается нажива… Как и на бедную Германию.

– Фердинанд Петрович, – осторожно заговорил Федор Логинович, – офицеры и матросы из Гонконга, и все заработано ими в Китае, а не в Великобритании. Наши моряки из Европы возвращаются без особых тяжестей.

Мысль о происшедших переменах уме не приводила Врангеля в хорошее настроение. Хотя, казалось бы, все не так уж плохо, да победа достигнута слишком поздно. Но победа полная, к которой Врангель и его единомышленники стремились всю жизнь. Из этого кабинета выжит и удален на покой, в отставку, когда-то всесильный расканальский бюрократ и реакционер князь Меншиков, лукавый царедворец, долгие годы сживавший со света Врангеля и многих ученых. Вот вам исторический пример: ученый заменил матерого бюрократа! Молодой либеральный царь – воспитанник Жуковского, позволяет брату Константину, совсем еще молодому генерал-адмиралу русского флота, наводить порядок в морском ведомстве. Добрые времена ученых восстанавливаются.

Граф Гейден и при князе Меншикове стоял во главе инспекторского департамента. Но Гейден особая статья.

В чиновничестве самом высшем, среди аристократии и ученых, как и среди мелюзги, давно идет глупый спор, кто полезней и верней может служить государю и государству. Палка о двух концах. Врангель не считал себя немцем. Германию он любил, как отчизну мировой науки. Врангель много совершил для России, он не мог не считать себя русским Воспитанный в русских обычаях, носивший русский мундир, трудившийся на севере и на Аляске многие годы, сжившийся с простым народом, он полагал, что глупы те немцы и инородцы, которые стараются выставить напоказ что-нибудь иностранное в своем происхождении. Когда заводили разговоры, что Пруссия объединит разобщенную Германию и что немцы в России будто бы должны также объединиться и приобретать влияние, барон Врангель приходил в бешенство. Эти разговоры лишь компрометируют. Вам ли теперь не живется!

Вернулись к делам. До прихода телеграммы, сбившей Фердинанда Петровича с толку, говорили о назначениях.

Вчера великий князь Константин спросил у Врангеля, кого бы предполагал он командующим эскадры, которой предстоит идти в Тихий океан. Шесть новых винтовых корветов и транспортов сводятся в отряд и отправляются к устьям Амура. Но все так медленно делается! А слух о назначении новых кораблей, видимо, прошел. Врангель опять отвлекся, помянул, что к нему являлся с докладом о ходе своих исследований в Средней Азии молодой контр-адмирал Алексей Бутаков.

После доклада поговорили о том о сем. Бутаков никакого отношения к назначениям по флоту не имеет. Он молодой, но теперь уже всемирно известный географ, награжден за открытия Гумбольдтовской медалью. С юных лет прошел тяжелую школу плаваний под командованием адмиралов Литке и Лутковского, на кораблях, где воспитывался великий князь Константин.

Бутаков полагал бы назначить командующим новой эскадрой контр-адмирала Невельского. За ним открытия, океанские плавания, он в лучшем для моряков возрасте, у него еще все впереди, а что с Муравьевым, их можно помирить. Оба они не без головы, интересы дела превыше всего.

Фердинанд Петрович ответил, что Невельского нет в Петербурге, он после увольнения еще не приехал из Сибири и, вероятно, захочет отдохнуть сначала год-другой. Суть дела была не в этом. Врангель не хотел бы объясняться.

Бутаков уверял, что Невельской моряк, знающий европейские и американский флоты, на хорошем счету у иностранцев, на Востоке имел дела с их фирмами, он должен до конца довести исследования в южном Приморье, для чего могут послужить современные быстроходные корабли, каких до сих пор ему не присылали. Он не потеряет зря времени. Как бы он ни устал, но тут ухватится… «Знаю его нрав, он горяч, но благороден в высшей степени!»

Бутаков петушился, вспомнил плавания вместе с Невельским на «Беллоне», «Авроре» и «Ингерманленде», когда у молодых офицеров составлялись знакомства с моряками разных стран, во время встреч во дворцах, на королевских и президентских приемах в честь его высочества Константина, и приходилось танцевать с прекрасными леди, а также пить и развлекаться в обществе сверстников и старших чинов, бывать в учебных заведениях, участвовать в соревнованиях с иностранными офицерами, гребных и парусных.