Страница 26 из 28
Л о п а х и н: Прежде очень хорошо было. По крайней мере, драли.
Ф и р с:…А еще бы. Мужики при господах, господа при мужиках, а теперь все враздробь, не поймешь ничего.
Петербуржцы дождались наконец тепла, все разъезжались на дачи и по имениям. Двор уже в загородных дворцах.
Керженцевы уехали на лето в деревню, где у них было небольшое имение по соседству с поместьем Сибирцевых.
Алексей еще раз повстречался с Муравьевым. Николай Николаевич просил его быть в Петербурге к тому времени, когда он вернется из-за границы.
Возвратившись из Владимира, Алексей поехал в деревню к родителям. Неприятности его еще не окончились, он признался в них и Муравьеву; тот выслушал, но, казалось, значения особого не придал. Может быть, понравилась озабоченность Третьего отделения необычайными приключениями Сибирцева.
Сколько тут цветов! Простые лютики, а какая прелесть. И трава яркая, северная, сочная, скот жует, кони радуются, ржут.
Здешняя земля – супесь. Алексей вспомнил, как он в имении у Эвансов спросил, хороша ли у них земля, и прихватил из весеннего разреза, сделанного железным плугом, горсть, и оказалось – красна, как мокрый толченый кирпич с грязью.
– Очень хорошая, – сказал старик Эванс, – чистый чернозем.
Алексей рассказывал про это отцу, и Николай Михайлович сказал, что действительно у них там так называемые красные черноземы, хорошие почвы.
Алексей пришел к Керженцевым в белой косоворотке, топнул сапогом по полу и спел перед Марией Константиновной:
Керженцева села за рояль и стала подыгрывать.
Алексей прошелся с приплясом, к нему вернулось молодечество, он развернул плечи, тряхнул ими, избоченился, его глаза линяли от солнца.
– Что, Алешка, оживаешь? – спросила Наташа и босыми пятками ударила по полу. Она без очков и босиком; человек человеком, никаких признаков нигилизма!
Вера в свежем загаре, на ней красное платье и летние туфли. Невольно заметишь, что во взъеме нога ее крепка, покрепче, чем у дам и девиц в других странах.
Снисходительно глядела она на Алешкины проделки, как молодая жена, привыкшая к выходкам любимого мужа. К нему возвращалось ухарство: таким он бывал раньше, его можно было подбить на любое дело. В детстве пустячный риск был для него школой. А подрастая, он лазал по соснам, с них прыгал в пруд, раскачав сук до ужаса смотревших, и летел в воду. Ему как на роду написана была тревожная жизнь. Вере нравилось раньше, как он, бывало, тряхнет кудрями, окинет всех взглядом и готов натворить бог знает что.
– Ты, наверное, до старости таким и останешься, – сказала Наташа. – Ты, Алешка, создан не для женщины, а для женщин.
Плясать он умел не хуже своих матросов. Когда принимали японского князя, они вытворяли чудеса. Боцман Черный и с бубном плясал, и на руках, и колесом ходил. А какой бал с американцами задали в японском храме!
Из кухни прибежала молоденькая стряпуха и что-то хотела спросить у барыни, играющей на рояле.
– Танцуй, – сказала ей Мария Константиновна. Девицу не надо долго просить.
– И – эх!
– Первый парень по деревне, вся деревня один двор… – протопала она перед Алексеем. – Но, дело-то… – девица спохватилась и убежала, так и не расспросив хозяйку. – Допляшем в другой раз! – кинула она Алексею.
– Так что Муравьев? – спросила Наташа.
Шли втроем по лесу.
– Ты мне, Алеша, так нравишься, когда рассказываешь.
– Мы оба были в штатском. Он не подавляет знаками своих отличий и чинов. Я отвык от нашего множества мундиров, эполет, что так обычно в Петербурге, и мне приятно было разговаривать с человеком, который естествен. Говорили так, словно мы на равной ноге и начинаем общее дело. Мельком упомянул, что у него есть единомышленники не в официальных кругах. Я готов на все, даже если пришлось бы отрабатывать как рабу, бегая перед мачтами.
– Из тебя не получится раб, – сказала Наташа.
Муравьев сказал Алексею, что слышал о нем. При следующей встрече заметил, что ценит знание Алексеем китайского языка, даже если оно несовершенно. «Так и лучше. Это заставит вас учиться и брать язык не из книг!» Алеша сам полагал, что знание языка должно смешиваться с изучением жизни народа.
– Он желает дать мне поручение, к которому просил готовиться. И молчать.
– Да уж, раз заикнулся… – молвила Вера. – Рассказывай.
– Придется, – согласился Алексей.
– А ты веришь Муравьеву? – спросила Наташа и, не дождавшись ответа, отошла рвать землянику. В деревне она совсем перестала носить очки, часто купалась, похоже, что терроризм ее больше не увлекал. Может быть, забыла своего старого артиллериста.
Вера больше не поминала про намерение ехать в Германию. Она слушала про планы Муравьева и Сибирцева.
Открылась поляна с ивами, гнувшимися над рекой к воде. Небо было чистым, и солнце яркое. Вдруг что-то блеснуло, как молния при ясном небе. Это через солнце перелетела ворона.
Иногда Алексей подолгу ходил лугами и перелесками в одиночестве. Хотелось бы изучать жизнь народа, как он это делал в далеких чужих странах, и сравнивать ее с описаниями в повестях и рассказах, в наших новейших сочинениях русских писателей, которыми он зачитывался в эти дни.
Алеша шел по березовому лесу, когда увидел, что тропой между папоротников едет верхом Вера. Она откуда-то возвращалась. Лицо ее было спокойно, ни тени озабоченности или огорчения незаметно, словно Вера счастлива «Откуда она едет?» – подумал Алексей. Она бывала у своих знакомых в богатом имении, где много детей.
– Ты, Алеша! – воскликнула она и соскочила с лошади. Она повела коня, опустив повод подлинней, и зашагала, взяв Алексея под руку.
Они весело разговорились, радуясь встрече. Казалось, оба уже успокоились и теперь говорили друг с другом, словно знакомились заново и начиная дружить.
– Что ты слыхал в Европе про прививки от болезней? – спросила Вера.
– Прививки оспы… Я не помню, кем она изобретена…
– Она изобретена англичанином, еще в прошлом веке. Теперь исследования ведутся во всех странах, также и у нас. Ищут и обязательно найдут прививки от всех других болезней. Со временем прививки будут делаться не только людям, но и животным. Ты знаешь, великого князя Михаила-младшего покусала на маневрах бешеная собака, и ему прижигали укусы каленым железом. – Вера оглянулась и посмотрела на влажные ноздри кобылы. – При сапе лошади чихают и кашляют, а потом…
«Ты водила свою лошадь к ветеринару?» – хотел спросить Алексей.
– А на Камчатке нет волков, – сказал он. – И нет бешенства на собаках. Знаешь, и нет воробьев, – засмеялся Алексей, – а трава в три раза выше людского роста.
– Ты был и на Камчатке?
– Нет, там не был. Ты думаешь: «В Камчатке был, вернулся алеутом…»
Она перевела разговор, видимо, подбирая тему, которая его заинтересовала бы: что огромные массы кочевников живут внутри нашего государства, они рассредоточены на просторах Азии, владеют бесчисленными стадами скота, который временами погибает от повальных болезней. Тогда обезлюдевают великие степи, проходят годы, прежде чем сотрутся последствия падежа и восстановятся средства к жизни людей. Но пока у врачей и ученых в этой отрасли науки лучшее средство от повального падежа – забой и сожжение или закапывание туш больных животных. И тут приходится уничтожать тысячи голов скота при подозрении на заболевания. Орды киргиз и сартов, лишившиеся своих стад, гибнут от голода. Только прививки, которые будут делаться животным, могут возродить вымирающие народы кочевников. Это потомки великих моголов, былых мучителей России, о которых Пушкин пишет, что они устраивали пиры на досках, постеленных на живых русских пленников. А мы спасем их от гибели. Разве, Алеша, это не христианская и не благородная цель? Когда в мире все более ярятся по закону «око за око – зуб за зуб».