Страница 9 из 15
Делать нечего, и представители офицерского лагеря, чтобы не выглядеть законченными идиотами и «белыми воронами» на фоне толпы, беснующейся в неконтролируемом восторге, нехотя поднялись со своих мест. Стоя, они приветствовали грандиозный успех самобытного поэта, делая вид, что понимают глубокий смысл и литературную красоту киргизских стихов.
Зал не утихал еще минут десять-пятнадцать. Ребятам неожиданно понравилось участвовать в незамысловатой игре.
Исключительно по настоятельному требованию курсантской братии, Адиль на бис озвучил пару десятков четверостиший из поэмы. Каждое встречалось очень тепло и восторженно, громом аплодисментов, криками одобрения и бурей оваций. Создавалось впечатление, что все курсанты досконально понимают слова автора. Наслаждаются каждой строчкой феноменальной поэмы.
Комсомолец Конфоркин гордо распушил хвост и с важным видом что-то самозабвенно комментировал толстым и красномордым полковникам из политотдела училища.
Концертный конкурс удался на славу! Адиля единогласно делегировали в агитбригаду, чтобы он смог осчастливить нетленным произведением обожаемых и дорогих нашему сердцу соседей – стратегов из ракетного и конвоиров из «помидорного» училищ.
Мы не могли отказать себе в удовольствии и не поделиться с ними самым дорогим и любимым, что у нас было – фундаментальной поэмой на киргизском языке. Причем, в исполнении первоисточника – из уст гениального автора.
– Теперь держитесь, дорогие краснопогонные друзья! Попали, так попали! Хе-хе!
Злорадному восторгу не было предела. Адиль получил путевку в большую жизнь.
Обалдевший от неожиданного и оглушительного успеха, опьяненный зрительской признательностью, стихоплет Адиль с новой силой и удвоенной энергией уселся за написание продолжения к поэме. Обладая колоссальной работоспособностью и неисчерпаемым потенциалом, киргиз довел длительность ее прочтения с жалких пятидесяти минут до неполных полутора часов.
Жаль, читатель не сможет увидеть выражение лиц у курсантов и офицеров ракетного училища. А впоследствии и у ребят из училища внутренних войск, когда Адиль неожиданно обрадовал их своим приездом. Он однозначно и бесповоротно поразил всех редкостным поэтическим талантом. И надолго остался в самых потаенных глубинах их мозга с незабываемыми строками нетленного и эпохального выступления.
А картина была неописуемая. Особенно увлекательно было наблюдать, как у «помидоров» дружно вытянулись рожи, когда после полуторачасовой одухотворенной поэмы с обязательным эмоциональным притопыванием и непроизвольным слюнотечением автора и чтеца в одном лице, «наемные плакальщицы» в гнетущей тишине обалдевшего и откровенно недоумевающего зала, начинали дружно визжать от восторга, громко топая ногами. Они по-честному отрабатывали секретную договоренность, отбивая ладони в бурных овациях. И требовали повторить все заново на бис.
«Помидорам» ничего не оставалось делать, как тоже активно и старательно хлопать в ладоши вслед за нами. Ибо, долг вежливости – раз. А во-вторых, лучше добровольно похлопать минут десять и забыть обо всем. А то, не дай Бог, поэт обидится и завернет бесконечную песню повторно. С самого начала. А это уже более чем серьезно! Вторично выслушать Адиля в течение еще полутора часов это, я вам скажу, пытка еще та! Не для слабонервных! За гранью гуманизма, не иначе!
Доведенные до полуобморочного состояния ракетчики-стратеги и конвоиры из внутренних войск остервенело хлопали в ладоши, не давая Адилю выступить на бис. При малейшей попытке поэта-самородка повторно подойти к микрофону и что-нибудь сказать, залы в «помидорных» училищах мгновенно взрывались и дружно заходились в бурных овациях.
Растроганный теплым приемом, Адиль купался в лучах заслуженной славы. Это был его звездный час. Он был искренне счастлив, что уже дорогого стоит.
Рядом неотступно следовал неугомонный комсомольский вожак Конфоркин. Он неустанно акцентировал внимание окружающих на том, что это именно он – Конфоркин, нашел литературную жемчужину в однообразной и безликой массе серой курсантской посредственности. А также лично создал все условия для раскрытия самобытного таланта замечательного киргизского поэта.
Конфоркин украдкой заглядывал в блокнотик и выразительно цитировал первоисточник.
– Нет, вы только послушайте. ЕбулдА мантЫ пиндУ. Музыка, а не слог! А сколько эмоций?! Какая красота слов и экспрессия! Не правда ли! А рифма! Какая отточенная и выверенная рифма! Ууу, это гениально!
Адиля единогласно выдвинули на конкурс талантов в военный округ. К большому сожалению, группа поддержки с ним не поехала. Не отпустило командование училища. И как следствие этого, в округе Адиля не поняли. Не оценили киргизского акына и все тут. Он вылетел в еще отборочном круге.
По его возвращению в спальном помещении казармы состоялся обстоятельный и авторитетный «разбор полетов» с глубоким анализом причин краха.
– Адиль, не грусти, я тебя умоляю. Занюханное окружное жюри – неучи и бездарности! Сборище узколобых мракобесов и ретроградов. Они просто не готовы к размаху твоего грандиозного таланта. Чего ты от них хочешь, если эти полковники из округа в слове «рапорт» делают три ошибки. Они кроме Общевоинских Уставов никаких книжек никогда не читали. А ты – самородок! Тем более что пишешь на родном языке. Кто из окружных дятлов знает киргизский? Нет, ты скажи! Тогда я скажу. Слушай сюда, Адиль. Не им тебя судить! Не доросли деревянные деятели военных искусств до такой глыбы, как ты. Поверь на слово. ЧембердЫ копнА елдЫ! Это ж силища! Сколько эмоций! Плюнь на них и работай дальше. Настоящих великих поэтов частенько лишь потомки и почитают. А современники не замечали вовсе. Все зависть! Обычная человеческая зависть и серость. Идиоты! Они еще детям и внукам будут рассказывать, как нечаянно прикоснулись к прекрасному и великому. Но по личной убогости и бронелобой сущности не оценили этого. Не бери в голову. Будь выше них. Твори! Вот прямо сейчас иди и твори!
И Адиль творил дальше. На момент выпуска из училища его поэма доходила без малого до четырех часов непрерывной озвучки. Чувствуете размах?! Вот это шедевр! Глыба! Силища!
Очень жалею, что не имею копии нетленного творения. Нет, честно, не смейтесь!
Полуночные покатушки
(рассказ Лёлика)
Наряд по хозяйственным работам, овощной цех курсантской столовой. 00.30. ночи. Личный состав 45-го отделения чистит картошку. Норма – семь ванн. Самых обычных эмалированных ванн, которые есть в квартире у каждого… или почти у каждого.
Одни парни пессимистично утверждали, что этот подвиг невозможен по-определению. И установленная норма абсолютно нереальна. А придумать ее мог безумный прапорщик, люто ненавидящий всех, кто в далекой перспективе наденет офицерские погоны.
Оптимисты парировали, что если поднатужиться и быстренько отремонтировать две картофелечистящие машины, которые ржавели без движения уже не один десяток лет, поменьше говорить, побольше работать (оптимизировать, так сказать, процесс), то к утру вполне реально.
Уроженец славного города Пилопедрищенска Витя Копыто с апломбом в голосе утверждал, что может сотворить это один. Самолично. И что подобное ему совсем «не слабо». Он готов на спор под любое желание и под достойное вознаграждение.