Страница 12 из 20
Повисла пауза.
– Так как относительно преодоления времени, товарищ профессор и доктор наук? – усмехнулся Константин.
– Да, – вздохнул профессор. – Велика ты, Россия, и не объять тебя никаким самым современным умом. Нет ли у вас папиросы, товарищ капитан?
– У меня сигареты.
– Безразлично. Я неделю назад курить бросил.
– Так, может, не давать?
– Все равно закурю, – еще раз вздохнул профессор. – Не сейчас, так к вечеру. Когда, понимаете ли, сотрясение воздухов, а тут – посылка с мылом, так не то что закуришь, а и за рюмочкой потянешься.
– Это точно! – засмеялся Лавкин. – Это ты правильно выразил, товарищ профессор.
Распахнулась дверь, и вошел красивый грузин в форме летчика «Аэрофлота».
– Здравствуйте. Кажется, я не ошибся?
– Здравствуйте, Тенгиз, – сказала Анна. – Знакомьтесь, друзья. Это Тенгиз Кодеридзе.
Следом за летчиком шофер такси уже вносил большие корзины с гвоздиками.
Колхозный сарай. Самогонка уже разлита по кружкам, хлеб и селедка поделены. Именинник Святкин уселся на почетное место. Глебов разжигал костер у входа в сарай.
– Там девочки прогуливаются, – сообщил Сайко входя. – Может, пригласим их, товарищ лейтенант?
– Какие еще девочки? – нахмурился Суслин.
– Санитарочки.
– Ну не знаю, – неуверенно протянул Игорь. – Ну попробуйте.
– Хабанерочка, изобрази, – сказал Сайко.
– Есть изобразить. – Хабанеев вскочил. – Абрек, помоги.
– Потому что грузин, да? – вдруг обиделся Кодеридзе. – Раз грузин, значит, девочки, да? Обидно, понимаешь.
– Да у тебя – усы! – загорячился Хабанеев. – Усы, понимаешь? Ты же мужчина, сразу видно.
– Это совсем другой разговор, друг. Это правильный разговор.
Хабанеев и Кодеридзе вышли из сарая.
Две девушки в военной форме прогуливались в длинных мартовских сумерках по окраине Ильинки.
– И зачем ты меня сюда затащила? – ворчала одна из них, но ворчала вполне добродушно.
– Там все время молоток стучит, – вздохнула вторая. – Стук, стук – гроб, гроб. Круглые сутки.
Из сумерек возникли фигуры Кодеридзе и Хабанеева. Девушки остановились, и первая сказала с досадой:
– Здрасте вам.
– Здравствуйте! – обрадованно воскликнул Хабанеев. – А мы – за вами.
– Куда это – за нами? – насторожилась вторая.
– Девушки. – Кодеридзе для вящей убедительности снял шапку и прижал ее к груди. – Дорогие девушки, нашему другу двадцать лет исполнилось сегодня. Ай, какой друг! Замечательный друг, девушки. Сделайте ему маленький подарок. Пожалуйста. Очень прошу.
– Очень, очень просим, – подтвердил Хабанеев и тоже снял шапку.
– Это в каком же смысле подарок? – сердито спросила первая.
– Девушки, только не уходите. Умоляю! – проникновенно зашептал Абрек. – Нам в бой скоро, а вы – такой подарок! Самый лучший подарок на день рождения!
– Рискнем? – спросила вторая. – Он же сейчас расплачется, ей-богу!
– За мной! – радостно закричал Хабанеев. – За мной, девочки!
И девушки пошли за ним. А Кодеридзе сказал обиженно:
– Мужчина не плачет. Мужчина огорчается.
– Именинник просит к столу, – провозгласил Мятников. Все стали рассаживаться, и тут скрипнула дверь. В сарай вошли обе девушки в сопровождении Хабанеева и Кодеридзе.
– Здравствуйте, – сказала первая. – С именинником вас.
Взвод радостно зашумел:
– Здравствуйте, девочки!
– Проходите, проходите!..
– К нам, девушки!..
– Нет, к имениннику!..
Девушки шагнули в освещенный костром круг.
И младший лейтенант Суслин вскочил, опрокинув кружку. Он узнавал и не узнавал. Он верил и боялся верить. И смотрел во все глаза… на девушек, стоявших в отблесках костра.
– Кимка… – прошептал он. И крикнул: – Кимка, это ты?..
Стол в большой комнате был накрыт. Анна, сидевшая рядом с Константином, встала и, обождав, когда утихнет гул голосов, заговорила, очень волнуясь:
– Товарищи! Дорогие мои друзья. Сыны, дочери, родные наших дорогих. Ровно тридцать лет назад – ровно, день в день – здесь, в Ильинке, праздновали двадцатилетие одного человека. Сегодня ему было бы пятьдесят. Но он не дожил. Он погиб как герой. Погиб на следующий день.
У Анны перехватило дыхание. Все поднялись. Справившись с волнением, Анна продолжала:
– Но мы не будем сегодня горевать. Мы будем радоваться, что такой человек жил и прекрасно отдал свою жизнь. Мы будем пить за это. И за его сына, который сейчас здесь, вместе с нами. За капитана Константина Викторовича Святкина.
Константин задрожавшей рукой поставил рюмку на стол, молча обвел всех взглядом и вышел из комнаты.
Он стоял, прислонившись спиной к бревенчатой стене дома. На крыльцо вышла Анна.
– Вам нехорошо, Костя?
– Мне хорошо, Аня. Так хорошо мне не было никогда в жизни. – Он помолчал. – У нас в детдоме день рождения праздновался один раз в году. Коллективно. Для всего детского дома. Я говорил вам, что плохо помню маму. Отца же я не знал совсем… И вот сегодня вы вернули его мне. Конкретного. Реального отца. Со своей жизнью. Со своим днем рождения. И со своей смертью…
Он замолчал. И Анна молчала тоже. Просто молчали и смотрели в густеющий мартовский сумрак.
И в этом сумраке мимо их дома вдруг неторопливо прошли двое очень молодых людей. Девушка и юноша в военной форме последнего года войны.
Игорь и Кима шли по вечерней улице Ильинки.
– Я искал тебя, Кимка.
– Не надо выдумывать, Игорь.
– Я хотел написать тебе, но не знал куда. Как ты оказалась на фронте?
– Так же, как ты.
– Но я мужчина.
– А я – женщина. Кому-то надо вас перевязывать и стирать ваши гимнастерки.
– Кимка, если бы ты знала, как я счастлив, что встретил тебя.
– Не надо, Игорь. Счастлив будет тот, кто переживет эту войну…
Кима Вилленстович и Игорь Суслин шли по улице деревни Ильинка. Артиллерия смолкла, было тихо. Только поскрипывал снег под ногами, да где-то с унылой ритмичностью стучал молоток.
– Кимка!
– Что?
– Ничего. Просто мне приятно повторять твое имя.
– Не надо выдумывать, Игорь.
– Я не выдумываю.
Кима остановилась. Посмотрела на Суслина, точно прикидывала, говорить или не говорить.
– Месяц назад погиб Боря Яценко.
– Борька?!
– Сгорел в танке. Мне написала Катя.
– Борька сгорел… Первый из нашего класса.
– Третий, Игорек, – мягко поправила Кима. – Гриша Рубин и Володя Самохвалов погибли раньше. Боря – третий. Кто следующий?
– Я не знал, что они погибли, Кимка. Я потерял все адреса еще в училище и ни с кем не переписывался.
– Скоро мы останемся одни, – вздохнула Кима. – Одни девчонки. Мальчики, мальчики, что вы делаете с нами?
– Всех не убьют.
– Да, всех не убьют, – она помолчала. – Ты правда рад, что встретил меня?
– И ты еще спрашиваешь! Знаешь, сколько раз я признавался себе, что…
– Не надо. – Кима закрыла ему рот рукой. – Ничего не надо говорить. Говорить будем после войны, а сейчас… – Она зябко повела плечами. – Холодно. Зайдем ко мне, если хочешь.
Они стояли возле здания бывшей школы. Сквозь щели маскировки из окон пробивались узкие полоски света. И по-прежнему уныло стучал молоток.
– И чего он все время стучит?
– Это не для нас. – Кима вздохнула. – Здесь наш госпиталь. Надо девочкам сказать, что я пришла.
– Я подожду.
– Нет, пойдем вместе. Только тихонько, раненые спят.
Они вошли в тускло освещенный школьный коридор, забитый ранеными.
– Жди здесь, – шепнула Кима.
И сразу же ушла. А Игорь остался ждать.
– Суслин?.. – удивленно спросил кто-то совсем рядом. – Игорь, это ты или мне кажется?
– Это я. – Игорь недоуменно оглядывался.
– Да здесь я, балда! Шагни влево и нагнись.
Игорь шагнул влево и присел:
– Кто здесь?.. Пригуда? Сеня Пригуда?!
– Здорово! – с соломы поднялась массивная фигура с перебинтованной головой. – Вот так встреча! Откуда и куда?