Красавица

Мора смотрела на стоянку челноков и не верила, что они так близко. Головы у черепах не двигались, а морды застыли, словно вырезанные из дерева, как фигурки богов на алтарях. Челноки слегка покачивались в воздухе, как люльки, а в кабинах, закрепленных на панцирях, было пусто – только виднелись обитые тканью сиденья и гладкие панели.

– Займите челнок, – кинул ей солдат.

Четверо гвардейцев, будто под конвоем, провели ее к черепахе. Мору передернуло – неужели они ее повезут, словно арестантку?

– Маршрут уже заложен в систему, – объяснил солдат. – Делать ничего не нужно, не беспокойтесь. Черепаха сама отвезет вас, куда требуется.

Он, кажется, даже сочувственно улыбнулся Море – а может, ей показалось. Его голос звучал дружелюбнее – хотя, может, дело было в том, что это другое кольцо. Значит, никто ее конвоировать не собирается? Она несмело шагнула к челноку, потянулась и огладила холодный металлический бок кабины. Мора взялась за поручень и ступила на выдвижную лесенку, ведшую по панцирю в кабину. Челнок спружинил, слегка покачнулся – Мора крепче вцепилась в поручень, – но тут же подстроился под новый вес и упруго выровнялся. Тогда она поднялась к кабине, перешагнула порожек и присела на край кресла, но гвардеец качнул головой, и Мора съехала вглубь сиденья. Порожек вместе с лесенкой приподнялись, и панель в передней части кабины замигала.

– К отправлению готова, – буркнул солдат в кнопку у себя на груди.

Челнок мягко заскользил в паре ладоней над мостовой. Стеклянный купол над кабиной можно было опустить, но ветерок приятно овевал лицо, и Мора не стала ничего трогать. Она уже не заботилась о том, что на нее будут глазеть. Вместо привычного металла крыш, площадок под солнечными панелями и лестниц с видом на дымку, сочившуюся с Третьего, здесь лежали широкие проезды, на которых могли разом уместиться четыре челнока. По сторонам тянулись уютные цветные домишки и зелень с человеческий рост.

Здесь было столько пространства и света, что у Моры побежали круги перед глазами. Простор было не охватить, в него не верилось. И пахло здесь сладко и чисто. Ни дыма, ни гари, ни копоти – только душистый воздух, светлый, будто сине-зеленый, прозрачный.

Мягко колеблясь, черепаха пролетела прямо под ветвями. Мора вытянула руку и сорвала на ходу цветок. Он оказался прохладным, будто его напитали льдистой влагой; лепестки у него были плотные, сочные, а из самого центра тянулись наружу крошечные пушистые ворсинки. Цветок лежал у Моры на ладонях, и она не верила своим глазам: такой живой, такой настоящий… Она гладила его лепестки и вспоминала те бумажные гирлянды, которыми завешивали Второе кольцо на Праздник урожая.

Между тем челнок накренился, и проезд завернул в сторону. Магистраль расширилась, ряды домов раздвинулись. Зелени здесь оказалось еще больше, а по центру проезда, разделяя его надвое, тянулась полоса деревьев. Огромные и крепкие, одетые в темную кору, с раскидистыми, яркими кронами – от одного их вида у Моры по спине бежали мурашки. Раз или два она спускалась в подземные сады на Втором и видела плантации белых апельсинов, но чахлые, тонкие деревца с почти прозрачными листьями не шли ни в какое сравнение с этими изумрудными гигантами.

Постепенно жилища менялись: раскрашенные фасады уступили место строгим, зеркально-металлическим, а те, в свою очередь, – воздушным, стеклянным, остроугольным зданиям. О таких домах мобус не рассказывал, и Мора поначалу засомневалась – неужели в этих причудливых формах из стекла живут? Но на подъездных дорожках, у полосатых причальных башен, стояли челноки и то тут, то там появлялись люди. На прохожих Мора смотрела во все глаза. Разодетые, будто Праздник урожая еще не кончился, раскрашенные, как на карнавал, длинноволосые и… разные. Неужели Зикка оказалась права?

На Втором кольце операции делали нечасто, а уж когда делали, новость облетала отсеки быстрее весенней лихорадки. О том, кто именно так сильно потратился и на что, говорили все. Обсуждали обновку и примеряли на себя – а пошло бы мне? Хорошо бы смотрелось? Потом качали головой и вздыхали: мне такое не по карману, не больно-то и хотелось, страшно это все и опасно… Но все равно мечтали. Обыкновенная, среднестатистическая красота островитянина располагала к себе, и на любое лицо, даже самое заурядное, смотреть было приятно. Но это же делало всех и неуловимо похожими, будто каждого здесь связывало кровное родство. А на Первом…

Такого обилия различий и странностей Мора себе и представить не могла. Заскучав, она крутила иногда у мобуса картинки, примеряя к среднестатистическому лицу обновки, но быстро от них отмахивалась: отклонения от нормы ее интересовали мало, ей хватало и собственных.

Здесь операции, очевидно, делали все, и лицо у каждого выходило свое. По-прежнему симпатичное, с классическим овалом и знакомыми линиями, но то тут, то там – неуловимые переделки или вполне заметные изменения. Мужественные шрамы, пикантные родинки и сверкающая, будто светящаяся кожа делали из этих людей такую пеструю, такую разномастную толпу, что Мора никак не могла поверить, что это те же самые жители острова, только состоятельные.

Из-за деревьев показалась свечка Оси, и Мора невольно вздрогнула. Одно дело – видеть Ось издалека, с нижних террас Второго кольца, откуда она похожа на стальную антенну. И другое – подъехать почти вплотную и различить пояски этажей, тонкие, почти прозрачные рамы и даже очертания комнат. Неясная тревога, которая всегда охватывала Мору при взгляде на Ось, усилилась, как будто шепотки где-то на границе сознания зазвучали громче, но Мора встряхнулась, и наваждение растаяло.

Она слышала, что здание Оси выстроили вокруг древнего исполинского дерева, но разглядеть его с магистрали так и не смогла. Поговаривали, что дерево когда-то посадили сами боги: оно занимало центральную точку острова, будто место вымеряли специально. Несколько сотен оборотов назад дерево пытались срубить, но не смогли и оставили его в сердце башни стержнем. Представив себе узловатые сучья и крепкий, шершавый ствол, заключенные в Оси, будто в защитном футляре, Мора подумала, что такой символ отлично годился бы суеверным островитянам для поклонения. Но о старом дереве лишь ходили слухи, а великих, кажется, не касалось ничего земное – только крылья, полеты и Бездна.

Чем ближе Мора подлетала к Оси, тем больше попадалось челноков. Они обгоняли ее на полном ходу, мелькали мимо, Мора даже не успевала разглядеть пилотов, а они – ее. Но и люди, которые переходили по стеклянным аркам над проездами, тоже не обращали на нее никакого внимания. Мора почувствовала себя невидимкой и распрямилась.

Когда магистраль вильнула вверх и в сторону, Мора выронила цветок и замерла: за оградой показались высокие стеклянные башни и узкие блестящие шпили, и именно к этому зданию приближался ее челнок. Черепаха сбросила обороты и плавно притормозила у причальной мачты. У ворот из цветного стекла ее уже ждали.

Высокая, затянутая в гладкое желтое платье женщина махнула Море. Та неохотно выбралась из челнока – слишком уж удобно в нем было ехать, – и черепаха, покачиваясь, развернулась и отбыла. Ну вот, теперь путь назад отрезан. Если Море и захочется позорно убежать, дорогу к заслону ей одной не найти. За разрисованными воротами маячили головы – десятки и десятки парней и девушек, которым не терпелось на нее посмотреть. Ну конечно. Учебный оборот начинается уже завтра, и все уже устроились. Мора же, наверное, прибыла последней. Или дело в другом? В том, откуда ее перевели и за что?

Женщина в желтом снова нетерпеливо махнула:

– Пойдемте скорее. Вас ждут.

Вот так просто? Ни единого вопроса? А может, ее голограмму здесь уже знают все и спрашивать просто незачем?

Ворота распахнулись, и толпа студентов расступилась. Одетые в алое, они глазели, не скрываясь, вставали на цыпочки и вытягивали шеи. Мора бросила быстрый взгляд и тут же засеменила следом за женщиной в желтом. Детишки богатеньких родителей… Все до единого переделанные. Все. Шепотки потянулись за ней, как призрачные руки. Мору ждали, о ней уже знали. Но не кричали хотя бы, не ахали, не бледнели. Пока просто смотрели.