Искусники

Послышались легкие щелчки – это распечатывалась дверь кабинета Кэтрин, значит, она сейчас появится.

– Мелоди!

– Что, опять ты? То есть, чего тебе?

– Отправь мне все в офис. Там просмотрю.

– И резюме новостей тоже?

– Да. Замолкни. Но оставь инфолайн в режиме реального времени.

Он сидел в напряженной позе. Времени ускользнуть к себе в гостевую и подождать, пока Кэтрин не уйдет, уже не осталось. Может быть, она не обратит внимания, что инфолайн включен, и просто займется своими делами. Так бывало уже не раз.

В следующую минуту он пожалел о своих трусливых мыслях, как с ним всегда случалось при виде жены, пожалел обо всем, а в особенности о том, что их отношения бесповоротно испортились. Она относилась к тому типу женщин, чья внешность с возрастом становится только интереснее. Ближневосточные предки наградили ее крупными сильными чертами лица и шапкой густых волос, какую большинство людей могло обрести лишь в салонах красоты за большие деньги. Кожа имела глубокий медовый оттенок и сейчас выглядела немного темнее, чем в их последнюю встречу. Раз в месяц к ней кто-то приходил подкрасить-подвести, хотя, по его мнению, и так было хорошо. Натуральный цвет лица Кэтрин ему всегда казался идеальным, и руки тоже: они были красивыми и ухоженными, с аккуратным неброским маникюром – никаких длинных кроваво-красных ногтей. При взгляде на ее руки он всегда вспоминал с грустью, что в ней есть то, что он никогда не переставал любить, только теперь непонятно было, как до этого дотянуться.

– Я еду показывать дом, – сказала она, встав у дальнего конца дивана.

Гейб непонимающе мигнул, а потом осознал, что она сообщает ему, куда собирается пойти. Он приглушил звуковое сопровождение инфолайна.

– Дом? Ты имеешь в виду часть дома в кондоминиуме?

Она покачала головой и поправила свой длинный пурпурный жилет с синеватым отливом.

– Отдельный дом. Владелец продает его вместе с участком.

Гейб изобразил улыбку.

– Причем даже не на Разломе Сан-Андреас? Это замечательно. Рад за тебя.

– Радоваться пока преждевременно, – несколько натянуто отозвалась она. – Сделка еще не завершена, но покупатели могут заплатить требуемую сумму.

Она снова провела руками по жилету, проверила, на месте ли платиновые запонки на рукавах блузки, стряхнула невидимую ворсинку с узких брюк.

– Ну что ж, тогда удачи. Надеюсь, все пройдет удачно.

Ее полные губы дернулись.

– Если сделка состоится, удача тут будет ни при чем.

Гейб покаянно кивнул.

– Да, конечно. Я совсем забыл.

Она стояла и смотрела на него без всякого выражения, а он вдруг вместо обычного сожаления, что они отдалились друг от друга, поймал себя на мысли: как вышло, что мы вообще были когда-то близки?

– Комиссионные за нее позволят мне тоже приобрести дом. Один подходящий скоро выставят на продажу. – Она медленно обвела гостиную взглядом, прежде чем снова посмотреть на него.

Нахмурившись, он тоже огляделся.

– И?

Она молчала.

– И что дальше? Ты хочешь сказать, что собираешься переехать в собственный дом? Так?

– Да, – она облизнула губы. – Я хочу переехать в собственный дом.

– Ладно. Достаточно было просто сказать… – тут он запнулся. Внезапно, будто ощущение волны, стремительно затопляющей его в виртукостюме, на него нахлынуло осознание. – Ты хочешь переехать в собственный дом. Не мы вместе, а только ты. Одна.

Благородные черты ее лица выразили нечто, напоминающее сожаление.

– Примерно это я и хотела сказать.

– Примерно? Не похоже на тебя. Ты никогда не полагаешься на случай и во всем любишь точность.

Она, как бы защищаясь, чуть выше подняла подбородок.

– Это нелегко сказать.

Он медленно выдохнул и откинулся на спинку дивана.

– Да. Я понимаю.

– Прежде это мог быть дом для нас обоих, – с неожиданной горячностью сказала она, опершись на боковой валик дивана. – Именно такую картину я рисовала в своем воображении. Если ты думаешь, что мне не больно с ней расставаться, значит, все обернулось к лучшему.

Казалось, грейпфрутовый сок прожигает дыру у него в желудке.

– Правда, Кэтрин? Скажи честно: тебе больно оттого, что это касается нас с тобой, или по той причине, что твои шансы на успех в Долине становятся тогда меньше ста процентов?

Теперь глаза ее сверкали от ярости.

– Пока я живу здесь, мои шансы равны нулю.

– И ты не можешь нас простить за это, верно? – Он покачал головой. – Мы с Сэм тебе все испортили.

– Кассандра – ребенок. А что ты можешь сказать себе в оправдание? – Она подошла ближе и села на соседнюю с ним диванную подушку, ровно посередине, и Гейбу подумалось, что работа с недвижимостью воспитала в ней глубинное чувство собственной территории. – Уже семь лет назад мы могли бы жить в собственном доме, если бы у тебя было, – в поисках подходящего слова она запнулась, – хоть что-то. Ты мог бы делать карьеру, а не топтаться на месте, и сейчас занимал бы хорошую должность. Я все надеялась, что ты очнешься и поймешь, что растрачиваешь силы зря. Тогда у нас был бы этот дом и, возможно, по-прежнему была бы дочь.

– У меня есть дочь, пусть даже она живет сейчас сама по себе, – резко возразил Гейб. – Она тебе не дом, не придает веса в обществе.

– Если бы тебе хватило ума повернуть свои заслуги на работе себе во благо, может быть, Кассандра и не стала бы бродягой, скитающейся по дырам, где обретается всякий преступный сброд…

– Думаю, все, чего ей хотелось – чтобы ее принимали здесь такой, какая она есть. А мне эта чертова работа никогда не была нужна. Это ты настаивала, чтобы я туда нанялся, а потом пришлось продаться им со всеми потрохами, чтобы оплатить все те вещи, которые тебе было необходимо иметь.

– А чем ты собирался заниматься вместо этого? – Кэтрин негодующе рассмеялась. – Быть художником? Кому на свете нужен еще один художник, особенно если его зовут некто Габриэль Людовик? Ты предполагал, что я смогу всех обеспечить, пока ты предаешься своей музе? Но ты и талант свой растратил. Помнишь, ты собирался посвящать искусству часть времени, вечерами и по выходным? И я не возражала; напротив, я одобряла твое хобби.

– Это было не хобби! – сказал он.

Она снова рассмеялась, отмахнувшись рукой от его слов.

– Теперь ты можешь сколько угодно обманывать себя, но ничем другим это быть не могло. Только один из двух миллионов становится известным художником. Все прочие влачат жалкое существование, складируя свои работы в так называемых галереях, или делают низкопробное порно. И на это стоит тратить жизнь? В качестве хобби занятия искусством, вероятно, пошли бы тебе на пользу. Но… – Она развела руками и оглянулась вокруг, – что-то я не вижу тут ни голографических арок, ни экодизайна, не вижу ничегошеньки, что смахивало бы на декоративное искусство, потому что ты так ничего и не создал. Ты все сидел и жаловался на свою работу, пока твой тоскливый голос не стал мне противен. Вот почему я всегда возражала против твоего ухода с работы ради искусства. Даже если бы ты и был тем самым единственным из двух миллионов, я знала, что ты не способен ничего довести до конца.

– Это все работа, – сказал Гейб, вдруг захотев все объяснить Кэтрин, если уж она решила уйти от него. – Работа отнимала слишком много энергии, для собственных замыслов ее уже не оставалось.

– Нет, – твердо возразила она. – Просто ты недостаточно сильно хотел. Иначе бы ты собрался и добился желаемого. И никакие обстоятельства тебе бы не помешали. Боже, даже паралитики писали картины, держа кисть зубами, если не могли жить без этого…

– Послушай, мне лично ничего особенно, было не нужно, я мог бы довольствоваться меньшим…

– А я – нет. – Черная прядь выбилась из прически и легла ей на плечо, Кэтрин резко отбросила ее назад. – К тому же мы должны были думать о дочери. Страсть к искусству была не у нее, не у меня, а у тебя. И это именно ты, а не мы, должен был найти выход. Причем с учетом тех потребностей, которые были у нас. Если в твои планы входило влачить голодное существование где-нибудь под пирсом, незачем было заводить семью.