Страница 8 из 15
Вернувшись в университет, Евгений решил зайти в деканат, где обычно, несмотря на каникулы просиживал заместитель декана Пётр Наумович.
Пётр Наумович, был уже человек очень почтенных лет, многие годы работал именно в деканате и снискал известность среди студентов своим добрейшим к ним отношением и не скрываемой простой общения.
Свои дети у Петра Наумовича выросли и разъехались по всему свету.
Жена, к несчастью, скончалась, и оставалось в жизни старого преподавателя только его работа и многочисленная студенческая братия, что заменяла ему и детей, и внуков, питала энергией и задором.
Пётр Наумович не уставал наставлять молодых шалопаев, разменивающих время, отпущенное на образование и саморазвитие, на самые разнообразные и извращенные методы прожигания бесценного ресурса жизни и данных им в займы возможностей.
Не редко можно было наблюдать сценку по воспитанию очередного проходимца неравнодушного к его судьбе Петра Наумовича. Не стесняясь подбирать выражения старый преподаватель отчитывал:
− Ты мне скажи, чем занята твоя садовая голова? Шалопай! Ты почему опять взялся пропускать занятия? Ты знаешь, обалдуй, моему терпению скоро придет конец, а потом, ой, как пожалеешь! Будешь, проходимец, мерить солдатские сапоги, а когда очередной раз начнёшь мотать свои вонючие портянки, вспомнишь меня!
Студенты не обижались, а даже с гордостью рассказывали, что нынче опять Наумович вправлял мозги: понимали, что замдекана страшно не любит лентяев, но всегда на стороне студентов, стараясь облегчить не простую их жизнь и хоть как-то направить на верный путь.
Силами Петра Наумовича, для раздражения студенческого нерадивого сообщества над его столом был повешен кусок стенгазеты, как-то подготовленный на конкурс. В газете самокритично, сами студенты, показали на картинке фигуру современного типичного прогульщика-двоечника с уныло опущенной головой и торчащим из кармана огромным смартфоном и текст, который, как казалось Петру Наумовичу, отрезвляюще действует на шалопаев, к которым он причислял прогульщиков и хвостистов.
Текст гласил:
Я бы сделал подвиг неспеша
Или бы открытие озвучил,
Но страдает – мается душа:
Нафиг это ей, − ведь все по барабану….
Я шагаю на занятья – как на пытку,
Снова препод будет гнать тоску,
А в кармане мой смартфон – он прыткий,
Мне с ним так забавно и легко.
Нам не нужен препод и наука,
Нам не нужен гнусный сопромат.
Это все противнейшая штука.
То ли дело я и мой айфон….
По айфону я весь мир увижу,
По айфону всем я расскажу
Как я, надрывая свою грыжу,
Все учу, учу и вновь − пролёт….
Эй, студент, давай-ка встрепенись,
− вспомни Ломоносова – ленивый!
Понимаю – у тебя всё – зашибись
папа все устроит и по блату….
И придешь в Контору Спицалистом,
Пиджачок утюжен и богат,
Только в голове всё так стерильно чисто:
Ни одной мыслёшки – ни-фи-га….
И правда, приглашённый в деканат студент, готовый произнести пламенную речь с перечислением, по его мнению, уважительных причин плохой учёбы, при виде образа виноватого на плакате собрата и ухватив смысл текста, уже не хорохорился, демонстрируя последнюю модель айфона перед убеждающем его одуматься заместителем декана.
Пётр Наумович, в летней светлой рубахе, кремовых брюках и сандалиях выглядел совершенно по-летнему. Загара правда он так и не нажил, поскольку сидел днями над бумагами, которых в деканатской круговерти было несчетное число.
Женя вошел, поздоровался с замдекана и тот, приподняв очки и сощурившись, оглядел вошедшего и воскликнул:
− Зимин, ты никак практику уже прошел? И что заявился? Каникулы брат для студента – время золотое! Что не на пляже? На Байкале сейчас, на Малом море − край как хорошо, – шумно-весело, вода теплая, девушки в бикини, рыбку местные рыбаки продают.
− У меня Пётр Наумович дело есть. Вот хочу Вас спросить о некоторых исторических, так сказать, процессах на земле нашей сибирской. Такая, знаете ли, иркутская история. Вы же коренной иркутянин, я слышал.
− Вот, как? И что это за такая новая «Иркутская история» могла тебя так потрясти? – ответил замдекана, опустив на нос очки и отметил строку линейкой в большом журнале ведомостей, который он внимательно изучал.
− Меня интересует гражданская война в наших краях: Колчак, большевики и всё такое с этим связанное. В частности золото империи, что затырили, сказывают, где-то здесь у нас.
− Ну, брат! Тебя понесло! Из геологов в краеведы подался. Так и бросишь факультет! – шутливо ответил ему Пётр Наумович, снова приподнял очки на лоб и потер переносицу.
Знаешь, что я тебе скажу. История эта сильно пропиарена, конечно. Но понять, отчего так – это можно. Всё же золота тогда было очень много у Колчака. Правда умные люди говорят, − а я им верю, что никуда он это золото не прятал и схронов не копал. Ему было не до того, да и, судя по его характеру и настрою, что-то прятать и выгадывать не в его правилах было. Прямой был как оглобля, резкий как сквозняк, вспыльчивый и до крайности честный.
Задумавшись и потирая уставшие глаза, Петр Наумович продолжил:
− Как рассказывают знатоки, в частности университетские историки, часть золота, – примерно четверть запаса ушла на оплату поставок оружия и обмундирования, часть потеряна при передаче золота от Колчака через чешских легионеров большевикам, захватившим тогда и Колчака, и власть в Иркутске. Часть золота была передана атаману Семёнову в Верхнеудинск, − Улан-Удэ нынешний.
Из всей этой арифметики выходит, что потрачено Колчаком было не более ста пятидесяти миллионов золотых рублей, переправленных в зарубежные банки в счёт поставок вооружения и амуниции. Эта цифра вполне подтверждается бухгалтерией, которую вели в Сибирском правительстве Колчака.
Однозначно можно сказать, что белочехи, что охраняли золотой запас, тогда крепко поживились: если учесть золото, отправленное в счёт оплаты поставок оружия для армии и того золота, что перехватил атаман Семёнов в Забайкалье, белочехи хапнули в России не менее шестидесяти миллионов золотом, не считая вывезенное без счёта другое добро и ценности.
Но все же, как известно из документов, основная оставшаяся часть золотого запаса была передана представителям советской власти в Иркутске и достаточно скоро отправилась в Казань. Это, дай бог памяти, − четыреста десять миллионов золотых рублей. Правда писали, что, когда потом подсчитывали золото уже в Казани в хранилище банка, в некоторых ящиках наряду с золотыми слитками были просто кирпичи и камни. Кто их туда складывал, − следствию осталось неизвестно. Пишут, что миллионов тридцать−сорок при перевозке куда-то подевалось. Это уже провернули прибыльное дельце нечестные на руку люди из большевистского окружения, − тоже ведь далеко не святые были граждане, как показала история государства рабочих и крестьян.
Вот, в частности, мой приятель историк рассказал, что стали известны уже сейчас детали того, как золото, в том числе и полученное в Иркутске, в объёме двести сорок миллионов золотых рублей большевики по решению Совнаркома отправили за рубеж осенью того же 1920 года якобы для закупки паровозов в Швеции и Англии вместо того, чтобы вкладывать в развитие собственного производства на заводах в России. Ведь Россия сама производила паровозы и заводы стояли и ждали заказов, в том числе и для ремонта имевшихся уже паровозов, которых по стране было огромное число.
Но самое забавное в том, что эти заказанные за границей паровозы стали во истину «золотыми», так как документы показали, что стоимость их была изрядно завышена, а контракты не были выполнены и на половину и потому огромные средства просто остались в заграничных банках.