Влюблён до смерти

Комната, в которую мы спустились, оказалась идеально круглой. На одном из шкафов я заметила план хранилища и поняла, что в разрезе оно выглядит как спираль. Стена не замыкается, а наматывает кольца, образуя длинный закрученный коридор. В этот коридор мы и направились.

Ни в архиве, ни в хранилище окон не было — впрочем, как и в большинстве помещений Крепости — но я уже привыкла к отсутствию дневного освещения. Под потолком тускло мерцали жёлтые лампы. Вдоль стены тянулись высокие стальные шкафы. 

Молох остановился напротив металлической дверцы и всунул пластину-ключ в прорезь. В тишине раздался щелчок. Затем из внутреннего кармана пиджака жнец достал карту наподобие банковской и приложил к светящейся панели под вентиляционным отверстием. Электронный замок протяжно запищал, и дверца открылась.

— Два ключа, — пояснил Молох, — один личный, другой получаешь в обмен на идентификатор.

Из глубины шкафа он  вытащил… косу. Ту самую. Классическую. С который обычно изображают смерть. Длинное древко, увенчанное дугообразным лезвием.

— Это ваше.

И жуткое оружие оказалось в моих руках. 

От неожиданности я едва его не выронила.

— Осторожно, — сказал Молох и двинулся дальше по коридору. 

Нести косу было неудобно. Клинок нависал над головой, и я отчаянно боялась пораниться или задеть идущего впереди начальника. Да и руки быстро устали от немаленького веса.

И этим кошмаром предстояло размахивать двенадцать часов подряд!

«Теперь я смерть. Я, мать её, смерть. Прикинь».

Коса Молоха выглядела готично. Более широкое и длинное лезвие украшали отверстия, да и сам клинок имел необычную форму, заострённый на обоих концах. А ещё он был чёрным. Не оружие, а произведение искусства. 

Как только мы вышли из тесного коридора, Молох закинул косу на плечо, и смотрелось этот так эффектно и сексуально, что я судорожно сглотнула. Опасный красавчик. 

К сожалению, сама я не была столь изящна, обращаясь со своим оружием. Сказать по правде, я чувствовала себя неуклюжим бегемотом. 

— Зона хранилища открыта для перемещений. Получив ключ, вы можете телепортироваться прямо к своему шкафчику, а оттуда — по назначенным координатам. Это помогает избежать столпотворения. Обнимите меня.

«Что?»

Неужели Росс был прав, и сейчас меня начнут домогаться? 

В груди поднялась обжигающая волна.

— Что вы себе позволяете? Не буду я вас обнимать!

Молох бросил на меня ледяной взгляд. Ни одна мышца не дрогнула на лице.

— Обнимите меня, — повторил он безразличным голосом, — чтобы я мог переместить вас по нужному адресу.

«Ах вот оно что! Стыдно как… »

Щеки загорелись. Я подошла к начальнику и растерялась, не зная, как перехватить косу, чтобы не оттяпать никому голову. Изогнутое лезвие в непосредственной близости от моей макушки пугало.

Видимо, заметив мои терзания, Молох забрал у меня оружие, опёр древком о моё плечо так, чтобы клинок оказался сзади. 

— Держите таким образом.

Сильные руки обвили мою талию, и я ткнулась носом в хлопок белой рубашки рядом с воротником. Ноздри затрепетали. Я едва удержалась от того, чтобы с шумом втянуть воздух. Парфюм Молоха хотелось вдыхать и вдыхать.  

Тёплые нотки кедра и дубового мха, горечь жасмина и фрезии, кислинка лимона и едва уловимая свежесть апельсина.  

Боги, как он пах! Даже голова закружилась.  

Широкая ладонь грела спину между лопатками. На плечо давила тяжесть косы. Я чувствовала, как вздымается грудь Молоха, и меня разрывало от непонятных эмоций. Хотелось прижаться ближе. Дышать глубже.

— Готовы?

— Да.

Последний миг волшебства, и на меня обрушилась ужасающая реальность в виде моего первого задания. Того, что раз за разом я буду видеть в кошмарных снах.  

Глава 5

Втянув воздух, я сразу поняла, где оказалась. Пахло антисептиком и лекарствами. Больничный коридор заканчивался окном, закрытым горизонтальными жалюзи. Часы на стене — круглый циферблат с большими цифрами — громко тикали. Сидящая на посту медсестра листала журнал.

— Пойдёмте, — сказал Молох, и в его тоне почудилась непривычная мягкость.

Я ощущала себя тенью, бесшумно скользя мимо приоткрытых дверей, за которыми угадывались очертания кроватей. Ноги касались серой напольной плитки совершенно беззвучно. Чёрная коса Молоха разрезала мутный искусственный свет. 

На стене — белой больничной стене —  распахнула синие крылья нарисованная бабочка.

О боги…

Руки затряслись.

Молох остановился и открыл передо мной дверь. 

Я знала, догадывалась, что увижу, войдя в палату, но слёзы всё равно хлынули, потекли по щекам.

Нет.

Не могу.

Шторы на окне были цвета выгоревшей травы. На бежевых стенах скакали мультяшные зайцы. Над постелью мерцал ночник, рядом стояли медицинские аппараты.

Девочка лет шести — бледная и измождённая, с гладкой, безволосой головой — сидела на кровати в розовой пижаме. Из носа за ухо тянулась прозрачная трубка и исчезала под сорочкой, слишком большой для истончившегося тела. К груди малышка прижимала плюшевого медведя.

Задыхаясь, я повернулась к Молоху.

Не заставляй меня это делать!

Дверь за нашими спинами тихо скрипнула. В палату вошла женщина в белом халате и с детской книгой в руках. Опустилась на стул рядом с постелью.

— Мама, почитай про мишку.

Я бросилась прочь из комнаты, рухнула в коридоре на колени и разрыдалась.

То, что от меня требовали…

Я не могла. Не могла. 

Не могла!

Почему такие вещи вообще происходят?

Куда смотрит бог?

На плитку упала тень от серповидного лезвия. Молох возвышался надо мной, сжимая в руке косу. Свою я с ненавистью бросила на пол, и теперь начальник слегка касался носками туфель неровного древка. 

— Вернитесь в палату, Эстер. Время поджимает. У вас пять минут.

— Идите к дьяволу.

Чёртовы часы в коридоре тикали. Чёртов Молох так и стоял за моей спиной. За чёртовой дверью слышалось монотонное чтение.

— Давайте не будем этого делать! — взмолилась я, обернувшись к начальнику и вцепившись в ткань его брюк. — Давайте спасём её. Ну пожалуйста. Мы же смерть. Мы же можем.

— Вы читали инструкцию. 

Я разжала пальцы и сгорбилась.

— В жопу инструкцию.

— Послушайте, — Молох приставил косу к стене и опустился передо мной на корточки. Брюки задрались до щиколоток, открыв чёрные носки. — Девочка мучается. Освободить её душу — милосердие. Позвольте ей переродиться и начать новую жизнь. Жизнь без боли. 

Я всхлипнула и вытерла рукой нос.

— В ваших силах закончить её страдания. После смерти она очнётся в новом теле. Здоровая. Обо всём забывшая. Счастливая.

Я помотала головой.

Вздохнув, Молох поднялся на ноги. Подобрал с пола мою косу и исчез за дверью. А спустя мгновение тишину прорезал дикий, полный невыразимого горя крик. Женский. 

Я заткнула уши. 

Мимо промчалась испуганная медсестра. 

* * *

Я пила, и пила, и пила. Пустые бутылки выстраивались в  ряд под окном. Вся комната, одежда, и даже, казалось, кожа провоняли спиртом. В зеркало страшно было смотреть. Лицо отекло. Глаза покраснели, превратившись в щели под набрякшими веками. Волосы свалялись в неопрятный колтун. 

Плевать.

Дрожащими руками я наполнила стакан зелёной жидкостью.

Росс, исправно снабжающий меня алкоголем, притащил фотографию отчёта, написанного Молохом. И как только достал? В нём, в этом отчёте, сообщалось, что я прекрасно справилась с первым заданием. Подчёркивались моя выдержка и хладнокровие.     

Вспомнилось, как меня рвало желчью в туалете хосписа. Как душа девочки терпеливо ждала в дверном проёме, пока начальник плескал мне в лицо холодной водой из крана. Как я впала в истерику, когда полупрозрачная малышка спросила, где её мама.

— Не будьте эгоисткой, — сказал тогда жнец. Он был без пиджака, с закатанными по локоть рукавами рубашки. Спереди на ткани темнели мокрые разводы. — Думайте не только о своих чувствах. Надо проводить душу в Верхний мир, где она сможет переродиться. 

Конец ознакомительного фрагмента.