Страница 1 из 43
Всеволод Валюсинский
БОЛЬШАЯ ЗЕМЛЯ
Фантастический роман
1
Бессонная ночь
Хойс в десятый раз переворачивается с боку на бок, но сон бежит от него. Обыкновенно профессор спит крепко. Стоит ему натянуть на голову свой старый вязаный колпак и нырнуть под одеяло, как тотчас же прекращаются все жизненные впечатления.
Не будит его даже собственный зловещий храп. Сегодня, однако, профессор слишком взволнован.
Окончательно убедившись, что заснуть не удастся, он усаживается на кровати и курит.
Мистер Хойс — профессор истории и права. Не странно ли, что он так сильно обеспокоен лекцией своего коллеги, химика?
Какое мистеру Хойсу вообще дело до химии? Ковыряются там с разными бутылочками и вонючими составами… Конечно, порох, лекарства, краски имеют кое-какое значение… Но чтобы совсем, в корне изменить жизнь, да еще таким удивительным способом, — этому профессор не хотел, не мог поверить.
Мальчишка Дэвис просто помешался! Правда, мы видели маленькую кошку. Ну, что ж… Просто игра природы. Бывают и люди-карлики. Притом никто не видел этой кошки раньше, да, никто не видел ее большой… Хе-хе! Шарлатанство, стилизованное под Уэллса, Фезандье, Свифта и многих прочих…
С недовольным видом Хойс рассматривает свои худые, жилистые ноги. Сейчас все его раздражает. Почему нет коврика у кровати? Вечная привычка женщин перекладывать вещи с места на место! Ну вот, так и есть, — он под кроватью… Да… А все-таки, если допустить, что Дэвис отчасти прав… Предположить на минуту, как забавную фантазию. Черт возьми, какая удивительная получается ерунда!
Мистер Хойс закуривает вторую сигарету, надевает туфли и, заложив руки за спину, принимается расхаживать из угла в угол.
На столе маленький ночник, не мигая, смотрит зеленым глазком. Уродливая громадная тень профессора мечется по стенам, как летучая мышь, попавшая в клетку.
Часы на камине бьют три.
— Человек ростом в три сантиметра! Ха-ха-ха! Простой паук станет опаснее тигра… А расстояния! Впрочем, он говорил о новых возможностях и могуществе техники. Может быть… Но вот другая сторона дела, социально-экономическая… Что будет? Как решатся вопросы питания? Как распределится поверхность земли, что станет с государственными границами, строительством? Все это ужасно. И какой рост оказался бы для нас самым выгодным? Вот я бы, например, решился уменьшиться даже до пяти-шести сантиметров. Да, предположим, что решился бы… Замечательно интересно при таких размерах покушать земляники. Эти ягоды должны стать величиной не меньше арбуза или даже хорошей тыквы… А золото! Гм… золото…
Профессор останавливается и трет переносицу.
— Золото… Да, его на каждого пришлась бы целая гора, и… оно, пожалуй, стало бы не дороже железа.
Мистер Хойс вспоминает о кругленькой сумме, лежащей на его счету в Эквитебль-банке, и снова хмурит брови. «Черт бы взял всех этих изобретателей! Вечно чего-то ищут. Ну, да на мой век хватит. Кроме того, все это — чушь и никогда ничего подобного не случится. Принять разве хлорал-гидрата?.. Проклятая бессонница!»
— Кто там?
— Это я, папа. Можно?
— Погоди, халат надену. Ну, ну, иди. Что случилось?
В комнату вошла маленькая белокурая девушка. На ней шелковый японский халатик-кимоно. В руках — книга.
— Ничего не случилось. Услышала твои взволнованные шаги и зашла. Завтра экзамен по геологии, а я все еще не уверена в себе.
Девушка подошла к столу.
— Хлорал! Разве у тебя бессонница?
— Да, не спится. Разные сумбурные мысли лезут в голову. Я был вчера на докладе Дэвиса… Знаешь, странно, что в таком городе, как Лондон, да еще с кафедры Естественно-исторического общества разрешают публично выступать с заведомым абсурдом.
Дочь мистера Хойса мягко рассмеялась.
— Почему абсурд? Дэвис — настоящий ученый, работает серьезно, уверен в себе. В таких случаях всегда косо смотрят. А я знаю: он своего добьется. Я сама буду ему помогать. После нашей свадьбы мы уедем в укромное местечко, и там… Ты только, пожалуйста, не возражай! В физиологической химии — ведь ты ничего не понимаешь. Это гораздо сложнее и труднее Фридриха Барбароссы и разных хартий.
Хойс и не думал возражать. Он с улыбкой смотрел на дочь.
В этот момент она была особенно похожа на свою покойную мать, когда та была в ее возрасте, а он — тогда здоровяк-студент — думал лишь о спорте и считал самым важным вопросом: кто победит на шестивесельных гичках, Оксфорд или Кембридж? Ах, нынче молодые люди совсем не те, что раньше! Вот Эллен… Вместо партии гольфа или тенниса она предпочитает целый день сидеть за книгами и занимается гораздо больше, чем требуется по курсу…
Эллен продолжала:
— Что же тебе кажется столь удивительным в работе Дэвиса? Для современной науки нет невозможного… Притом, ты же видел его кошку?
— Да, он показал одну. Но ведь это — не доказательство! Хотя она и имеет телосложение взрослой, но, если это не котенок, то просто кошачий лилипут. Ничего удивительного!
— Да нет же! Я сама видела ее всего месяц назад, и она была самой обыкновенной взрослой кошкой. Этот его минима-гормон — вещество ужасно сложного состава. Дэвис целыми сутками не выходит из лаборатории. Понимаешь, надо поймать момент, когда он образуется. Если хоть на сотую секунды передержать ток — гормон разрушается, если поспешить — не успевает построиться. Бедный Дэвис почти до сумасшествия сотни, тысячи раз делает пробы и большею частью неудачно.
Только один раз ему удалось поймать момент. Он мне показывал.
В ампулочке всего несколько капель, но он говорит, что этим количеством гормона… Ну, ты все равно не поверишь.
— Хорошо, но что же будет дальше, если все это правда?
— Дальше? Не… знаю. Пока он проделывает опыты только над кошками, но возможно…
Профессор встал и, театрально запахнув полы халата, выступил на середину комнаты;
— Эллен! Ты знаешь, что я тебе желаю добра. Мой долг тебя предостеречь. Слушай: оставь мысль о Дэвисе. Какой он тебе муж? Выпьет по ошибке этой минима-отравы, и будет у тебя спутник жизни — карлик… Ха-ха, на руках, что ли, будешь его носить? И вообще я ничего хорошего от этого брака не предвижу. Связать свою жизнь с маньяком-ученым! Сама говоришь, что он не выходит неделями из мастерских и лабораторий. И затем, на кого он похож? Молод, а голова наполовину седая…
Эллен тоже поднялась. Лицо ее стало серьезным и холодным.
— Не будем больше об этом говорить, папа. Ты меня знаешь. Я люблю Дэвиса и…
— Ну-ну — не сердись. Я для тебя же. Делай, как знаешь.
Профессор отошел к камину и остановился, старчески сгорбившись. Эллен стало жаль его. Она подошла и поцеловала отца в щеку.
— Спокойной ночи. Ты, наверно, утомился. Ложись спать.
Хлорал подействовал скоро.
Засыпая, профессор еще раз подумал:
«Черт возьми! Человек ростом в три сантиметра!..»
2
Тысячная секунды
Дэвис не спит. Это уже третья бессонная ночь. Голова горит, мысли обострены. Тело стало легким и как будто чужим.
Не отрываясь, смотрит он на маленький гальванометр. Стрелка качается ровными размахами. Каждый раз, когда она доходит до середины своего пути, в глазах Дэвиса вспыхивает и тотчас угасает огонек.
Ученый ловит момент. Бесчисленное количество раз проделывает он этот трудный синтез, и все неудачно. Дэвису кажется, что уже сотни лет пронеслись над хрустальным столиком, и вместе со временем остановился на блестящей маленькой колбе и застыл его взор. А может быть, наоборот: время сошло с ума и мчится как бешеное?
Дэвис не знает…