Запрос в друзья

Как же сложно объяснить ей все, не рассказывая правду о том, что я сделала с Марией.

— Тут все не так просто. Это связано с тем, что произошло в нашей юности. Полиция не должна узнать кое о чем. Я… я не могу тебе объяснить, — мой голос срывается.

— О чем ты, черт возьми, говоришь? Почему ты не можешь мне рассказать? — с тревогой произносит Полли.

Я качаю головой, закрыв лицо руками.

— Луиза… — Она отводит мои руки и заглядывает в глаза. — Ты можешь рассказывать мне абсолютно все. Ну же, мы же дружим уже сколько… тринадцать лет? Ты так просто от меня не отделаешься. В чем дело?

Мне ужасно хочется ей все выложить. Я больше не могу носить это в себе. До смерти Софи я справлялась, могла с этим жить, но теперь все вырвалось из-под контроля. Сама мысль о том, чтобы посвятить во все Полли, допустить ее до правды, создает ощущение погружения в мягкую перину.

— Ты помнишь, я говорила тебе, что Софи тоже получила на «Фейсбуке» запрос в друзья от Марии, девушки, которая утонула? Так вот… я не рассказала тебе всю историю… — Я делаю глубокий вдох, чтобы унять дрожь в голосе.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы с Софи… мы не всегда хорошо обращались с Марией.

Полли хмурится.

— То есть как это — не всегда хорошо?

Если я посмотрю на нее, я не выдержу.

— Мы поступали с ней… подло. Когда я сказала тебе, что пережила в юности нечто похожее на то, что испытывает Фиби… ну, я пережила это, только по другую сторону баррикад.

Мне не хватает духа посмотреть на нее. Я сглатываю и продолжаю:

— Когда Мария перешла учиться в нашу школу, мы с ней сначала подружились, а потом, позже, ну, я ее бросила. Видишь ли, Софи не хотела, чтобы мы с ней были подругами, а Софи была такая… На выпускном, в ту ночь, когда Мария погибла, мы совершили кое-что ужасное.

— Что именно?

Я бросаю на нее быстрый взгляд. Лицо Полли бледно, оно выражает полное смятение.

— Мы подсыпали ей в стакан экстази. Больше ее никто не видел. Она, скорее всего, забрела на скалы и упала. — Я открываю глаза и осмеливаюсь посмотреть на Полли. И сразу же понимаю, что совершила страшную ошибку.

Полли уставилась на меня, лицо у нее белое и ошеломленное.

— Вы подсыпали ей в стакан? Ты что, не слушала меня, когда я говорила тебе о том, что происходит с Фиби? Я не могу поверить, что ты обсуждала эту тему с моей дочерью, давала ей советы, в то время как ты сама же… — Она отодвигает табурет и отступает назад, пока не упирается в кухонную столешницу. Она опирается на нее, не в силах устоять на ногах.

— Ты в курсе, почему я так дерьмово выгляжу сейчас? — Ее голос звучит обвинительно. — Потому что я не спала полночи из-за Фиби. Она должна была заночевать у подружки, но мне пришлось поехать забрать ее оттуда, потому что мать девочки была обеспокоена тем, что Фиби создавала проблемы и расстраивала другую девочку. Угадай, кто из девочек пожаловался? Когда Фиби приехала домой, она проплакала два часа подряд. Два полных часа. Ты представляешь, что я испытала, глядя на то, как страдает мой ребенок?

Я качаю головой.

— Я сожалею о том, что произошло вчера, — продолжает Полли. — Это ужасно. Но, Луиза, сегодня не самый подходящий день, чтобы посвящать меня во все это. Особенно после того, что мне пришлось пережить. Я настроена понимать и прощать, или чего ты там от меня ждешь. Только не про это, не про то, как одни девчонки так, мать твою, жестоко поступают с теми, кто считается их друзьями.

Я была готова (и очень опасалась этого) к истерике и осуждению, но не к жесткой ледяной отповеди. Я считала, что Полли на моей стороне, но это не так. Она — мать, и дети для нее важней всего, как флеш-рояль в покере.

— Я вообще считаю, что тебе лучше уйти. Мне нужно быть с Фиби, и для тебя… для твоих проблем у меня нет душевных сил. Я не могу сейчас с этим разбираться. Я тебе позвоню.

Нельзя было никому рассказывать о том, как я поступила с Марией — знала ведь, всегда знала. Но эта история с Софи выбила у меня почву из-под ног. Я подумала, что это все меняет, но нет, ничего это не меняет.

Отъезжая от дома Полли, начинаю беззвучно плакать и не могу остановиться. На заднем сиденье Генри щебечет про то, что он ел на ужин и как Фиби читала ему книжку перед уходом в гости. Я вытираю слезы рукой, но они не перестают течь. Пока стою на светофоре, какая-то женщина с тележкой разглядывает меня с любопытством.

Я пытаюсь переключиться на другую тему. К тому времени, когда мы войдем в дом, я не должна плакать, не хочу, чтобы Генри видел меня в таком состоянии. Наоми Вестра. В нашей школе не было ученицы с таким именем. И что это за фамилия такая — Вестра? Я такой не слышала. Мистер Дженкинс предположил, что это могла быть фамилия по мужу. Но и Наоми у нас не было. Я размышляю о правописании этой фамилии, оно начинается с «ве». Первые две буквы от фамилии Вестон. Вот оно! Внутри у меня начинает шевелиться страх, я шепотом называю буквы, мысленно перетасовываю, и наконец до меня доходит. Наоми Вестра — это анаграмма на Мария Вестон.

Кто-то преследовал меня в туннеле в южном Кенсингтоне. За мной наблюдали, когда я сидела в том баре, ожидая свидания, которое не состоялось. Может быть, и на вечере выпускников был кто-то невидимый, скрывавшийся за углом, поджидавший бог знает чего? Мне придется признать возможность того, что Мария до сих пор жива. И это означает, что я тоже в опасности. А без Полли мы с Генри остались совершенно одни.

Глава 25

2016

Уложив Генри спать, я наливаю себе вина. Вздрагиваю от его вкуса: сказываются последствия вчерашних злоупотреблений. Но мне нужно как-то смягчить острые углы, разобраться в том, что происходит. Направляюсь в гостиную и включаю телевизор. Смерть Софи все еще остается новостью дня. К этому времени объявлено ее имя, и Рейнолдс выступает с призывом сообщать информацию о случившемся. Названа также причина смерти, которую ранее не упоминали: удушение. Мне дурно, я представляю себе, как вокруг ее шеи смыкаются пальцы, она пытается вдохнуть воздуха. Все темнеет перед глазами.

Мой телефон начинает вибрировать, и я догадываюсь, что пришло еще одно сообщение. Я не ошибаюсь.

О, бедняжка Софи! Мы ведь не хотим, чтобы нечто подобное случилось с тобой?

Не могу продолжать сидеть на диване, как ни в чем не бывало. Перехожу из комнаты в комнату, дергаясь от малейшего скрипа половиц. Время от времени присаживаюсь там, где обычно никогда не сижу, — на полу в прихожей, спиной к стене; на ванну, ее жесткие края впиваются мне в ноги. Я все представляю себе изуродованное тело Софи в лесу: на ней эта жалкая белая шубка; ее прекрасные волосы цвета карамели разметались по земле; губы посинели, на шее зияют темные страшные синяки. Я думаю о том, что такая же участь ожидает и меня: Генри, в маленьком костюмчике, серьезный, но не осознающий происходящего, держит Сэма за руку; он оглядывается в поисках мамочки, словно я всего лишь выскочила в соседнюю комнату.

Знаю, что полиция захочет допросить меня еще раз, и все мое тело сводит судорогой при мысли о том, что я от них утаила: ночь, проведенная с Питом, запрос в друзья и сообщения от Марии. Нельзя допустить, чтобы детектив-инспектор Рейнолдс хоть на секунду заподозрила меня в сокрытии важных фактов и отследила хотя бы намек на связь между убийством Софи вчера и тем, что случилось июньским вечером 1989 года. Если они свяжут смерть Софи и исчезновение Марии, нити расследования приведут их ко мне, шестнадцатилетней, в изумрудном платье и с порошком в пакетике между грудей. Не только смерть может отнять меня у Генри, нельзя упускать это из виду. Я вспоминаю, как мы с Сэмом обсуждали, что ни при каких обстоятельствах никто не должен узнать о том, какую роль мы сыграли в смерти Марии, и как Мэтт нависал надо мной вчера: напуганный, злой. Я чувствую его горячее возбужденное дыхание у моего уха.