Запрос в друзья

Очень удобное заблуждение, и я всей душой хочу, чтобы его версия оказалась верной. Или, если все было не так (а я это знаю), я бы хотела рассказать правду, но так, чтобы меня за это не осудили или чего еще похуже. Этот чертов тайный узел настолько сдавил меня, что не верится, будто кто-то сможет запустить в него пальцы и разорвать.

Но Тим об этом не знает, и мы с ним говорим о разных вещах. Он думает, мы обсуждаем то, что я бросила Марию ради Софи, ради стремления стать популярной, и частично отвечаю за то, как его сестру травили в школе. Он думает, речь идет об обычной школьной травле: ее не забрасывали камнями и не били палками, а всего лишь поддразнивали, но больно. Это так, и я во всем этом участвовала. Я игнорировала ее, я ее бросила, я ее предала. Но Тим не знает, что я еще кое-что сделала. Кое-что гораздо хуже.

Всю обратную дорогу какая-то фраза из нашего с Тимом разговора упорно не дает мне покоя. Через некоторое время до меня доходит: «Она крепче, чем кажется», — начал было говорить он, но осекся. Оговорился, или, наслушавшись моих излияний по поводу прошлого, погрузился в воспоминания о том времени. Но какова бы ни была истинная причина, факт очевиден: Тим говорил о Марии в настоящем времени.

Глава 11

Порой она чувствует себя пленницей в собственном доме. Разумеется, у нее нет причин не выходить на улицу. Глядя на нее, такого не подумаешь. Но в дни, подобные сегодняшнему, у нее возникает ощущение, что кто-то снял верхний слой кожи с ее лица, и оно стало открытой раной, не защищенной от стихий. От всего. В такие дни она прячется от всех, пережидая, пока снова не будет в силах вернуться в окружающий мир, вновь надеть маску и продолжать улыбаться.

Иногда она размышляет над тем, сколько еще времени она так продержится. Вечно? В каком-то смысле она настолько привыкла хранить свою тайну, что это получается довольно естественно. А в те дни, когда не получается, когда она жаждет открыться, излить свою душу, вывалить все наружу, он останавливает ее; так было все эти прошедшие годы. Сиди тихо. Не рассказывай ничего. Последствия для тебя будут самыми худшими. Он старается защитить ее, она это понимает и благодарна ему.

И она живет дальше, отгоняя мысли о преследующем ее прошлом. Но ее пугает не только прошлое, она боится и настоящего, поэтому порой она и дома не может скрыться. Порой дома она задыхается еще сильней, чем во внешнем мире.

Она ограничила круг общения, так как не доверяет людям. Но и те, кого она подпустила к себе, не знают всего, даже половины не знают. Он единственный, кто понимает все. Только он помог ей, напомнил, что ее историю нельзя доверить другим людям.

Люди не те, кем кажутся, ей не надо об этом напоминать: она это ох как хорошо знает.

Глава 12

2016

Проснувшись наутро после поездки в Норфолк, испытываю чувство облегчения: я дома, где все идет своим чередом. Хотя и не представляю, как все может идти своим чередом после случившегося. Полли считает, что я должна подумать о себе, возобновить общение с друзьями, которых забросила в последние годы, но мне трудно добавить что-то новое в свою жизнь. Я с трудом справляюсь с тем, что в ней уже есть.

По средам Генри ночует у Сэма, так что с утра я начинаю собирать его вещи: трусы, запасную форму, Манки — запихиваю все это в его маленький рюкзачок. Манки у Генри с самого рождения. Постепенно он истрепался по краям, и мы с Сэмом стали называть его Одеяльце-Манки, так оно и пошло. Вещи Генри кочуют из моего дома в дом Сэма, я никогда точно не помню, что он взял с собой и что забыл, но Манки незаменим. Засовывая запасной свитер, натыкаюсь на что-то твердое и острое в переднем кармашке рюкзака. Расстегиваю его и заглядываю внутрь. Когда я вижу, что там, опускаюсь на кровать Генри, уставившись на наше фото на пляже, где мы оба улыбаемся, щурясь на солнце.

— Генри, подойди, пожалуйста, на минутку, — зову я.

Он прибегает из кухни, слизывая джем с пальцев, и замирает на месте, увидев, что я держу в руках.

— Почему ты положил фото к себе в рюкзак, Ги?

— Мне нравится на него смотреть, — чуть слышно отвечает он.

— Когда?

Он будто становится еще меньше.

— Когда я остаюсь у папы. Иногда я скучаю по тебе.

Слезы разрывают мне горло и обжигают глаза.

— Иди сюда.

Он бросается ко мне и прыгает на коленки, обнимает меня руками и ногами, прижимаясь ко мне своим крепким детским тельцем.

— Я тоже по тебе скучаю. — Я стараюсь произносить это легко. — Но тебе же весело у папы?

— Да, — говорит он мне в шею. — Но я иногда хочу увидеть тебя.

— Это ничего, Ги. — Голос мой срывается, я сглатываю. — Но не надо было брать фотографию, ты мог бы просто мне сказать. Знаешь что? А давай сделаем большую фоторамку с разными снимками, моими и твоими, и ты поставишь ее у папы, в своей спальне.

Он обнимает меня напоследок и возвращается к своему тосту. Я с минуту продолжаю сидеть на его кровати, разглядывая наше фото: мы стоим обнявшись, в лучах солнца. Когда я ставлю рамку назад на полку, не могу не почувствовать облегчения. Все-таки это была моя паранойя, никто ко мне в дом не влезал.

Если не перестану пренебрегать клиентами, я начну их терять. Пока Генри находится у Сэма, могу как-то продвинуться с последним проектом Розмари Райт-Коллинз. Розмари — очень важный для меня клиент: без нее мой бизнес зачах бы. Сэм однажды заметил, что, возможно, я совершаю ошибку, занимаясь в основном только ее проектами, нельзя класть все яйца в одну корзину. Он хотел, чтобы я отказывалась от ее заказов, он считал, что я распыляюсь, стараясь одновременно выполнить все ее требования и ублажить других клиентов. Он радовался за меня, я уверена в этом. Но я не могла не заметить, что он оставил меня ради кое-кого помоложе и с намного более скромными достижениями в карьере. Я знаю, что Полли думает именно так.

В пятницу, забрав Генри из школы и приведя его домой, я не усаживаю его перед телевизором, а предлагаю ему поиграть. Мы строим большую и сложную железную дорогу, и он сочиняет очень замысловатую историю про то, как паровозики должны спасти корову с его игрушечной фермы, застрявшую на путях. Каждый раз, когда я пытаюсь завершить историю спасения, предложив какое-нибудь решение, он изобретает новые и очевидно непреодолимые обстоятельства, и игра продолжается. Я наблюдаю, как он с серьезным лицом передвигает паровозики по путям, с головой погрузившись в придуманный мир. В гостиной уютно, но меня пробирает дрожь. Вот почему никто никогда не должен узнать про то, что на самом деле случилось с Марией. Я не могу подвергнуть опасности его наивную веру в доброту мира, в котором поезд не может наехать на корову или забрать у ребенка его маму.

Уложив Генри в постель, я сажусь за кухонный стол и наливаю себе красного вина. В углу приглушенно светит лампа. Из микроволновки начинают распространяться запахи разогреваемой еды: лук, чеснок, специи. Я просматриваю почту. Проблема с работой из дома в том, что ты вроде все время на работе и никогда не отключаешься от нее. Открываю другое окно и захожу на «Фейсбук». Я постоянно, то с ноутбука, то с телефона, проверяю свою страницу в ожидании сообщения, и с каждым разом во мне крепнет надежда, что все кончилось. Что все-таки это была чья-то неудачная шутка, глупый розыгрыш, который встревожил и расстроил меня, не более того. Одна из школьных мамочек делится подробностями своего недавнего развода, но на ее страничку подписаны партнеры ее бывшего, и они вмешиваются, разоблачая ее версию событий и оскорбляя ее. Я углубляюсь в чтение комментариев — точно так же когда-то я переживала перипетии мыльных телесериалов, но только тут реальная жизнь, или, по крайней мере, нечто вроде нее. Меня поражает, насколько открыто некоторые делятся своей жизнью в онлайне. Те редкие разы, что мы с этой мамашей встречались у ворот школы, мы даже не здоровались, но при этом я посвящена в неприглядные подробности ее личной жизни.