Страница 11 из 24
– Проводить вас к вашим родителям? – спросил Питер, уводя ее из центра зала. – Или к вашему следующему партнеру?
– На самом деле, – сымпровизировала Тилли, – мне ужасно хочется пить. Может быть, пройдем к столу с лимонадом?
Который, как она заметила, находился в другом конце комнаты.
– Как пожелаете.
Они продвигались довольно медленно; Тилли сдерживала свой шаг, делая его степенным, надеясь удлинить время своего пребывания в обществе Питера на минуту другую.
– Вам нравится бал? – спросила она.
– Куски и части[5], – произнес Питер, упорно глядя только прямо перед собой.
Но Тилли заметила, как уголок его рта скривился.
– Так куски или части? – смело спросила она.
Он практически остановился.
– Вы понимаете, что только что произнесли?
Слишком поздно Тилли вспомнила подслушанный ею разговор своих братьев о кусках муслина и частях[6]…
Ее лицо вспыхнуло.
И затем, помоги им Бог, они оба рассмеялись.
– Не говорите никому, – прошептала девушка, отдышавшись. – Мои родители запрут меня на целый месяц.
– Это было бы конечно…
– Леди Матильда! Леди Матильда!
Независимо от того, что хотел сказать Питер, его высказывание было прервано миссис Фезерингтон, подругой матери Тилли и одной из самых больших сплетниц, спешившей навстречу к ним и тащившей за собой свою дочь Пенелопу, которая была одета в платье довольно неудачного оттенка желтого цвета.
– Леди Матильда, – произнесла миссис Фезерингтон. После чего добавила тоном, который заморозил бы кого угодно: – Мистер Томпсон.
Тилли собралась было представить присутствующих друг другу, но вдруг вспомнила, что миссис Фезерингтон и Пенелопа присутствовали на званом обеде леди Нили. Практически, миссис Фезерингтон была одной из тех пяти несчастливцев, чьи имена были упомянуты в утренней колонке леди Уислдаун.
– Ваши родители знают, где вы? – спросила миссис Фезерингтон у Тилли.
– Прошу прощения? – переспросила Тилли, моргнув от удивления. Она повернулась к Пенелопе, которая всегда казалась ей довольно милой и тихой девушкой.
Но если Пенелопа и знала, что имела ввиду ее мать, то не сделала никакого намека, кроме огорченного выражения лица, которое вынудило Тилли предположить, что, если бы внезапно в середине бального зала возникла дыра, то Пенелопа с радостью в нее бы спрыгнула.
– Ваши родители знают, где вы? – повторила миссис Фезерингтон, на сей раз более многозначительно.
– Мы приехали вместе, – медленно ответила Тилли, – так что полагаю, они знают…
– Я отведу вас к ним, – прервала ее миссис Фезерингтон.
И тут Тилли поняла.
– Уверяю вас, – холодно сказала она, – мистер Томпсон более чем способен отвести меня к моим родителям.
– Мама, – произнесла Пенелопа, практически хватая свою мать за рукав.
Но миссис Фезерингтон проигнорировала ее.
– Девушка, подобная вам, – сказала она Тилли, – должна заботиться о своей репутации.
– Если вы имеете ввиду колонку леди Уислдаун, – ответила неестественно ледяным тоном Тилли, – тогда должна вам напомнить, что вы тоже были в ней упомянуты, миссис Фезерингтон.
Пенелопа задохнулась.
– Ее слова меня не беспокоят, – ответила миссис Фезерингтон. – Я знаю, что не брала этого браслета.
– А я знаю, что мистер Томпсон тоже этого не делал, – возразила Тилли.
– Я никогда и не говорила, что он это сделал, – ответила миссис Фезерингтон, а затем, удивив Тилли, повернулась к Питеру и заявила: – Прошу прощения, если я дала вам повод, так думать. Я никогда и никого не назову вором без доказательств.
Питер, напряженно стоявший рядом с Тилли, только кивнул в ответ на ее извинения. Тилли почти подозревала, что это было единственным, что он смог сделать, без риска потерять самообладание.
– Мама, – повторила Пенелопа, тоном близким к отчаянию, – видишь там, напротив двери, Пруденс, она весьма энергично нам машет.
Тилли была видна сестра Пенелопы Пруденс, и ей показалось, что та совершенно счастлива, беседуя с одной из своих подруг. Тилли решила для себя, что при первом же удобном случае ей следует оказать поддержку Пенелопе Фезерингтон, которая была известна как желтофиоль[7].
– Леди Матильда, – вновь заговорила миссис Фезерингтон, полностью игнорируя свою дочь, – я должна…
– Мама! – Пенелопа резко дернула мать за рукав.
– Пенелопа! – Миссис Фезерингтон повернулась к своей дочери с очевидным раздражением. – Я пытаюсь…
– Мы должны идти, – сказала Тилли, используя в своих интересах мгновение, пока миссис Фезерингтон отвлеклась. – Я с удовольствием передам маме ваш поклон.
И затем, прежде, чем миссис Фезерингтон смогла освободиться от Пенелопы, которая подобно тискам сжала ее руку, Тилли обратилась в бегство, практически таща Питера за собой.
За все время этой сцены он не произнес ни слова. Тилли совершенно не понимала, что это могло означать.
– Я ужасно сожалею, – сказала Тилли, как только они оказались вне пределов слышимости миссис Фезерингтон.
– Вы ни в чем не виноваты, – ответил Питер, но в его голосе чувствовалось напряжение.
– Нет, но, что же… – Тилли замолчала, неуверенная в том, как продолжить. Ей совсем не хотелось брать на себя вину миссис Фезерингтон, но, тем не менее, казалось, что кто–то должен принести Питеру извинения. – Никто не дожен называть вас вором, – сказала она, наконец. – Это недопустимо.
Питер улыбнулся без тени юмора.
– Она не называла меня вором, – сказал Питер. – Она назвала меня охотником за приданым.
– Она никогда…
– Поверьте мне, – сказал Питер, прерывая ее тоном, заставившим Тилли почувствовать себя глупой девчонкой. Как она могла это пропустить? Она что, совсем ничего не понимала?
– Это – самая глупая сплетня, которую я когда–либо слышала, – пробормотала девушка скорее в свою защиту, чем для чего–либо еще.
– Да?
– Конечно. Вы – последний человек, который женился бы на женщине из–за ее денег.
Питер остановился, уставившись на нее суровым пристальным взглядом.
– И вы сделали этот вывод за три дня нашего знакомства?
Ее губы напряглись.
– Большего времени и не требовалось.
Для Питера ее слова были подобны удару, почти заставившему его пошатнуться от силы ее веры в него. Тилли смерила его взглядом, ее подбородок выражал непреклонность, руки уперлись в бока. И Питер ощутил странную потребность напугать ее, оттолкнув от себя и напомнив девушке, что мужчины прежде всего – грубияны и глупцы, и она не должна доверять им с таким открытым сердцем.
– Я приехал в Лондон, – неторопливо и четко произнес Питер, – с единственной целью – найти себе невесту.
– В этом нет ничего необычного, – примирительно сказала Тилли. – Я тоже здесь для того, чтобы найти мужа.
– К моему имени не прилагается ни цента, – добавил он.
Ее глаза расширились.
– Я – охотник за приданым, – напрямик заявил Питер.
Тилли покачала головой.
– Нет.
– Вы не можете сложить два и два и ждать, что получится только три.
– А вы не можете говорить такими нелепыми загадками и ждать, что я пойму ваши слова, – ответила она.
– Тилли, – со вздохом, ненавидя себя за то, что ей почти удалось его рассмешить, произнес Питер. Теперь отпугнуть ее становилось невероятно трудной задачей.
– Возможно, вы и нуждаетесь в деньгах, – продолжила она, – но это не означает, что вы собираетесь кого–то обольстить, чтобы заполучить их.
– Тилли…
– Вы не охотник за приданым, – почти яростно произнесла она, – и я скажу это любому, кто посмеет утверждать обратное.
Что ж, он вынужден сказать ей это. Ему придется выложить на стол последний аргумент, чтобы заставить ее понять правду.
– Если вы хотите восстановить мою репутацию, – медленно заговорил он слегка утомленным голосом, – тогда вам следует избегать моего общества.
5
куски и части — bits and pieces – англ. идиома: «остатки, обрезки, хлам» – в данном случае означает, что Питеру нравится не весь бал, а его какие–то отдельные моменты (эпизоды)
6
разговор своих братьев о кусках муслина и частях… — a bit of muslin – женщина, девушка; piece of ass(tail) – человек, особенно женщина, в ее сексуальном аспекте, рассматриваемый как объект сексуального удовлетворения; также собственно половой акт.
7
желтофиоль — wallflower – «цветок у стены» – дама, оставшаяся без кавалера; застенчивая или не пользующаяся успехом девушка, которая на танцах стоит у стены, наблюдая за танцующими.