Дети Дня

Асиль поняла, что теперь уже все не в ее воле, и теперь можно пожалеть себя, и заплакала, и закричала.

…Брат упал. Но прежде, чем Жадный сумел хоть что-то сделать с ним, Ринтэ крикнул:

— Я оспариваю твою власть! — и прыгнул в круг. Науринья, оторопев, остался снаружи, растопырив руки и не смея шевельнуться.

Тупые толчки шли совершенно без боли, Асиль казалось, что она совершенно не повелевает телом. Теперь оно было во власти ребенка, упрямо рвавшегося наружу.

— Да помогай ему, что ж ты за бесчувственная-то! — завывала Инваль, надавливая ей на живот. Асиль, стиснув зубы, напряглась. В глазах почернело и заплясали искры. Со стоном выдохнула так, что легкие слиплись, и вдруг все стало легко, и сердито завопил ребенок. Асиль раскрыла глаза. Ребенок был красный, похожий на сердитого паучка, и размахивал сжатыми в кулачки ручонками.

Он был прекрасен. Асиль заплакала и улыбнулась.

Мальчик сердито и требовательно мяукал. Асиль сидела без сил, привалившись к подушке. За дверью послышались голоса, Асиль встрепенулась от радостного предчувствия и приподнялась.

В дверях стоял злоязычный принц. Глаза его были расширены, одежда в крови, в руках он держал меч своего брата. Асиль застыла. Кровь тяжело устремилась к рукам и ногам, в ушах зазвенело, перед глазами мир стремительно выцветал. Она вцепилась в подушки, словно чтобы удержаться на краю бездны, в которую она падала.

Издалека, сквозь незримую стену прозвучали глухие бесцветные слова:

— Я клянусь защищать твоего сына, сына моего брата, пока он не войдет в возраст и не станет королем, держащим силу и Правду земли. Я подтвержу Уговор от его имени. Я, Ринтэ, сказал.

Он вышел так же внезапно, как и появился. Громко стукнула дверь.

Асиль поискала взглядом Инваль, которая стояла среди девушек свиты, прижимая к себе мяукающего младенца.

— Мне холодно. Я хочу спать, — пожаловалась Асиль, легла на подушку, сунула ладони под щеку. — Укрой меня потеплее, — прошептала она, проваливаясь в темноту.

Нежная Госпожа Диальде бежала по коридору, еле сдерживая рыдания. Ей было маетно и муторно, она не понимала, что происходит. Ей нужно было с кем-нибудь поговорить, но слуги шарахались в стороны или испуганно глядели на нее непонимающими глазами, когда она пыталась что-то сказать.

Она всем телом ударилась в двери покоев отца. Тарья Медведь словно ждал ее. Он молча встал и прижал дочь к своей огромной груди.

— Не плачь, — сказал он ей, и его слезы капали ей на лицо. — Не плачь, у тебя остался еще один сын.

Черное знамя затрепетало на восточной границе Холмов.

Через неделю ранним вечером, когда солнце еще не село, но уже и не стояло над горизонтом, Ринтэ стоял на поле Энорэг. Ветер, вечный ветер свистел над землей, пригибая сочные летние травы. Курганы, бесконечные курганы тянулись от края до края, до самого горизонта.

Он ждал долго. Очень долго. Перед рассветом он понял — никто не придет подтвердить Уговор.

Он поднялся к чаше, из которой пили воду птицы. Омочил руки, омыл лицо и проговорил:

— Я чту Уговор, брат мой.

Потом быстро спустился с холма, и вместе со свитой уехал прочь. Вслед ему смотрела вставшая над лесом кровавая луна.